Счастлив.

— Ты сделал что? — Засосал его. —Что? —Засосал, поцеловал, прильнул к нему устами, впилс… — Завались, я просто охуел немного, — Сережа посмотрел на свои мокрые штаны, на которые выплюнул чай. — ну как немного. — А как это, блять, получилось?, — спросила кашляющая Оксана, которая подавилась пирожком. — Ну… *** — Шастун, зайчик, солнышко моё, проснись, — приторно-милым голосом сказал Арсений Сергеевич и пизданул меня мокрой тряпкой по лицу. — Ай блять, я тебе сейчас эту тр… Арс-сений С-сергеевич? — на последних словах я с гордостью мог побороться с Витасом за звание «Лучший фальцет 21 века». — Что ты там хотел с этой тряпкой и мной сделать? — поверьте, с вами я многое хочу сделать. — Говорю, сейчас эту тряпку как помою, ух какая чистая будет. — я оглядел пустующий класс, — а где все? — Уже как 20 минут ушли, но ты же, Антошенька, просто жить без химии не можешь. Ага, как же, я эту химию с восьмого класса терпеть не могу. Скорее, я без вас жить не могу. — Это такое своеобразное признание в любви? Я польщён, Шастун, но не думай, что за это я поставлю тебе «5» в триместре. В ответ на это я многозначительно открыл рот и выпучил глаза. Кажется, последнее предложение я спизданул вслух. —Ты матюкнулся уже два раза. — ладно, я опять сказал это вслух, и почему у моей совести голос Павла Алексеевича?— Ещё раз — и получишь по башке. — а, вот и моя совесть, сидящая своей костлявой жопой (каюсь, смотрел разок) за последней партой. Скоро совместят классы химии и литературы — так часто один сидит у другого. — Вы читаете мысли? — Нет, просто ты дурачок, который озвучивает вслух половину того, о чём думает. —А вот это обидно.— я выпячил губу и впрямь стал похож на дурачка. — Ладно, я это, пошёл. — Куда? — одновременно спросили учителя. — Ну, домой? — нахуй, Арсюша, нахуй. —Ну иди.— Сказал Арсений, опираясь на учительский стол. *** — Тоха бля, где обещанный поцелуй? — Спросил недовольный Матвиеныч, жуя недоеденный пирожок Окс. —Да ща будет, успокойся, — я продолжил свой увлекательный рассказ о двух геюгах. — Я, значит, встал из-за первой парты, пошёл, значит, прямо. И как ебнусь о рюкзак, который стоял на полу. И, конечно, я полетел на Арсения Сергеевича, а у того с реакцией ну пиздец. Ну ало, на тебя двухметровая швабра летит, ну отойди ты в сторону, но нет, Арсений у нас долбаёб, — распинался я, размахивая руками, — Арсений любитель ловить швабры, только и с этим у него хуёво. Короче, я упал на него, он упал на пол. Лежу я, значит, на нём, смотрю, а глаза, какие у него глаза охуенные, голубые такие… — Ага, прям как ты. —…И губы, краси-ивые такие, ну грех не засосать. Ну я и засосал. А он мне язык свой запихнул в рот, —нет, ну этот пирожок точно проклятый, теперь им и Серёжа подавился.— И сбоку от нашего лежачего гейского полицейского стоит ржущий и фоткающий нас Павел Алексеевич. Он, кстати, фотку скинул мне, ща покажу. — Не не не, оставь при себе, я ещё пирожок не доел. — сказал чавкающий Серёжа. — А мне скинь, я на обои поставлю. — Окс, вот в тебе я не сомневался. — У нас, кстати, в субботу свидание, в киноху идём. — похвастался я этим ничего не понимающим натуралам. — Вот рожа у тебя довольная. Счастлив? – спросила Фролова, заранее зная ответ. — Счастлив.