держи меня зубами, но не кусай

Когда ты не спишь, воспоминания крутятся перед глазами постоянно. Тысяча призраков двадцати двух минувших жизней следуют за тобой по пятам: закрывают тебе глаза руками, ставят подножки на ровном месте, рисуют пальцами глупые смайлики на запотевших зеркалах. Алиса видит таких призраков постоянно. Они её лучшие друзья, её родственники и враги. От них нельзя сбежать, нельзя спрятаться, её всегда находят, где бы она ни находилась. Даже когда ей кажется, что они про неё забыли, что её наконец-то оставили в покое — они всё равно возвращаются. Алиса расчёсывает спутанные с дневного сна волосы, смотрит в зеркало. В зеркале отражается плывущая в воздухе расчёска, старый деревянный стул и не заправленная постель. Она привыкла не отражаться в зеркалах, но привычка перед ними расчёсываться всё ещё не пропала. Алиса думает, что Киёко бы точно как-то задумчиво хмыкнула и сказала бы, что всё это бесполезно. А может быть, взяла бы эту самую расчёску и помогла бы распутать волосы. С Киёко никогда нельзя было угадать, что она сделает в следующую минуту. Однажды она воскресила Алису из мёртвых, а потом помогла перебить всю соседнюю деревню. А до этого она выбросила корзинку с яблоками, которую ей подарила жена мясника за лекарственные припарки. С Киёко всегда было сложно, но Алиса ей обязана. Была обязана, по крайней мере. С годами все обязательства стираются, остаются только призраки. Призраки всегда заходят, когда их меньше всего ждёшь на пороге. Алиса смотрит в зеркало и видит себя шестьсот сорок лет назад. Лес после дождя как будто укрыт душным влажным одеялом. Тонкое платье промокает насквозь от влаги и крови. Алиса заправляет и волосы мёртвого Льва ему за ухо, нежно гладит его бледное лицо по щеке. Его глаза всё ещё широко распахнуты, как всегда, когда он чему-то очень сильно удивлялся. Ей не хватает духу прикрыть его веки самой. — Баю-баю, за рекой, солнце скрылось на покой, а у Лёвушкиных ворот зайки водят хоровод. Ветер разносит обрывки её фраз по лесу. Алиса баюкает его тело, вспоминая старые детские колыбельные, которые ей когда-то пела мама. Лев просто крепко уснул с открытыми глазами. Он ведь такой дурачок, её младший братишка. Алиса бросает расчёску в зеркало. Оно со звоном разлетается на мелкие осколки. Она идёт за щёткой и совком. Нужно прибраться, пока хозяйка квартиры не вернулась, точно будет ругаться, что она опять что-то разбила… а ведь Алиса так устала прятать обескровленные трупы бывших хозяек. Она в принципе очень устала, но не настолько, чтобы выходить на солнце. Киёко часто говорила: у её рода такая судьба. Так называемое вампирское проклятье: вечный сон без сна. Сон, в котором ты никогда ничего не забываешь. «Ты спрашивала, почему среди вашего рода столько самоубийц?» — Твои раны затянутся быстро, — Киёко протягивает ей кувшин с кровью. — Это твоя особенность. Так называемый дар. Алиса дрожащими руками забирает у неё кувшин, жадно глотает кровь. Никогда в жизни она ещё не чувствовала такой сильной жажды: ни в этой, ни в прошлой. Ни когда они с Львом убегали от мельника через лес, ни когда она по несколько часов без перерыва работала в лавке. Несколько капель стекают вниз по её шее. Киёко достаёт платок из кармана, держит его в руках и молча смотрит на Алису, словно изучает. Алиса отрывается от кувшина только когда допивает всё до капли. Её подбородок измазан бордовым. Киёко протягивает ей платок, но она отмахивается — утирает рот ладонью. — В первые две луны будет тяжело. Всё время будет хотеться есть. Но если тебя не поймают и ты не сгоришь на солнце, есть шанс выжить. Голос у Киёко сухой, как осенние листья. Алиса смотрит на неё исподлобья. Внутри неё начинает закипать только что выпитая кровь. Секунда — и она припечатывает её к стенке, сжимает горло и смотрит прямо в глаза. Во взгляде Алисы: мутная красная пелена и летние пожары. Сухостои, свисающие с потолка, медленно качаются из стороны в сторону. — А если я решу выпить тебя? Мне ничего не стоит переломить тебе шею, — слюна копится у Алисы во рту, когда она это произносит. Шея Киёко так близко, совсем рядом с зубами, только рот пошире открыть. Алиса хищно облизывает губы, сжимая шею чуть сильнее. Киёко не реагирует, лишь медленно поднимает правую руку. А потом она щёлкает пальцами и хижина заполняется солнечным светом. Вспоминать Киёко легко. Её призрак почти никогда не претендует на душевное спокойствие Алисы, если у вампиров вообще есть душевное спокойствие. Можно сказать, Алисе даже нравилось её вспоминать, даже больше, чем одну из её позапрошлых жизней вместе со Львом. Даже тот случай, когда она её чуть не сожгла, кто бы мог подумать, что через две сотни лет она будет смеяться над этим случаем, а ещё через пятьдесят сама выбросит одного из «своих» на растерзание рассвету. Алиса вспоминает, как Киёко любила плести венки перед шабашами: обычно из опавших ветвей и полевых цветов. Один раз, у неё вышел большой венок из пшеницы: она надела его Алисе на голову и сказала, что луна всегда осветит ей путь. Иногда Алиса совсем не понимала, о чём ей говорит Киёко, но всегда кивала головой. — Ага. Киёко заправляла волосы ей за уши и заплетала косы, когда не была занята с травами. Алиса плохо помнит, какие запахи были в хижине у Киёко, но там всегда стояла духота. — Почему ты не хочешь впустить немного воздуха? — как-то раз спросила она. Киёко посмотрела на неё с недоумением. — Чтобы не выпустить отсюда магию. Алиса не стала с ней спорить. Спорить с ведьмой в её доме — себе дороже. Поэтому когда Киёко выгнала её на охоту в соседний лес, она молча послушалась. Ветер свистел в ушах, когда Алиса убегала на зов своего голода: искала заплутавших фермеров, случайных путников. Тех, кого наверняка не хватятся. Так, ей казалось, будет правильно. Пока она не вернулась обратно. Запах горящей хижины она почувствовала ещё километров за двадцать, но особого значения не придала. Мало ли, что бывает на уме у ведьмы, может быть, опять жжёт свои ритуальные костры для лесных нимф или просто переборщила с готовкой ужина. С Киёко всегда было непонятно, что у неё на уме. Зато всегда было понятно, что на уме у этих дикарей из деревни. Эта мысль проносится у Алисы в голове, когда пламя лижет её плечи. Она пытается найти тело Киёко в горящем доме, но натыкается только на осколки керамической посуды и горящие балки. Запах гари душит горло. Алиса выбегает из хижины с диким воплем. Боль раздирает ей кожу и сердце, совсем как когда она баюкала тело своего мёртвого брата. Только сейчас ей даже не оставили тела, чтобы проститься. Люди из деревни никогда не понимали тех, кто хоть немного отличался. Возможно, не стоило их винить за простые страхи. Лев бы, наверное, такого не одобрил. А Киёко бы сказала, что не стоит привлекать к себе лишнего внимания. Алиса не думала о чужих советах. Всё, чего ей хотелось — крови и людских криков, лучшая колыбельная ей перед дневным сном. Колыбельная, которую ей никогда не пела мама. Колыбельная, которую она придумала тем же вечером. Алисе не было важно, что скажут призраки за её спиной в тот момент, всё что ей было важно, чтобы ярость наконец-то угасла. Чужая кровь вполне сгодилась вместо воды. Нестройный поток мыслей прерывают три коротких звонка в дверь. Алиса скидывает остатки зеркала в мусорную корзину, бросает взгляд на часы. Половина седьмого вчера. Самое время для гостей. Хорошо, что зимой темнеет рано. Алиса откладывает совок и щётку в сторону, медленно идёт к двери. Она даже не смотрит в глазок, за дверью стоит человек, а значит опасность ей не грозит. Люди в принципе не бывают опасными, за столько лет она это хорошо усвоила. Она распахивает дверь с дежурной улыбкой на лице. Перед входом в квартиру стоит Киёко. — Извините. Бабушка приболела, отправила меня за оплатой аренды. Вы не против, если я зайду? Алиса смотрит в глаза Киёко перед ней. На её лёгкую улыбку на губах и маленькую родинку. — Ты как будто из сна, — вырывается у неё изо рта. Киёко смотрит на неё с удивлением. — Я вам кого-то напоминаю? — спрашивает она, чуть склонив голову на бок. Алиса смотрит на её шею, слушает, как стучит пульс в чужом теле, как сердце перегоняет живую кровь. — Старую подругу, — хрипло отвечает она, — из прошлой жизни. Вы зайдёте? У меня нет чая, но есть кофе. Киёко кивает головой и улыбается. Призраки никогда не подбирались к Алисе так близко. — Как вас зовут, кстати? Меня — Алиса. — А меня