Мы не одни такие здесь, сидим у берега — Вот тебе моя love story, вот тебе моя тоска. Мари Краймбрери — «Amore».
Сердце — очень странный орган. Оно бьётся тогда, когда мы ещё находимся в животе у матерей, а замирает окончательно в тот момент, когда мы умираем. Я всегда думала, что смерть — это самое худшее в жизни, хоть и не до конца понимала, почему её так боялась. Страшна ли она? Только если ты разбиваешься в автокатастрофе или, ещё хуже, авиакатастрофе, и если тебя убивают. Для меня после смерти нет продолжения, нет «белого света в конце тоннеля». Если умер — то всё. Припарки мёртвым не помогают. В своей жизни я поняла одно — моральная смерть хуже биологической, потому что ты живёшь как обычно, ешь как обычно, делаешь привычные себе вещи и действия, но чего-то не хватает. Какой-то механизм внутри проржавел полностью, а ты потом смотришь на людей сквозь полуопущенные веки и понимаешь, как от них отличаешься. Они — детальки одного механизма, который работает слажено и без помех, а ты… Ты — тот человек, который сам выпал из механизма и потянул вслед за собой несколько других людей. Я всегда отрицательно относилась к изменам, тем более в женатых парах. Раз выбрал одного человека — его и люби до конца жизни, не зря говорят «пока смерть не разлучит вас». Но, кажется, для одной пары я как раз этой самой смертью и была. Но меня это ничуть не радовало, не прельщало, как раз таки наоборот — я ненавидела себя тогда ровно настолько же, сколько ненавижу Ким Нам Джуна сейчас. Хотя, если честно, сил на такое сложное и сильное чувство, как ненависть, уже не осталось. Кажется, будто я и мои чувства — это высохшее болото по сравнению с тем, что мне дозволено видеть прямо сейчас. Огромное бушующее море, чья бескрайняя гладь простиралась так далеко, сливаясь с небом и прекрасным закатом, как я уже никогда не взлечу. По крайней мере, сейчас меня заполняли только подобные мысли, несмотря на внутренние споры и уговоры самой себя, обещания, что всё будет хорошо. Я бы хотела верить в светлое будущее где-то там, где есть море, пляж и любовь, но мои душевные раны слишком глубоки, чтобы зажить так быстро, не оставив уродливых шрамов. Высокие волны с громким всплеском осыпались на песчаном берегу, словно невозможные мечты и надежды, которые всего пару дней назад казались осуществимыми. Море и его волны были такими же солёными, как слёзы, уже высохшие на моих бледных щеках. От них остались лишь липкие, прозрачные следы, а от прежде внушительных волн — белая пена. Но они подступали к берегу вновь и вновь, как и мучительная и болезненная пустота, не отпускавшая меня с того самого дня. И я всеми силами пыталась заполнить эту пустоту, заглушить её, забыться хоть на один вечер. Но, как назло, не получалось — не помогал ни дешёвый портвейн, который я пила прямо из горла бутылки, сидя на остывшем песке, ни шум моря, который должен был успокаивать, но делал только хуже. Море — прямое напоминание о моей глупости, счастье, ненависти, боли… О Ким Нам Джуне. Потому что море всё помнит, даже несмотря на дикое желание забыть. Где-то вдалеке играла громкая музыка, и сотни людей, не помня себя от алкоголя, веселились и танцевали. Наверняка на их лицах не отражалось ничего, кроме самозабвенного желания выпить и оторваться на полную катушку, и, может, пару дней назад я с удовольствием присоединилась бы к ним. Но сейчас это безудержное веселье просто не имело для меня смысла, иначе говоря, я не находила в том никакой радости и предпочитала пить в одиночестве, наедине с самой собой, своими мыслями и морем. Тихие шаги оповестили меня о том, что кто-то ещё в этот самый обыкновенный для других день не желал развлекаться в шумной компании незнакомых гуляк. Однако я не подняла головы, чтобы посмотреть, кто это. Не только потому, что мне было всё равно, но ещё и потому, что я и так это знала. — Портвейн, значит, — хмыкнул Чимин, плюхнувшись рядом со мной на песок и выразительно посмотрев на полуопустошённую бутылку. — Ага, — безразлично ответила я, ещё более равнодушно добавив: — Дешёвый, ты такой не пьёшь. — Сегодня — пью, — ответил он, аккуратно вынимая бутылку из моей цепкой хватки. Еле заметно, почти невесомо Чимин прикоснулся к моим пальцам, и это касание длилось чуть дольше, чем положено длиться случайному. Я вымученно улыбнулась, дав понять, что благодарна за этот дружеский жест, однако на большее пока что не способна. Он же плавно поднёс бутылку к губам и отпил немного, даже не поморщившись, хотя, по-видимому, очень хотел. — Почему не веселишься с другими? — слегка угрюмо спросила я, рисуя на песке неровные круги просто ради того, чтобы хоть чем-то отвлечь себя от дурных мыслей. — Что-то сегодня как-то не хочется, — пожав плечами, чересчур просто сказал Чимин, и я так и пронзила его взглядом, будто бы говорящим: «Ну да, ну да, конечно, и сюда ты тоже пришёл просто так». Он же, смутившись, поспешно спросил: — А ты? — Тоже, — неприязненно нахмурившись вновь ожившим передо мной воспоминаниям, ответила я. Образы той самой вечеринки, первой на этом острове, кружили перед моими глазами, и я замотала головой, пытаясь от них избавиться. Чимин терпеливо ждал, пока мне удастся успокоиться, однако вместо этого я выхватила у него из рук бутылку портвейна и, сделав огромный глоток, начала свой рассказ. Алкоголь придал мне сил и храбрости, на считанные мгновения притупляя мою боль, и я всё говорила и говорила, до крови прикусывая губу и вновь переживая недавние события. А вместе с ними — моё счастье, сменяемое разочарованием и душившей меня теперь пустотой.* * *
Окончание того дня, когда я приехала на Чеджу, ознаменовалось огромной вечеринкой. Я еле распаковала чемодан, переоделась в белое летнее платье и выбежала из бунгало, смотря на часы. Восемь часов вечера — ещё успею насладиться приятным общением до фейерверка и всеобщей пьянки, которая унесёт все мысли в полёт и развеет их над тёплым морским побережьем. Лето было прекрасным: солнце нещадно палило планету, людей, и некоторые, собственными глазами видела, падали в обмороки. Я же никогда в обмороки не падала, мой организм, наоборот, очень любил солнечные ванны, которые щедро получал в июне и июле. В этом году я выпустилась из старшей школы, поступила в университет и решила отпраздновать начало летних каникул первой самостоятельной поездкой на Чеджу к сильным волнам и громким людям, которые вели себя более шумно, чем в самом сердце Сеула. Ди-джей заводил людей на пляже, когда появилась я: ещё трезвая, немного раскрасневшаяся от бега от отеля до пляжа, готовая к приключениям и новым знакомствам. Я планировала остаться на Чеджу на неделю, побыть на разных экскурсиях, позагорать, покупаться, а ещё обновлять ленту соцсетей с собственными фотографиями в белом новом купальнике с хэштегом «Без макияжа». Глупо, но это в каком-то смысле доставляло мне удовольствие. Меня поприветствовали как присоединившуюся, вручили Пина Коладу и даже сфотографировали. Я не была никогда на таких праздниках — родители не разрешали, рядом с собой держали, и сейчас я чувствовала, что просто вырвалась на свободу, позволяя себе выпивать коктейль за коктейлем и не замечать, что за мной наблюдали. Я была навеселе: танцевала вместе с незнакомыми мне людьми, заводила знакомства с приторной улыбкой, обменивалась никами в инстаграме и снова-снова-снова пила. Я не помнила, сколько выпила, ведь факт был одним — я опьянела ещё до фейерверков, а люди всё вручали и вручали мне алкоголь, будто готовя к самой первой встрече с самым главным эгоистом пляжа, что сейчас выкуривал уже третью за вечер сигарету и продолжал, явно удивляясь моей наивности и скорому опьянению, смотреть на меня, пилить взглядом, рассасывая фильтр и затем сплёвывая на песок прямо себе под ноги. Отказавшись от последнего бокала, я пожелала уйти с пляжа, потому что мне становилось плохо, но один из организаторов остановил меня, обхватывая локоть и больно дёргая на себя. Я вскрикнула, морщась, и столкнулась с тёмными злыми глазами. — Ты заплатить забыла, — буквально выплюнули в лицо, а потом рассмеялись. Я захлопала глазами, уже намереваясь сказать, что всё оплачу, как доберусь до номера отеля, но работник схватил меня за оба локтя, прижимая к себе и продолжая шептать на ухо: — или ты оплачиваешь натурой? — Отойди от неё, я заплачу за выпитые коктейли, — и неожиданно я услышала голос. Мягкий, низкий, пробирающий до самых костей. Не оборачивалась, будто знала, что за мной стоял тот самый молодой мужчина со светлыми волосами, что курил сигареты. — Отпусти её, я сказал. Я почувствовала запах дыма, когда незнакомец выдернул меня из рук организатора. Он прижал меня к себе, протягивая купюры, а потом, как мужчина успокоился, осторожно положил руки на плечи и всмотрелся в лицо. Я не смогла сдержать побуждение своего организма, и вскоре содержимое моего желудка оказалось прямо на светлой футболке спасшего меня мужчины. Он поморщился, а я стала кланяться, извиняясь, только голова заболела ещё пуще. — Боже мой, если пить не умеешь, то не пей! — пренебрежительно отозвался незнакомец, стягивая футболку и не зная, куда её деть. Даже мне смотреть на неё было противно. — Как зовут? Лучше бы я молчала, прикусила себе язык и ничего не говорила, прошла мимо, а потом бы ни о чём не жалела. Только вот взгляд мужчины будто говорил, что я должна следовать его правилам, играть в ту игру, в которую не хотелось. Выдохнув, тряхнула головой и всё же сказала: — Чхве Джису. Я тут с сегодняшнего дня. — Ким Нам Джун, — на его протянутой мне руке блеснуло кольцо, прямо на безымянном пальце, и я забеспокоилась, заозиралась, только лишь потом поймав насмешливый взгляд. — Не бойся, девочка, не трону, я примерный муж. Примерные мужья не спят с первыми попавшимися «малолетками», за которых уцепился взгляд и которые красивы на мордашку. Море унесло его слова на глубину, а я сама несмело кивнула, видя, как новый знакомый выкинул футболку в мусорный бак, находящийся неподалёку. Было стыдно, очень, и я вновь неловко попросила прощения, как Ким протянул мне руку вновь. — Пойдём, умоешься. Я доверилась этому мужчине, как слепой котёнок, а потому уцепилась за его пальцы, чувствуя, как он увлёк меня в сторону бунгало. Я без проблем смогла сказать, где остановилась, и вскоре завалилась на кровать, подминая под себя подушку и облегчённо выдыхая. Я готова была уже прикрыть глаза и сладко заснуть, потому что от выпитого алкоголя клонило в сон, но меня толкнули в бок, протягивая таблетку и воду. Честно признаться, я уже и забыла про Ким Нам Джуна, мужчину, что довёл меня до моего временного пристанища. — Давай, выпей, станет немного полегче, — я уже бормотала что-то от опьянения, но всё же смогла приподняться и взять стакан с таблеткой. — Джису, так ведь тебя зовут? — я кивнула. — Тебе бы умыться и спать ложиться. Мои подруги всегда мне говорили, что нельзя, когда пьянеешь, быть рядом с таким же пьяным мужчиной, он может воспользоваться положением, сказать потом, мол, прости, во всём этом виноват алкоголь, а я ангел, который ни за что и никогда не совершит такое. Встречаются разные парни: порядочные и не очень, и они могут под градусом вести себя абсолютно по-разному, кто-то поднимает руку, а кто-то быстро, практически инстинктивно находит твою эрогенную зону и давит на неё, целуя губы. Нам Джун просто не устоял передо мной, когда я, ничего не соображавшая, выполоскала рот и сняла с себя практически всю одежду, оставшись лишь в нижнем белье, простом, бежевом. Мои ровесницы ходили в кружевах, не стеснялись при парнях показывать всю прелесть юности, коей были опутаны, как паутиной, я же стеснялась собственного тела и практически не подпускала из-за этого к себе молодых людей. Неподтянутый нижний пресс, маленькая грудь и чуть выпирающие тазовые кости — кто захочет его, кто прикоснётся трепетно, как это показывают в фильмах? Кругом одна ложь. Когда я вернулась из ванной, Нам Джун сидел на постели, проверяя свой телефон на наличие сообщений. Кажется, никто ему так ничего и не написал, потому он заблокировал мобильник, отложил его на тумбочку и вперил взгляд в меня. Всё тело ослабело в тот самый миг, я оказалась буквально окутана мужской силой, хотя сам Ким в тот момент даже не прикоснулся ко мне, и я раскрыла рот, как он, такой великан, такой сильный, придвинулся ко мне, нагибаясь. Я была маленькой, и даже не в плане возраста — роста, старалась не смотреть в его глаза, потому что боялась найти там хоть что-то, и мужчина с обручальным кольцом на безымянном пальце сделал первый шаг. Он поцеловал меня тёплыми губами в скулу, хотя не должен был этого делать. — Джису, — его голос понизился, мои колени задрожали, и я подняла на него свой взгляд. Кажется, после этого я поняла, что значит гореть по-настоящему, захлёбываясь во взгляде, в котором смешались буря и огонь, а он понял, что я готова на всё. — Ты такая пьяная и такая соблазнительная. Мне никогда не говорили таких слов. В школе я была затворницей, той самой девочкой, которой проще просидеть целые выходные за учебниками, чем побыть с подругами, сходить в караоке и попить молочных коктейлей. Моя подруга, Ли Черён, рассказывала на примере одной девочки, Хван Йеджи, как рушатся отношения людей: некий Чхве Субин променял её на какую-то девчонку, и у Йеджи развилась очень сильная депрессия — девушка хотела свести счёты с жизнью. Благо, Ли подоспела вовремя и смогла её вытянуть на поверхность. Как сложилась судьба Йеджи потом, к сожалению, я не знала. — Что ты хочешь сделать? — я выдыхала прямо в губы демона, который обхватил мою талию ладонями и стал толкать ближе к стене, и вскоре я запуталась в ногах, схватившись за широкие плечи и уткнувшись куда-то в мужскую грудь. — Ты такая глупенькая, что не понимаешь? — прошептал Нам Джун, хмыкая мне куда-то в макушку, а потом носом проводя по щеке и кусая за ухо. — Или ты просто из-за алкоголя ничего не соображаешь? Его руки гладили мою поясницу, сжимали резинку трусиков и будто старались их оттянуть, чтобы пробраться внутрь, схватить за ягодицы и оставить на них следы. Он ничего бы не стал делать без моего знака, сигнала, потому что был даже в меру порядочным, действовал по принципу «если девушка не хочет, то просто отойди». Но всё это благородство меркло, стоило вспомнить о том, что у него не только жена была, но и маленький ребёнок, что унаследовал от него большие тёмные глаза и стремление быть рядом с девушками. Ким любил таких, как я: совсем юных, не вкусивших плод взрослой жизни, который, оказывается, не настолько сладкий, как все думают, учась в школе, немного закомплексованных и опускающих глаза, если кто-то сказал пошлую шутку. Я не смогла удержаться. В следующую секунду я целовала губы женатого человека, чувствуя, как его руки всё же пробрались в моё нижнее бельё и стали сжимать ягодицы. Я чувствовала, как его губы сминали мои, как оттягивали, делая так, чтобы я задыхалась — сердце заходилось в бешеном ритме, мои руки вцепились в его волосы, а я сама перестала соображать, что происходило. Мой мозг не посылал мне импульсы, которые говорили, что я, мы поступаем неправильно, что это некрасиво по отношению к жене Нам Джуна, его сыну. В тот момент я знала лишь то, что этот мужчина мог раздвинуть мне ноги, поцеловать в тех местах, которые я никому не показывала, спросить разрешения и сделать то, что хотел. Он ведь хотел только тело: ни девушку, что им обладала, ни душу, которая еле находилась в нём от сладких горячих поцелуев и манящих прикосновений. Его собственная жена давно перестала привлекать: слишком уж она… в ребёнке. Не в бикини, без распущенных волос, а с девизом «нет, я не буду пить, я буду следить за сыном, а спать мы уйдём в девять», в слитном купальнике и с гулькой волос на голове. Она даже не отвечала на «дорогая, я хочу сделать тебе массаж» от мужа, просто говорила, что у неё болит голова или живот, что луна не в той фазе и вообще она не готова. Я же: пьяная девочка, которая ни воны за коктейли не заплатила, была идеальным вариантом для одноразового или, может быть, недельного секса для поддержания здоровья. Мужчинам всегда проще в этом плане. Нам Джун повалил меня на кровать, заставив сжать свои бёдра моими, и я в полной мере почувствовала всю его мужскую силу, каждый миллиметр его могучего тела. Признаться честно, в тот момент я испугалась, готова была выскользнуть из-под него, перекатиться, сказать, что я не могу, я не готова, я тебе не доверяю, но лишь выдохнула с хрипом, когда поцелуй Кима опалил мою шею. Он целовал искусно, на каждое его движение я реагировала стоном или дрожью, чем он и воспользовался, когда коснулся клитора под тканью и надавил на него. Я дрожала от каждого прикосновения, готова была отдаться здесь и сейчас, но мужчина — охотник, он томил собственную жертву, заставлял её молить о большем, в то время как у бедняжки кислород кончался в лёгких, рот сух, и тело так реагировало на ласку, что становилось больно. Он попытался просунуть внутрь влагалища пальцы, и я тревожно забилась, понимая, что мне неприятно и страшно, только после этого Ким отстранился от моих губ и улыбнулся. — Да ты девственница ещё, — прошептал, целуя в лоб и ухмыляясь ещё сильнее. — Тем и лучше. — Почему? — голос сорвался. Я знала, мои щёки покраснели и стали напоминать две спелые вишни, всё тело пульсировало и отдавало острым ароматом желания, и хоть я была в одежде, мне хотелось от неё избавиться. — Потому что вас всегда приятно слушать. Возможно, Нам Джун говорил о тех оправданиях, тех угрозах, которые слышал, когда спал с другими девушками за спиной жены. Они обвиняли его во всех смертных грехах, в совращении, в умолчании того, что он женат; говорили, что не хотели такого первого раза и вообще жалели, что попались ему на глаза. По натуре своей искатель, Ким находил тех девушек, которые не пойдут в полицию — постесняются, ведь они были пьяны, а этот незнакомец был слишком обольстительным и милым с ними. Со мной он был немного другим, ведь понял, что можно сорвать куш, только тогда, когда я вышла из ванной в одном нижнем белье. — А почему нас приятно слушать? — спросила я шёпотом. — Сначала вы говорите «нет», а потом буквально кричите, чтобы я вас взял, — новый поцелуй в губы, и Нам Джун высвободился из моих объятий, улыбаясь и снимая кольцо с безымянного пальца. Вскоре оно оказалось на тумбочке, а я сама почувствовала вновь тяжесть его тела, как и его желание. — Ты будешь такой же, или мы всё решим заранее? Будучи пьяной, не всегда соображаешь здраво. Так и я: принимала поцелуи, ласки, сомневалась, и только то, что он потянулся к застёжке моего бюстгальтера, дало мне понимание: я хочу чувствовать этого мужчину в себе. Потому шёпот «сделай со мной это нежно» сорвался с губ полустоном, а вскоре и все самые потаённые желания стали проявляться в реальности. Нам Джун был нетерпеливым, даже слишком. Он сжимал руками мои бёдра, утыкался губами в грудь, заставлял меня желать его с такой силой, что дрожало всё тело, что я уже сама избавила его от одежды и целовала губы, щёки, шею, ключицы. Я знала точно, что наутро мне будет очень плохо, больно и стыдно, ведь этот мужчина не останется со мной в постели, уйдёт к себе, ласково поцелует жену, ляжет рядом, прижмётся к спине и заснёт. На тот момент, грея обнажённую кожу в объятиях мужчины, я не знала, как мне будет в будущем. Сейчас же я с уверенностью могла сказать то, что лучше бы я вообще не бежала первым делом на пляж. Мой первый раз был нежным, с лёгкими фрикциями, от которых голова закидывалась назад, а всё внутри горело. Я цеплялась пальцами за плечи Нам Джуна, стонала ему куда-то в шею, вдыхая его аромат, не знала, куда деть себя от новых ощущений. В последний раз проникнув в меня и покинув ослабевшее тело, мужчина поцеловал меня в лоб и излился мне на живот, буквально сразу же покидая постель и говоря, что нуждается в душе. В моей компании именно сейчас он не нуждался, что и подтвердилось через две минуты, когда он кинул лишь «пока», забрав все свои вещи и натянув на палец кольцо, а я поползла на полусогнутых ногах в ванную, потому что болело всё тело, и включила кипяток, что опалил кожу, стёр все метки. Это неправильно — спать с женатыми. Это неправильно — чувствовать, что этого хочется ещё. Утром я проснулась с встрёпанными волосами, в постели, что была чуть тёплой от моего тела. Я села, хватая себя за озябшие плечи, а потом вспомнила всю ночь, всё, что было, и стыд опалил щёки, когда я осознала, кто довёл меня до номера, кто буквально воспользовался мною, моей слабостью и опьянением. Порой кажется, что лучше не отпускать мамину юбку, не покидать тёплое семейное гнездо, где всё привычно, где всё родное, не желать оказаться подальше от родных. Признаюсь: я сглупила. Очень сильно сглупила. Моя жизнь не любит мне ставить подножки, тут я оступилась сама, запнулась о собственную ногу и полетела вниз. Когда я пришла в одно из кафе, завтрак до сих пор подавали, потому я набросилась на кофе, нарезанные фрукты и панкейки, что были уже остывшими, но сохраняли дивный вкус. Я чувствовала себя совершенно дезориентированной, немного подходила к горлу тошнота от ощущения, что я выпила слишком много, а когда в воздухе стал витать запах сигарет, я и вовсе подняла голову, надеясь, что это не он, не тот человек, с которым я по глупости переспала. На самом деле, если бы я увидела Ким Нам Джуна тогда впервые, то ни за что бы не допустила мысли, что он мог изменить своей жене. Она была самой настоящей красавицей: длинные шелковистые волосы, заплетённые в косу, футболка и шорты в один цвет, жёлтый, и потому она, Пак Джихё, напоминала самое настоящее солнышко. Её большие глаза смотрели на мир с теплом и любовью, как и на мужа, не раз ей изменявшего. Я не понимала, как он променивал это спокойствие в карих глазах, любовь в каждом жесте на очередную девчонку, которая, возможно, в постели и не такая, как его жена. Ребёнок сидел на коленях отца, вертелся из стороны в сторону и был очень энергичным мальчиком, которого хотелось погладить по голове и сказать, чтобы он лишний раз не шалил. В тот момент я показалась самой себе отвратительной грязной стервой, которая вполне может увести мужа из семьи, стоило только показать, какое на тебе нижнее бельё. Кофе встал в горле, мне показалось, что я сейчас избавлюсь от содержимого желудка, и, оставив плату на столе за завтрак, я убежала к себе в бунгало, только там позволив себе выдохнуть. Надо было сразу после той ночи бежать куда подальше от этого района, ведь здесь и жила семья Ким: с виду такая счастливая, любящая, где отец целует сына в щёки, слушает его лепет и воспитывает, говоря, что всем нужно помогать. Нам Джун заметил меня в кафе, как и то, что мои щёки кошмарно быстро побледнели, а меня всю сковал озноб, не позволивший даже пошевелиться или отвести глаза. Он ни о чём не жалел, попалась просто очередная дурочка, легко растаявшая от его прикосновений, только я убегала, пряталась от себя, опускала лицо, когда смотрела в зеркало. Кукольные личики всегда привлекали парней, как и моё, но я слишком стеснялась их, слишком замыкалась, стоило очередному кавалеру закинуть руку на мои плечи. Как-то было, что меня пригласили в кинотеатр, там парень на последнем ряду поцеловал меня в щёку, а я выбежала прямо во время сеанса какой-то мыльной оперы, надеясь, что такого больше никогда не повторится. Такого больше и не повторилось, ведь молодого человека, что меня позвал в кино, я больше не видела. Наверно, сбежал, как только понял, что с такой девушкой, как я, нужна очень длительная работа, много заботы и слов по типу «можно тебя обнять?» Прятаться у себя не имело смысла, выходить сейчас было страшно. Хотелось написать хоть кому-то, попросить совета, но я понимала — такие глупыхи, как я, прячутся от всех, ибо это самый настоящий позор, из-за которого дрожат руки. В наше время люди обладают слишком свободными, распущенными нравами, я же росла в совершенно другой среде. Родители занимали видные должности, наша семья не бедствовала, и я могла себе позволить даже полететь на частном самолёте. Мой младший брат позволял себе покупать всё, что хотел, и порой забирал такие дорогие наборы конструктора или машин, что все дети смотрели на него с завистью. Мы не стеснялись того, что были богатыми, но нам так же привили и воспитание: я была кроткой, той девочкой, которая кланялась в девяносто градусов и не производила впечатления зазнайки с большой суммой на банковской карте. Я никогда не отказывала в просьбе о помощи, старалась быть дружной со всеми, но вместе с тем чувствовалась пропасть между мной и остальными. Про меня шутили не иначе как «принцесса Корё, вы немного не в том времени родились», и признаться, меня это самую малость задевало. Сегодняшней ночью, краснея, прикрывая лицо руками, я лишь подтвердила то, что я «принцесса Корё», закованная в современную одежду и существующая в двадцать первом веке. После всплеска жары я надела купальник и всё же вышла на пляж, надеясь не встретить там семью Ким или хотя бы самого Нам Джуна, что смотрел на меня своим пронзительным взглядом, уже зная, что скрывает под собой бельё. Солнце мягко светило сквозь завесу облаков, песок был тёплым, даже почти горячим, и вскоре я оказалась перед морем, которое ласково звало меня за собой. Я развалилась на шезлонге, в тот самый момент осознавая, почему все мои знакомые ездили вместе с друзьями: чтобы не было скучно, чтобы была поддержка, плечо, на которое можно опереться в любой момент. Сжав пальцы в кулаки, я подставила всю себя солнцу, понимая, что побуду тут всего несколько минут, а после убегу в море. — Намхён, подожди немного, я за тобой не успеваю! — громкий возглас прорезал пространство, и я даже приподнялась на локтях, чтобы разглядеть мать и сына. И лучше бы я опустилась обратно, закрыла глаза и представила, что ничего не слышала, но нет, я присела на шезлонге, смотря на жену Ким Нам Джуна и его ребёнка. Самого мужчины нигде не было, и я в первое мгновение выдохнула, а потом поймала себя на мысли, что при себе у прехорошенькой матери не было ни полотенца, ни сумки, ни чего бы то ни было ещё. Мальчик с размаху сел в воду, позволяя шортам намокнуть, и мать запричитала, но достаточно тихо, сказала Намхёну выходить, чтобы он не испачкался всем, чем только можно, ещё больше, и я резко почувствовала вину за всё. Я должна была хоть как-то попытаться загладить вину перед девушкой, что качала головой, но улыбалась своему малышу, и потому я выхватила своё огромное полотенце и устремилась к матери с ребёнком. — Госпожа, возьмите, — буквально прошептала я, и женщина среагировала молниеносно — поклонилась и взяла протянутую вещь, благодаря и заворачивая в неё Намхёна. — Простите, если вмешиваюсь не в своё дело… — Ой, да что вы, — девушка улыбнулась и подняла малыша на руки, — если бы все люди в мире были такими же отзывчивыми, как вы, то жилось в сто раз легче. Тем более когда на руках ребёнок, — она захихикала, и её смех заставил меня задрожать всеми фибрами души, ибо он был таким искренним, таким живым, что хотелось проникнуться им целиком. В тот самый момент я поняла, почему Нам Джун выбрал именно Джихё в качестве жены — не каждая смотрит на мир с позитивом, если уже обременена отношениями и ребёнком. — Мне этого пока не понять, — девушка предложила пойти вместе с ней, и я не отказалась, и вскоре мы шли вдоль песчаной косы, я сжимала свои вещи, а мать — своё дитя. — Меня зовут Чхве Джису, а вас? — Я Пак Джихё, — просто произнесла девушка, — а это мой Ким Намхён. Мы с мужем решили сюда поехать, ибо именно здесь мы и познакомились. Джихё была любительницей поговорить: если задашь вопрос, то услышишь очень развёрнутый ответ, со всеми тонкостями, и я в первые минуты общения была поражена её искренностью, солнечностью, желанием зажигать людей и быть зажжённой самой. Я стала ещё больше сожалеть о том, что мы творили с её мужем, краска стыда не покидала мои щёки, и я поняла: чтобы очистить свою совесть, надо всё рассказать Пак, принять каждый её удар, каждое колкое слово, и пусть будет невыносимо больно, пусть, возможно, я разрушу семью, я раскрою девушке глаза: её ненаглядный Ким Нам Джун не настолько хороший и заботливый муж. Он изменщик, человек, что не остановится в нужный момент, а схватит за горло и прикажет молчать. Я была абсолютно уверена в том, что именно так будет со мной: он заставит молчать, закрыв губы рукой и шепча в самое ухо оскорбления. Мы разговорились с Джихё: она хихикала с каждой моей шутки, а потом, почувствовав, что Намхён устал, просто занесла его в номер, уложила на кровать, переодела и вынесла мне полотенце. — Скоро мой муж придёт, хочешь поужинать с нами? — предложение было заманчивым, тем более что я прониклась девушкой, её настроением, да всей ей, и мне было стыдно принимать приглашение. Язык распух в глотке, я закашлялась, но постаралась не выдать самых настоящих нервов. — У меня ужины в номер приходят, извини, в следующий раз, — пробормотала я, кланяясь и складывая в руках полотенце. — Оу, у тебя люкс? — я кивнула, впервые стесняясь того, что я из богатой семьи, и даже отвела глаза. Мы точно только что поняли, что между нами лежит классовое неравенство, семья Ким из среднего, а я — из высшего. — Это же здорово! Надеюсь, что ты хорошо высыпаешься в этом номере. Дашь мне свой телефон? Можем погулять при луне, Нам Джун останется с ребёнком. У неё проснулась фаза неуёмного общения: приехала недавно, возится с ребёнком, а тут незнакомка подошла и за пару минут перевернула всё с ног на голову. Знала бы она, насколько я перевернула всё с ног на голову, не стала бы улыбаться, просить называть себя онни и говорить звонить в любой момент. Пак Джихё была недостойна всей той боли, что принесли в её жизнь я и её изменщик-муж. Но ей только предстояло узнать всё, и то только через несколько дней. В тот день мы гуляли с ней под Луной, говорили о том и о сём, шутили, смеялись, и когда поступило предложение выпить за знакомство, я благоразумно отказалась, сославшись на мнимую непереносимость алкоголя. Я не хотела повторения тех приключений, что были ночью, не хотелось потом, чтобы стыд покрывал щёки, а потому я вперила взор в обручальное кольцо Джихё и кротко улыбнулась. Она рассказывала о том, как на этом самом пляже познакомилась с Нам Джуном, и, о боже, эта история вызвала во мне дрожь, ибо девушка слишком много выпила, а благородный молодой человек отвёл её в номер. Уточнив, точно ли мне двадцать лет, Пак улыбнулась, обняла меня за плечи и произнесла: — Я тогда была совершенно нетронутой, и проснулась такой же на следующий день. А потом у нас завертелся роман, — хихикнула, чуть ли не игриво заправляя мои волосы за уши. — Знаешь, всегда хотела себе дочку, но теперь не могу иметь детей. Темы разговора менялись со скоростью света, и в час ночи мы были вынуждены разойтись — Джихё уже клевала носом и зевала. Я вызвалась провести её до бунгала, и именно там нас встретил Нам Джун. В первое мгновение я замерла, не зная, что делать, что сказать, только взгляд метался от мягкого выражения глаз Кима к умиротворённо-нежному лицу Пак, что подтянулась и оставила поцелуй на щеке мужа. Они были старше меня лет на десять, не больше, и в каждом их движении была нежность и любовь. Ком подскочил к горлу, как только Нам Джун кинул на меня взгляд, полный неопределённых чувств, а потом и вовсе пустил свою жену в помещение, где уже спал сын, говоря, что выйдет и покурит. — Доведи Джису до её бунгала, пожалуйста, ночью сейчас небезопасно, — шепнула Джихё, и меня сковал страх. Я действительно этого боялась больше всего, не хотела идти рядом с Нам Джуном, возможно, завязывать с ним беседу, а потому паниковала, когда он натягивал шлёпанцы, захватывал пачку сигарет и выводил меня на улицу. Ветер хлестал щёки, заставлял меня чувствовать себя отвратительно, жалко, так ещё и дым полетел в лицо, от чего я закашлялась. Ким, как и до этого, внимательно изучал меня взглядом, ведя вдоль пляжа, и всё, что я хотела — это чтобы время текло быстрее, чтобы я оказалась в своей кровати и забылась сном. Зря я познакомилась с Джихё, мне было уже больно разоблачать её мужа перед ней. Перед глазами появилась пелена, и кажется, если бы я находилась одна, я бы спрятала лицо в ладонях, заплакала. Моя глупость порой слишком сильно ударяет меня, она любит обходиться со мной по-жёсткому. — Не реви, это ещё не конец света, — я оказалась прижата к стене собственного бунгала, а дыхание перехватило — Ким секунду назад кинул окурок себе под ноги и сейчас выдохнул дым мне прямо в лицо. Я видела, как как-то травили Шин Юну, бедную девочку, и в её лицо тоже выдыхали сигаретный дым, её обливали водой, обсыпали мукой, а однажды чуть не подожгли. А все из-за ревности, ведь девчонка крутила роман со школьным психологом. У неё были определённые психологические проблемы, а потом она не заметила, как влюбилась в мужчину, что был старше её на несколько лет. — А что для тебя конец света? — спросила я, чувствуя себя неуютно, ибо Нам Джун будто хотел что-то найти в моём лице. — Моя собственная смерть. — То есть ты даже не боишься того, что Джихё-онни узнает о том, что ты ей изменяешь? — тотчас его властная рука сжала моё горло, и я подавилась воздухом, на глазах выступили слёзы и потекли по щекам. — Слушай, ты, маленькая сучка, если что моей жене скажешь — пожалеешь, что родилась, поняла? — он отпустил мою шею, а я отлетела на песок. — Чтоб я тебя больше с Джихё не видел. Всегда сложно принимать тот факт, что партнёр тебе изменяет. Это как пять стадий принятия: всё равно их пройдёшь, может, даже застрянешь на одном из этапов, задержишься, но потом всё равно, крича, захлёбываясь в слезах, всё примешь. Честно говоря, я не имела права вмешиваться в чью-то частную жизнь: это дело самой Пак Джихё, что её муженёк подбирает пьяных девочек и занимается с ними сексом, это дело Ким Нам Джуна, что он уходит налево и потом угрожает расправой каждой, что пытается воспротивиться. Он вполне мог воплотить план в реальность, будучи сотрудником правоохранительных органов, он держал при себе оружие, и хоть Джихё мне не говорила, что он в кого-то стрелял, я будто по его глазам видела, что руки обагрены кровью. Отдых превращался потихоньку в кошмар: я везде ловила на себе взгляд Нам Джуна, его натянутую улыбку, когда Джихё говорила, что я её подружка на лето, и даже Намхён заинтересованно присаживался ко мне на колени, смотря своими карими глазами в моё лицо и называя нуной. Я не знала, говорил ли про меня мужчина гадости, ведь настроение его жены со мной повышалось в сто раз, подскакивая к отметке «о боже, детка, я счастлива, что ты просто находишься тут». Я не могла держать от неё всё в тайне. Я раскололась через пять дней после общения. Намхён сидел на моих коленях, я кормила его фисташковым мороженым, хихикая, когда малыш пачкался, а потом он слез с насиженного места и побежал играть с девочкой, с которой познакомился вчера. Она кормила его пирожными из песка, а Ким делал вид, что это очень вкусно. Вся жизнь — это игра, каждый в ней нацепляет заранее заготовленную роль, и взрослые ничем не отличаются от детей, что лепят еду из песка и протягивают друг другу. — Онни, у меня к тебе есть серьёзный разговор, — произнесла я, выдыхая. Мне было очень больно говорить, а разочаровывать мать, счастливую жену, ещё больнее. Но я должна ей рассказать, пускай это не моё дело, пускай я буду самой настоящей сукой, разлучницей, которую утопить в море мало. Следующие слова подхватила бескрайняя голубая гладь, позволяя им долететь до небес и со звоном разбиться в облаках: — Я хочу попросить у тебя прощения за то, что… что в первый день моего нахождения здесь из-за того, что перепила коктейлей, я переспала с твоим мужем. Джихё молчала, выражение её лица сменилось с радостно-слушающего на другое. В тот же самый миг и померкло всё её женское очарование, явив ужасные синяки под глазами от недосыпа, ранние морщины у глаз и усталость, из-за которой она откинулась на шезлонг. Некоторое время мы молчали, и клянусь, это были самые ужасные мгновения. Я не любила, когда после шокирующих новостей всё погружалось в молчание, дрожала сейчас, будто от холода, а на деле ждала удара, крика. Но услышала совершенно другое. — Ты не виновата, — раздался сдавленный голос, и я поняла, как сильно от перенапряжения у меня закружилась голова, что я просто обмякла на шезлонге и перестала чувствовать жар солнца и тепло песка. — Я… спасибо… да, именно спасибо за признание, Джису. Не каждой хватит смелости признаться, тем более в лицо… я… я тебя прощаю… Молчаливое прощение с улыбкой на лице и погасшими звёздами в глазах всегда хуже самой больной, самой хлёсткой пощёчины, от которой бы зазвенело в ушах. В глазах Джихё, что никогда не переставали улыбаться, появились слёзы, и я поняла, что мне пора уходить, потому я и вскочила, судорожно собираясь и убегая к себе в бунгало. Меня трясло слишком сильно, я боялась расправы, которую мог учинить Нам Джун, боялась того, как будет жить дальше Джихё, жалела, что оставила её там, одну, плачущую, пусть она и производила впечатление сильного человека, которого не сломают никакие тяжёлые испытания. Только я не осознавала, как на самом деле сильно она любила своего мужа, не знала, да и не узнаю, всей их истории. У каждой сказки есть конец, и не всегда он счастливый, не всегда «и жили они долго и счастливо» применимо к реальной жизни. Концы порой ужасны: крики, ссоры, битая посуда, саднящие щёки из-за ударов, ноющие из-за порезов запястья и трясущиеся от панических атак руки. Я не слышала ничего лишнего из бунгала семьи Ким с вечно улыбающейся Джихё и маленьким Намхёном, что так и не доел своё фисташковое мороженое. Я получила лишь сухое «сука», присланное с неизвестного номера, рано утром, когда собиралась в аэропорт, и ядовитую змею в коробке, из-за которой завизжала на весь пляж и сидела в бунгало до приезда специальных служб. Не все женщины дико мстительные, если мужья им изменяют. Некоторые давят горло собственной гордости, заставляют себя целовать изменщика в щёку и, улыбаясь, говорить, что, парадокс, они устали отдыхать. Да, они говорили, что это ради ребёнка или детей, а может, из-за обещания себе быть с любимым до самого гроба, и такая женщина, как Пак Джихё, очень сильно нуждалась в настоящем мужском плече рядом, в плече, что уберегло бы её от всего. Ким Нам Джун был не тем, кто ей был нужен. Сколько ещё поломанных судеб на этом берегу? Я стала причиной, из-за которой в семье случился самый настоящий раскол. И я бы время вспять повернула, чтобы вообще ни на какие вечеринки не соваться, не трогать алкоголь, а потом не смотреть на женатого незнакомца, что высматривал себе очередную жертву.* * *
— То есть ты решила не лететь обратно, а остаться подольше, — Чимин поскрёб щеку и передал мне бутылку портвейна. — А ведь если бы ты не осталась, мы бы с тобой не познакомились. Пак Чимин — проклятие, самое настоящее, сын блуда и самого дьявола. Он флиртовал со всеми, кого видел, даже со мной пытался, пока не отхватил пощёчину и не отступил на шаг назад. После той змеи в коробке я боялась вообще подходить к мужчинам: а вдруг это сват, брат, сын того человека, что готов убить за один контакт глаз. Но нет. Молодой учитель танцев, которому было от силы двадцать пять, имел привычку завязывать со всеми разговоры и касаться, каждую секунду гладить пальцами или же хмыкать на ухо, колыша волосы и будто желая поцеловать. Он бежал от своего прошлого, бежал из Сеула, и в тот самый день, когда море ласкало берег, вечеринка была в самом разгаре, а я допивала портвейн, прозвучал вопрос: — От кого ты бежишь, Пак Чимин? Он молчал некоторое время, будто раздумывая над словами, и так толком ничего не смог дельного придумать. Я уже боролась с желанием щёлкнуть молодого педагога по носу, после этого захихикав, но он поднял на меня взор своих карих глаз: не таких пронзительных, как у Нам Джуна, но тоже цепляющих и пробирающих до самого естества. Он умел коснуться души, и я вздрогнула, смотря на море и надеясь на то, что неловкая пауза между нами кончится. — Одна девочка мне сказала, что моё имя — это её вопль, исходящий из самого сердца, — медленно проговорил молодой человек. — Она была моей ученицей. Она любила меня. — И почему же ты убежал от неё? — алкоголь окончательно развязал язык, и я заметила небольшой шрам за ухом у Пака. — Потому что Рюджин так и не поняла, что натравлять на учителя весь район — плохая идея, особенно если район целиком состоит из сплошь крепких молодых людей. Море запомнило нас целиком и полностью, отпечатало следы на песке, лизнуло бутылку дешёвого портвейна и попыталось унести все невзгоды из моей жизни. Чуть позже, запирая дверь бунгало и смотря на одинокую фигуру Чимина, что смотрел на Луну и думал о прошлом, я поняла одно: я здесь останусь. Море, прими меня в своей обители, сделай так, чтобы оставшаяся часть моей жизни прошла беззаботно. Некоторые люди бегут от мест, что причиняют сильную боль. Я же сделаю себя сильнее, переехав окончательно в место, где натворила много дел.