«Привет! Меня зовут Ким Чунмён, и это мой парень Сехун. Мы знакомы с самого детства. Наши мамы ходили вместе на фитнес, так что мы познакомились в игровой комнате, когда Сехун ударил меня машинкой по голове. Думаю, это был знак свыше. Метка соулмейтов в виде синяка от пластмассовых колёс. В любом случае, после этого мы всегда были вместе».
— Нам срочно нужно ведро! — вскрикивает Минсок, пробираясь через лежащие на полу тела. — Кого-то тошнит? — Нет, Чондэ расстался с девушкой и закосплеил Ноя. — Тогда захвати ещё виски! Под популярные завывания Тэмина, пьяные разговоры и подобные крики Чунмен сидит за рабочим столом и обнимает свою банку с пивом. Завтра у него семинар, поэтому он уже в сотый раз пытается прочитать хотя бы первое предложение темы: — Кризис старых духовных ценностей на территории Римской империи в первом веке нашей эры требовал социально-психологического замещения их... Мимо Чунмёна проносят кого-то замотанного в простыню, и Ким в отчаянии делает ещё один глоток пива. Он счастлив, что читает всего лишь про возникновение христианства, а не про, например, язычество. Потому что воссоздания принесения жертв Вакху он бы не пережил. — Кто будет вино? — доносится голос Бэкхёна. — О нет... накаркал. Чунмёну ничего не остаётся кроме того, чтобы скрыться на общажной кухне. Однако не только с ним судьба оказалась так жестока в этот вечер: за дальним столом, покрытом прожжённой скатертью (и это ещё самое невинное, что с ней происходило), сидит Сехун. Сидит и учит свои уроки — по классификации студентов он проходит в группе «О» («ответственный»), и напротив его фамилии должна стоять пометка «вымирающий вид». — Тебя тоже выгнали? — флегматично бурчит Чунмён и садится напротив сехуновских конспектов по гинекологии. Не отрывая взгляд от тетрадей, О пожимает плечами. — Ага, Чанёль опять притащил своего Кёнсу, чтобы совершить с ним грязный гомосексуальный генитальный контакт с целью получения... — Стоп, кажется, я понял, — Чунмён морщится. — А у тебя что? — Бэкхён устроил чаепитие, — подперев ладонью щёку, Ким наблюдает за тем, что пишет младший. — Сначала они решили подлить в чай немного коньяка, а потом уже коньяк чаем разбавляли. — Извращенцы, — Сехун ёжится. Чунмён солидарно морщится. — В общем, в моей комнате сейчас вся общага. А у меня завтра семинар по истории мировых религий и, Богом клянусь, Иоанн Богослов описывал именно это «чаепитие». — Съезжать отсюда надо. Оба печально вздыхают. Чунмён учится на третьем курсе педагогического — Сехун только поступил на первый курс медицинского. Старший подрабатывает в детском саду, учит маленьких девочек рисовать цветочки — младший не всегда успевает дышать. Денег нет у обоих. Но... — Хей, бро, я завёл попугая! Парни оборачиваются и видят в дверном проходе Исина, под мышкой у которого — курица. Цыпочка в буквальном смысле этого слова. Пестрая квочка. Сочная кудахчущая птица. И счастью Исина нет предела — улыбается он так, будто лично её высидел и стал наконец-то отцом. Сехун усилием воли поднимает челюсть с пола. — Ты вообще представляешь, как выглядят попугаи? — Да, и что? Они дорогие. Вот увидишь, я её ещё говорить научу. — Спасибо, что не петух... — Съезжать отсюда надо, — обречённо вздыхает Чунмён.«С Сехуном я всегда чувствовал себя в безопасности, потому что даже в самые критические моменты голова у него холодная и хорошо работает. Я всегда могу рассчитывать на него».
— Сехун, у меня хорошая новость и плохая! В виду того, что комната Чунмёна уже который день находится в оккупации Бэкхёна и его новой девушки, старший по старой дружбе заходит к Сехуну. Бросив рюкзак на стул, специально украденный для гостя, Ким садится на кровать и довольно потягивается. Младший его довольство затылком чувствует. — Начинай с хорошей. — Я нашёл нам квартиру. — А плохая в том, что кому-то из нас придётся за неё отдать почку? Ладно, — Сехун решительно поворачивается и вытягивает вперёд руку. — Решим на э-зи-ко. — Что? — А что? Не думал же ты, что я соглашусь просто так? Ты мне друг, но с почкой я дружнее. Наконец поняв, что Сехун шутит и водит старшего за нос, Чунмён закатывает глаза и жестоко мстит младшему пинком в коленку. Но не слишком сильно: всё-таки это талант — с таким невозмутимым лицом говорить ребяческие глупости. И только теперь Сехун негромко смеётся. — Так вот, я нашёл квартиру. Она недалеко отсюда, стоит копейки, окна выходят не на завод по переработке мусора, но... — Ким выдерживает паузу, — хозяйка сдаёт квартиру только семейной паре. Поначалу пассивно-воодушевлённый Сехун приунывает и задумчиво подпирает подбородок кулаком. — Значит, съезжает кто-то один? — Нет. Наоборот. Она сдаёт квартиру только счастливым гей-парам. — Что? — тут уже даже Сехун не сдерживает эмоции и даёт волю бровям, лезущим на лоб. Волнение младшего воздушно-капельным путём передаётся и Чунмёну, который вдруг познаёт весь абсурд ситуации. Они, два взрослых парня, по собственной воле бросаются в сюжетец какой-то третьесортной дорамы. И только саундтрека в исполнении какого-нибудь популярного смазливого айдола не хватает! Но в этот момент в душе начинает завывать Чондэ. Последняя капля спокойствия Чунмёна смывается в канализацию вместе с шампунем Чондэ, и он вскакивает, бросаясь вычислять периметр комнаты (а это уже можно считать патологией для филолога). — Похоже, она сумасшедшая активистка или повёрнутая извращенка, но по телефону она всё чётко сказала. Мы должны быть женаты... то есть замужем. Это можно считать гей-пропагандой? — Хён, сядь. — Ущемлением прав натуралов? — Хён... — Сехун поднимается, волнуясь, что его друг сошёл с ума на почве оскорблённых чувств гетеросексуала. — Мы вообще не похожи на семью, но более подходящего варианта нам не найти. — Ну почему не похожи? — Нет, ты не понимаешь, — Чунмён продолжает устраивать straight-парад в миниатюре. — Мы могли бы изобразить пару. Это не так уж- Ким вдруг останавливается и оборачивается к Сехуну, коварно и таинственно сверкая глазами. Так выглядит только создатель гениального плана. — Что если убить её? Я достану топор, ты спрячешь тело. — О нет, хён! До чего только студенчество не доводит! Спасая друга от нервного срыва, Сехун заваливает Чунмёна на кровать и обезвреживает, придавив своей тушкой. И несмотря на то, что Ким в первое время самоотверженно и настойчиво брыкается, спустя несколько минут его порыв сходит на нет, а мозг снова включается. — Итак, — подводит итог Сехун, — нам нужна квартира, но сумасшедшая хозяйка сдаёт её только гей-парам. Квартира нам нужна очень сильно, поэтому мы с тобой притворимся семьёй. — Из твоих уст это звучит просто, но ведь... я даже не знаю, какие у них повадки. — Во-первых, не говорить «повадки» — звучит по-гомофобски. А во-вторых, у нас есть козырь в рукаве. Женатики Чанёль и Кёнсу. Не думал, что они когда-нибудь пригодятся, но... — О нет.«Сложно найти человека, с которым тебе было бы комфортно в любых условиях. Люди вокруг нас менялись, мы взрослели, искали новые увлечения, переезжали, преображались, но всегда почему-то попадали в одинаково дурацкие компании. Наверное, мы магниты, притягивающие придурков. И, судя по всему, друг друга».
— Так вы женитесь? Маленькая фея-сваха в голове Чанёля начинает рассыпать повсюду гейскую пыльцу и блёстки, поэтому Пак окончательно теряет способность соображать, и поэтому Кёнсу возвращает ему это умение подзатыльником. — Они же сказали, что это не будет по-настоящему, а нужно только для того, чтобы снять квартиру у старушки яойщицы. Я всегда знал, что сёнен-ай до добра не доводит. — Я понял, — Чанёль заинтриговано подкладывает руки под подбородок. — Фиктивный брак. Очень романтично. Сехун закатывает глаза, Кёнсу поправляет очки, Чунмён нервно пьёт сок. Однако всем понятно, что Чанёль, несмотря на всю свою придурковатость, идеален в том, чтобы создать видимость счастливой пары. Как говорят, хочешь стать шиппером, думай, как шиппер. — Что от нас требуется? — уточняет До, приняв деловой вид. — Краткий курс по организации быта в гей-паре. — О, для начала будьте расслабленнее, — Чанёль хитро улыбается и вальяжно кладёт руку позади Кёнсу. — Вы сидите как во время эпидемии коронавируса, сдвиньтесь хоть на полметра друг к другу. Сехун и Чунмён переглядываются, сдвигаются и ловят осуждающий взгляд Пака. Они безнадёжны, потому что О выглядит, как девственник, проглотивший шест для прыжков, а Чунмён — как отец-одиночка, который верит в сказки и ищет свою единственную, сидя на диване. Вздохнув, Чанёль проводит по лицу рукой, а Кёнсу в качестве поддержки мнёт его бедро пальцами. «Ничего себе у этих кроликов способы психологической помощи», — думает Сехун и морщит нос. — Так, ладно, — Пак протирает глаза. — Не все пары любят тактильный контакт. Что насчёт истории любви? — Типа чего? — Чунмён округляет глаза. — Ну, как вы познакомились? — Мы с детства знакомы, наши мамы... — Стой, иначе я усну. Нам нужно что-нибудь свежее, необычное, роковое! — Чанёль задумывается, приложив палец к губам. Он ничего не может знать о «свежем, необычном, роковом», потому что сам прямым ходом вышел из сюжета про капитана баскетбольной команды и отличника-тихони. Они буквально столкнулись в коридоре, разбросав стопку книг Кёнсу, а уже через неделю предались страсти в мужском туалете. Но... — Слушайте мой вариант, — Чанёль дожидается, когда все придвинутся к нему. — Сехун в школе был хулиганом и задирой, он ненавидел своего хёна Чунмёна, караулил его по пути из школы и отбирал карманные деньги. А ночами Чунмён горько плакал и не понимал, за что Сехун с ним так. Но дело было в любви! Сехун стал старше и открыл свои чувства Чунмёну, который тоже был тайно влюблён в него, как маленькая девчонка. Но все были против их отношений! Семья, учителя, друзья — все отвернулись от влюблённых. И те несколько лет отчаянно доказывали своё право на простое человеческое счастье. Чанёль самодовольно откидывается на спинку дивана и кивает самому себе. Да, ему стоило идти в сценаристы. — Звучит бредово, — скептично рецензирует Сехун. — Неа. Друг, кто из нас гей, ты или я? Вот именно, я лучше знаю. — Господь, почему я всё ещё с ним? — Кёнсу закатывает глаза и качает головой. — Думаю, вам нужны совместные фотки. — А вот это уже хорошая мысль, — Чунмён кивает и смотрит на Сехуна.«Если говорить о совместных фотографиях, то за все пятнадцать лет дружбы у нас их накопилось не так уж много. Наверное, из-за разных взглядов на искусство. Ведя свою страничку в Инстаграме, я больше предпочитаю работать со стенами, чем с людьми, кхм. Сехун же любит делать селфи. Причём со своим новеньким смартфоном он умудряется снимать их на тапок, в качестве -4К и так, что даже я редко понимаю, какую часть тела он сфоткал. И человеческую ли вообще. Но у каждого из нас свои причуды!»
— Вы присаживайтесь пока на диван. Я заварю чай. Аджума мило улыбается, и на её щечках появляются морщины — ну ангел-бабуля, с виду и не скажешь, что она придерживается таких радикальных взглядов. Пока хозяйка квартиры уходит на кухню за чайником, Чунмён оглядывает комнату, в которой им предстоит жить, а Сехун копается в телефоне. — Здесь уютно, — говорит Ким, замечая чудесную фарфоровую вазу на столе, покрытом вязаной салфеткой. — Ага, пахнет старостью. — Ты слишком пессимистичен. Здесь просто не хватает... ремонта, ладно. — Мне все равно, где жить, лишь бы подальше от ежедневных вечеринок и тайцев-инженеров, которые жарят свою вонючую рыбу, — Сехун пожимает плечами, не отрываясь от телефона. — Что ты там делаешь? — Чунмён заглядывает ему через плечо. — Ищу, были ли уже жертвы у бабуль-сводчиц, которые сдают квартиры по подозрительно низким ценам. Пока нашёл только новость о том, что одна старушка съела свою соседку, потому что та «выказала ей своё превосходство». — Фу, Сехун! Но воркование голубков прерывает Аджума с подносом в руках. Чунмён помогает ей поставить чашки на стол и, как они с Сехуном репетировали, садится рядом с младшим, стараясь расслабиться. Однако под острыми взглядами хозяйки сделать это оказывается не так просто: Ким весь съёживается, будто он совершил какое-то преступление, и ему в лицо вот-вот начнут светить лампой. Заметив это, Сехун кладёт ладонь ему на колено и слегка сжимает. Удивительно, но это помогает. — Значит, вы пара? — неловко начинает разговор женщина. Чунмён опускает глаза и неуверенно кивает. — Д-да, мы... недавно... — Да, — перебивает его Сехун, — мы студенты, но в прошлом месяце Чунмён сделал мне предложение. Мы планируем поехать в Америку, чтобы сыграть свадьбу, но пока решили пожить вместе. Да, чаги? Повернувшись, Чунмён таращится на младшего, который ведёт себя так непринуждённо, будто всю жизнь притворяется. И улыбается Сехун так мягко и уверенно, что Ким немного расслабляется и кивает. — Да, мне всё ещё неловко говорить об этом кому-то, потому что... вы должны понимать. — Да-да, конечно, дорогой, — Аджума умилённо начинает махать руками. — Я всё понимаю. Сейчас общество ещё так плохо настроено против вас. Я представляю, сколько вы пережили, — она взволнованно хватается за сердце. — Как вы познакомились? — Ну, — Чунмён взглядывает на Сехуна, и тот подмигивает ему, передавая женщине подготовленный фотоальбом, — наши мамы ходили вместе на фитнес и брали нас с собой. Сехун ударил меня по голове машинкой, и мне кажется, что тогда началась наша история... Чунмён рассказывает всё, что приходит в голову, и с каждым предложением становится всё увереннее. Он не врёт нигде, потому что Сехун действительно всё детство ходил за старшим по пятам, потому что они действительно каждый день ездили вместе в школу, садясь рядом в автобусе, потому что они вдвоём делали уроки, вдвоём ездили к морю с родителями, вдвоём стояли в очереди за новой приставкой. Однажды они даже пошли на кастинг, чтобы стать айдолами, а потом долго хохотали над этой идеей и называли друг друга «Господин директор SM Entertainment» и «мутный модник». В конце концов Сехун приобнимает Чунмёна за плечо и смеется, чуть громче обычного, как бы напоминая, что это представление. — Да, и поэтому мы решили, что хотим дожить вместе до старости. — Как мило, — Аджума качает головой и мечтательно вздыхает. — Знаете, мне в такие моменты очень радостно, что я могу немного облегчить жизнь тем, кто и так вынужден сражаться за свои отношения против общества. — Так вы для этого?.. — Ким удивлённо округляет глаза. — Ну, конечно, дорогуша. Сейчас принесу договор.«Так мы с Сехуном получили нашу первую квартиру»
Конечно каждый переезд начинается с новоселья, но, будучи уже матёрыми студентами, пережившими первоначальный восторг перед пьянками, Чунмён и Сехун предусмотрительно отмечают этот праздник в общежитии. Конечно, под кодовым названием «Ура! Съезд». Больше всего этому рады Чанёль и Кёнсу, и упаси вас Господь узнать почему. В общем, отмечание новоселья проходит на пять баллов, и самое прекрасное в нём то, что парни после основной части благополучно сваливают. — Знаешь, я их, наверное, даже люблю, — мягко бормочет Чунмён, шагая по вечерней улице с бутылкой вина наперевес. Он немного пьян, но это делает старшего только более очаровательным. — Это называется защитно-бессознательная травматическая связь, — невозмутимо отвечает Сехун, — стокгольмский синдром иначе. — А всё-таки... — Может быть. Но мне гораздо приятнее проводить время с тобой, чем в этом таборе. Качнувшись от слишком сильного порыва ветра, Чунмён хватается за локоть Сехуна для опоры и вытягивает перед собой бутылку (чтоб уж точно не дать её в обиду асфальту). Младший не сопротивляется, и дальше они идут, сложившись хмельным домиком. — Звучишь, как ужасный циник. — Я люблю ребят, — негромко, но нежно отвечает Сехун. — А ещё я люблю тишину. Давай ускоримся, иначе тот мужик на Hyundai, который едет за нами уже минут пять, точно свихнётся. И действительно, парней, как настоящих молодожёнов, уже несколько минут провожают разъярённые гудки не менее разъярённого водителя, дорогу которому загородили два полупьяных студента. Чунмён милосердно отступает на тротуар и, уводя за собой Сехуна, бредёт к нужному подъезду. Они открывают бутылочку красного полусладкого и, разлив его по бокалом старой хозяйки, распивают. У Сехуна от алкоголя всегда краснеют щёки, и Кима это веселит до икоты, он наклоняется и шутит, с трудом выговаривая слова: — Ты как будто из манги вышел, — Чунмён тычет пальцем младшему в щеку и поднимает бокал. — За то, что мы теперь счастливая пара с определённым местом жительства. — На брудр... брудершафт? — Мы ещё не настолько пара, Сехун-а. — Мы же почти замужем. Сехун отмахивается и, не приняв возражений, подхватывает Чунмёна под руку, действительно выпивая с ним на брудершафт. Если быть честным, то озорство младшего иногда ставит Кима в тупик, но точно не сейчас. Сейчас его мозг надёжно законсервирован в пиве и вине, а потому и шокировать его невозможно. Сехуну это на руку. Он поднимает старшего со стула и обнимает его, утыкаясь лицом в плечо. — М-м, Сехун, какой ты... большой, — с запинкой охает Чунмён, только потом понимая, как звучат его слова. Однако Сехун хмыкает, явно намереваясь поддержать. — Что ты, дорогой, — томно шепчет он, чуть повернув голову. — Я ещё и не такое могу... Чунмён закусывает губу. — А что же? Я... я весь горю от интереса. — Я могу, — Сехун шумно выдыхает, — встать на носочки. — О чёрт! С хохотом Сехун действительно поднимается на носочки и становится соизмеримым с мадам де Гардероб из известного мультика. Однако его так нещадно качает, словно квартира — это корабль в шторм, а он в ней — неваляшка. Поэтому приходится Чунмёну похвалить умения младшего и притянуть его обратно; тем более, вместе удобнее держаться в вертикальном положении. — Вымахал так, — старчески воркует Чунмён. — Я специально ходил под дождем без зонта. Всё детство. — Это потому что я был выше. — Не понимаю, как ты посмел! — обнимая соседа, Сехун начинает покачиваться в одному ему известный такт. — Я всего лишь был старше. Рос раньше. — А ты это семилетнему мне объясни, — бурчит О и замолкает окончательно, спрятав лицо на плече у старшего. Так они покачиваются, стоя в полумраке старенькой кухни, сталкиваясь коленками и наступая друг другу на ноги. Молодые, немного пьяные, чуть-чуть уставшие и верящие, что всё только начинается. Их жизнь на самом старте, ярком, красочном, наполненном впечатлениями. И даже такой обычный вечер врезается в память, как грандиознейшее событие молодости. — Сехун... — М-м? — Кажется, я скучал по тебе, — Чунмён тянется и укладывает ладонь на затылок младшего. — Скучал по нашей дружбе. — С этой суетой в универе мы совсем забыли читать общие книжки и гонять в рпгшки, да? — Да, я об этом. — У нас есть шанс исправиться.«Первое, что делают студенты, съезжающие на собственную квартиру, — покупают совершенно ненужные им вещи, будь то леопардовые тапочки, светильник в виде звёздного неба или розовый куст Анжелика. Это глупо, но, когда вы обзаводитесь чем-то своим, ваш соседский союз становится официальным. Молодожёны получают в ЗАГСе свидетельство о браке, а нашим свидетельством о соседстве стал пуфик из Икеи. К слову, его даже поставить негде было».
— Сехун, слушай шутку! Младший не поднимает взгляд, задумчиво почёсывая подбородок, но Чунмён-то знает, что Сехун слышит, поэтому поглубже вдыхает. — Как называется собака, которая тонет? — Пожалуйста, нет. — Бульдог! Сехун отрывается от своего занятия и долго смотрит Чунмёну в глаза, но всё-таки не выдерживает и смеётся. Нет, не потому что шутка такая уморительная, какой Ким её считает, а потому что Чунмён выглядит так, будто его номинировали на Нобелевскую премию с этой шуткой. Не меньше! Но Сехун-то знает, для чего всё это. — Даже не старайся, ты меня не отвлечёшь, — он снова опускает взгляд на игровое поле Монополии. — Сехун, это нечестно! Ты скупил все заводы, и теперь у меня тут минное поле. Чунмён ворчит и усаживается удобнее на новом пуфике, а затем принимает из рук соседа кубик. Сам Сехун сидит на полу, скрючившись над полем так, что его острые коленки едва ли не достают до ушей. — Это честный бой за право сидеть на пуфике всю следующую неделю. Ты же сам говорил. — Ничего я не говорил, — вздыхает Чунмён. — Я записал на диктофон, — с видом делового предпринимателя отвечает младший. Ким вздыхает. Выбора у него нет, поэтому Чунмён бросает кубик и с трепетом смотрит на то, как этот шестигранный колобок-инвалид катится прямиком под диван. Сама судьба скандирует Чунмёну: «Сдайся! Сдайся!». Но он упорно лезет под диван и достаёт оттуда свой приговор с двумя точками на верхнем ребре: точное попадание в зону Сехуна. Нет, О никак не выдаёт своё презрение к неудачнику-бизнесмену. Он только растягивается на полу и подпирает щёку ладонью с видом довольного кота, наевшегося сметаны. — Знаешь, что приносит мне больше всего наслаждения? — Что? — с отчаянием в голосе спрашивает Чунмён, глядя на кубик, который принёс ему так много горя. — Смотреть, как в твоих глазах потухает огонёк надежды, как рушатся твои облигации и как долговая яма поглощает тебя с головой. — Ты... чудовище. И этот Кубик Раздора рушит мир в квартире на целый вечер. Сехун размещается на мягком, удобном, пахнущем пластиком и пылью пуфике, а Чунмён изгоняется на плебейский диван. Кто сказал, что в гей-парах равноправие? О нет, это ложь. Однако уже за ужином Чунмён, забыв про своё несчастье, рассказывает о том, как поживают ребята в общежитии, а Сехун читает тошнотворные новости с десятой странички поисковика. Сам он называет этот раздел «Непознанные Гоблинские Вести или Где Не Ступала Нога Адекватного Человека». Слушать эти новости совершенно невозможно — даже вкусная говядина после них в горло не лезет. — Чонин наш на танго записался, — пытается сменить тему Чунмён, пока ещё не слишком поздно. — Он такой талантливый. — Тоже хочешь на танго? — Сехун отрывается от телефона и пристально смотрит на старшего, даже щурится. — Да нет... — Это отлично повлияло бы на наши фиктивные отношения. — Не думаю, что у меня получится. Знаешь, танго — это... Сехун агрессивно-иронично поднимает бровь. — Бросай эти глупости и падай в мои руки. Вместе с этими словами Сехун поднимается с места и протягивает к соседу руки, он тянет Чунмёна за собой и кладёт ладонь ему на талию. Раз — Ким оказывает уже ближе, даже не заметив, как О авторитетно притягивает его к себе. Два — спина Чунмёна распрямляется и даже прогибается, когда пальцы Сехуна скользят по позвоночнику. Три — Чунмён уже чувствует себя профессиональным танцором и даже гордо поднимает подбородок, вторя младшему. Они делают несколько фигур, несмотря на то, что оба путаются в ногах и вообще-то ничерта не умеют танцевать. Но удар их выступлению наносит не это. — А теперь наклоняйся, — командует Сехун. И Чунмён наивно-добродушно прогибается в спине, изящно вытягивая над головой руку. А потом... — Что хрустнуло?! — Походу, что-то во мне... — Святой Гиппократ, я тебе позвоночник сломал! — Сехун, только не отпускай! Се- И грохот, крики, хохот, ругательства, «сломанный позвоночник» и протёртый пол.«Вывод из наших занятий танцами мы сделали один: лучше на старости лет (да-да, нам было по двадцать) костями не трясти. Но можно, если очень хочется. Впрочем, глупость — второе название молодости».
Сехун обычно выглядит очень внушительно: он высокий, серьёзный, его плечи вызывают у окружающих комплекс неполноценности. С таким чувствуешь себя, как за каменной стеной с сигнализацией и видеонаблюдением. Но мало кто знает, что до пяти лет Сехун каждую ночь бегал к родителям и бегал бы к ним даже лет до шестнадцати, если бы эти хитрые и безжалостные люди не купили двухэтажную кровать. Да, о страхах Сехуна знали немногие, но Чунмён знал. Поэтому когда в первом часу ночи О приходит в комнату хёна, прижимая к голому торсу подушку, Чунмён не удивляется. Он отрывает взгляд от электронной книги и освобождает рядом с собой место. — Не могу заснуть, там сегодня пугающе, — объясняет Сехун и забавно, совсем по-детски хмурится. — Пустишь к себе? — Не уверен, что у меня менее пугающе, — Ким показывает страничку из Бальзака и болезненно морщится. — Но залезай. Младший не медлит и ловко запрыгивает под чужое одеяло и устраивается на подушке. Чунмён чувствует, как в прохладе комнаты он наконец отогревается. Только пальцами ног О слегка замораживает, как Снежная Королева. Сехун горячий, а ноги холодные. Но мурашки у Кима бегут не от этого. Пока старший читает одну многострадальную страницу за другой, Сехун не смыкает глаз. Он рассматривает Чунмёна: то, как он хмурится, как тяжело вздыхает, как перелистывает скучные места. И Сехун готов поклясться, что может прочитать мысли друга. Что он и делает: — И зачем я только на филологический пошёл? Чунмён отмахивается и пытается продолжить чтение, хотя очевидно, что сбился. А младший продолжает настойчиво требовать внимания. — Думал, будут девчонки и лёгкие романчики о любви? Вот, получай. Депрессия на восемьсот страниц и несчастные девушки, убитые ницшеанской философией. Несильно шлёпнув Сехуна по бедру, Ким продолжает бегать по странице глазами. — Закончу универ и буду только книжки-раскраски открывать. Ещё и этот Сехун пристал, чтоб его Гюги драли. — Гюги? — не сдерживается Чунмён и, хихикая, поворачивается к О. — Гюго во множественном числе. Хён, брось это на сегодня. — Ты свою гинекологию не бросаешь. — Клевета! Я всё брошу, если попросишь, — возмущается Сехун, но потом всё-таки конкретизирует. — Только проси не по средам, не перед семинарами и не перед техническими зачётами. В итоге Чунмён, конечно, откладывает книгу и укладывается ближе к другу. Они включают тот самый светильник, проецирующий на потолок звёздное небо, и какое-то время лежат молча, постигая всю педиковатость сложившейся обстановки. — Я подумал о том, что вряд ли счастливая пара геев будет спать раздельно, — бормочет Чунмён, чуть хрипло после долгого молчания. — На то мы и нетрадиционные геи. — Это верно. — Знаешь, я сегодня такую новость прочитал... — О, Сехун-а, смотри, звезда полетела, — Чунмён вытягивает руку и показывает на потолок, по которому расплываются пятна света. — Разве они могут здесь летать? По-моему, эта штука не запрограммирована... — А это созвездие Медведицы. Смотри, какие звёзды яркие. Не верится, что они всего лишь... — Раскалённые шары в миллионах световых лет от нас, — подхватывает Сехун, прислоняясь виском к голове Чунмёна (чтобы лучше разглядеть звёзды, конечно же). — А вон — присмотрись — созвездие Сердца. — Разве такое есть? — Нет, но и у нас звёзды не настоящие. Смотри, аорта, лёгочный ствол, — Сехун ведёт пальцем по воздуху, а Чунмён даже не понимает, на какие отблески он показывает, но это и не важно. — Правый желудочек, правое предсердие. Удивительный механизм. Сехун убирает руку и кладёт её поперёк груди Кима, но (целомудренно) поверх ночной рубашки. А Чунмёну странно и дико, потому что вдруг — на одну секунду! — не хочется целомудренно и по-дружески, а хочется сердцем почувствовать, каково это — быть парой Сехуна. Старший отбрасывает эту мысль, отталкивает её от себя, а Сехун, даже не подозревая об этом, сопит ему в макушку. В эту ночь Чунмён ещё долго не может ни заснуть, ни подумать хоть о чём-нибудь. Но после многие ночи становятся похожими на эту. Сехун часто приходит со своей подушкой, оправдывая своё поведение какими-то биологическими процессами, заставляющими людей собираться в стаю на ночь. Вообще-то Ким на восемьдесят процентов уверен, что его дурят, но О очень убедительный.«Когда тебе двадцать лет дни летят быстро. Отсиживаются лекции, сдаются сессии, появляются новые знакомые, увлечения, интересы, проносятся праздники, концерты, выходные, поездки к родителям — только дышать успевай».
Долго скрывать свой адрес от милых, любимых, незаменимых друзей не получается. Поэтому, когда в день рождения Сехуна, Чунмён с огромными глазами врывается в квартиру и выкрикивает испуганное: — Шухер! Сехун всё понимает, облачается во всё чёрное и со скорбным видом встаёт перед входной дверью. Не для того он воспитывался самураем, чтобы испугаться каких-то Чансу, Бэкхёна, Чондэ и Исина. — С Днём Рождения! — раздаётся за закрытой дверью. И самураю хочется жалобно заплакать, написать своей жене и трём сыновьям и выброситься в окно. — Сехунни, открывай, именинник! Самурай вдыхает полной грудью. И открывает дверь. — Привет, ребята. — С Днём Рождения! На Сехуна всей гурьбой наваливаются парни, сминая в этой капусте подарки, торты, куртки, празднично-гейско-гавайские рубашки и самого О. Ему на ухо кричат поздравления, разбросанные между «Счастья, здоровья, любви» до «Чтоб член стоял и деньги были». И Сехун даже улыбается вечным шуткам парней, их шлепкам по попе и лютой ненависти к красивым укладкам. Он скучал. — Мы вычислили вас по геолокации! — гордо объявляет Бэкхён. — Хочу жить в каменном веке... — бормочет растрёпанный Сехун, оглядываясь на посмеивающегося Чунмёна. Кёнсу тут же выныривает из-под руки Чанёля и проскальзывает на кухню, чтобы помочь Киму с закусками. Исин и Чондэ отправляются оглядывать квартиру, а Чанёль и Бэкхён занимаются подарками Сехуна — им и самим интересно, посмотреть, что там. — Рамки для фотографий? — хмурится О, разглядывая прямоугольное нечто. — Я сам сделал! — самодовольно комментирует Пак. — Мы подумали, вашему уютному гнёздышку не хватает чего-то такого, — поддерживает его Бён. Чондэ, которого парни на кухне загрузили двумя тарелками с закусками, заходит в комнату и тоже включается в разговор: — Только это «гнёздышко» больше напоминает логово гоблина бабультикуса. Там даже ковёр на стене висит. — Это долгая история, — вздыхает Сехун, — но зато уютно. После плотного ужина и нескольких бутылок соджу принято делать что? Правильно. Играть в твистер! Потому что животы полные, головы кружатся, а координация движений давно перешла в режим «где моя рука? почему она на твоей заднице?» — Кёнсу, правая нога на красный, — голосом ангела объявляет Исин, глядя на то сатанинское существо, в которое слились его друзья. — Этот красный занят! — пищит Бэкхён, свёрнутый в букву зю. — Кёнсу-я... ты куда... — хрипит палковидный Чанёль, у которого самые большие проблемы с этой игрой. — Кажется, я возбудился. — Заткнись, я в другом конце поля вообще. — Ты недооцениваешь длину моих ног, — сдавленно хныкает Пак, выпячивая зад над всей компанией. Исин снова крутит это колесо Фортуны. — Бэкхён, левая рука на зелёный. — О, прошлой ночью в такой позе я... — Заткнись! — в один голос вскрикивают все присутствующие и, кажется, даже иконы аджумы в углу прикрывают себе очи. Сехуну везёт, ведь он с детства достаточно гибкий и сильный, поэтому удерживается на весу, даже когда острая коленка Чанёля заезжает ему по рёбрам. А вот Чунмён, уткнувшийся лбом Сехуну в живот, вовсе не выглядит счастливым. О хмыкает. — Хён, ты там живой? — спрашивает он, пока остальные активно и агрессивно ссорятся насчёт дальтонизма Чондэ. Чунмён поднимает чуть расфокусированный взгляд, и Сехун хмурится, замечая в нём что-то непривычное. Внезапно хочется увести старшего отсюда. Куда угодно, лишь бы там было тихо. Вдруг руки подводят Кима (либо не выдерживают тяжести навалившегося сверху Чондэ), и вся команда акробатов падает. С громким звуком, отдалённо напоминающим «ахтыжблять». Приходится прервать игру. Пока Чанёль и Кёнсу решают поиграть в «бутылочку», не обременяя себя ни бутылочкой, ни другими участниками, Чондэ и Бэкхён идут на балкон курить, а Исин отправляется в магазин, Сехун уводит Чунмёна на кухню. — Ты счастлив, Сехун-а? — спрашивает Чунмён, принимаясь мыть накопившуюся посуду. — Не могу описать насколько, — честно признаётся младший и прислоняется к стене. Чунмён счастливо улыбается и кивает Сехуну, намыливая тарелку. Сердце его не в порядке последнее время. Оно мечется, как будто на этом корабле возникла трещина, и его вот-вот затопит, потянет ко дну. Их с Сехуном будни превращаются во что-то привычное, тёплое и уже очень нужное. Чунмён привыкает к тому, что О во время сессии много пьёт кофе и нервничает; он привык, что Сехун о готовке знает только «алло, это доставка пиццы?» и ему нужно хоть иногда давать здоровую пищу; он привык рассчитывать, что О встретит у метро, когда уже поздно и скучно идти одному, донесёт пакеты и будет терпеть разбросанные всюду распечатки. Ещё Сехун прекрасно пылесосит. Но неужели этот корабль когда-нибудь утонет и им придётся спасаться на разных обломках от дверей? — Иногда мне кажется, что наше время летит слишком быстро, — бормочет Сехун, незаметно подойдя ближе, чтобы расставить посуду по полкам. — А мне хочется остановить его на одном моменте. — Чт... Чунмён оборачивается и буквально натыкается на Сехуна. — На этом, хён. Чувствуя, как непривычно разрывается сердце от того, что О так близко, Чунмён поднимает голову и понимает, что младший неотрывно и как-то смущённо смотрит на него сверху вниз. Кажется, Сехун не дышит. — У тебя сердце стучит, — неловко шепчет Ким. — Оно всегда так стучит. Потому что ты мне нравишься, хён. Сехун делает глубокий вдох и медленно наклоняется, опираясь о столешницу по обе стороны от старшего. Конечно, Чунмён замечает, что О порядком пьян, но почему-то так не хочется сопротивляться и он поднимает руку, скользя по шее Сехуна и притягивая его к себе. Нравится, как мужчина? Как друг? Как сосед? А... не всё ли равно? Когда Сехун наклоняется и целует его, крепко прижимая к себе одной рукой, Чунмёну очень хорошо. Сердце, правда, расталкивает лёгкие и барабанит по рёбрам, над чем Сехун-медик обязательно бы посмеялся. Но это мелочи. Ким забавно поднимается на носочки и вытягивается, чтобы стать ближе и завладеть инициативой. Он облизывает и кусает губы Сехуна, посасывает его язык и не понимает, что с ним такое сделалось. У Сехуна совсем не по-женски твёрдое тело, широкие плечи, длинные ноги. У него юношеская щетина на щеках и над губой, короткие волосы, низкий голос. И пахнет от него... чёрт возьми, мужчиной. Но Чунмён все равно тает. Потому что не всё ли равно? Это его будущий муж, в конце концов! — Парни, вы настолько вжились в роль? — вошедший за стаканчиком воды Чанёль так и останавливается на пороге. — А я говорил, что шарю в этом. С перепугу Чунмён тут же возвращается на землю и вытирает губы ладонью, но Сехун и не думает выпускать его и, тем более, отходить. Он только переводит взгляд на Чанёля и приподнимает свои тонкие брови. — Чанёль, мы... — начинает было Ким. — Целовались, — заканчивает за него Сехун. — А ты нас прервал, и сейчас больше всего на свете я хочу попрактиковать на тебе ректороманоскопию. Чунмён неумолимо краснеет, кажется, только сейчас осознав происходящее.«В двадцать лет не хватает только одного — умения говорить. Хотя казалось бы...»
Вопреки ожиданиям следующее утро ничем не отличается от предыдущих, кроме, разве что, необходимости выпроваживать похмелоидов — представителей нового подвида Homo sapiens. Однако в остальном будни продолжают тянуться точно так же, как и раньше. По тому, как отчаянно Чунмён избегает разговоров о празднике, Сехун понимает: лучше это не ворошить. И он начинает даже ещё более осторожно общаться со старшим, боясь его напугать. — Сехун-а, — одним утром кричит из кухни Ким. — Сегодня хозяйка заедет. Ей что-то забрать нужно, а заодно проверит, ничего ли не сломалось за эти полгода. — Чур я пылесошу. — И пыль! — Хорошо! К приходу Аджумы парни на удивление качественно приводят квартиру в порядок, и Чунмён даже ставит на полки подаренные фоторамки, в которые вставляет снимки, сделанные с ребятами на день рождения Сехуна. О принаряжается; он надевает всего лишь чистые домашние штаны в клетку и белую футболку, но Ким не может не признать, что смотрится Сехун, как на подиуме в Париже. — Хорошо выглядишь, — негромко говорит Чунмён младшему. — Хочешь, и тебе подберу? — Да нет, я... Но Сехун не слушает его и ныряет в свой шкаф. Да, всё-таки О — тот ещё модник, несмотря на то, что все его наряды зачастую скрываются под белым халатом. Присев на диван и наблюдая за тем, как Сехун поочередно вытаскивает из полок разные вещи, Чунмён прикусывает губу. Всё-таки белый халат доктора младшему очень идёт. Он сразу становится таким возбуждающе серьёзным... — Стоп, что? — А, хён? Ты чего? — О удивлённо поворачивается к нему, но Чунмён торопится активно замахать руками. — Нет-нет, это я вспомнил, как читал вчера «Смерть в Венеции». — А... — глубокомысленно отвечает Сехун, совершенно не понимая, о чьей смерти идёт речь и почему она в Венеции. — Вот, попробуй это. — Но это твоя любимая рубашка, — протестует Ким. — Она мягкая, можешь носить её дома. Сехун пожимает плечами и пропускает Чунмёна, чтобы тот целомудренно переоделся в ванной. Тоскливо, конечно, но младший садится в пуфик и, не изменяя своим привычкам, принимается листать новостную хронику. Ким заканчивает быстро и вскоре появляется перед диванным критиком. — Ну, как? — Отлично, — Сехун поднимает глаза и улыбается своему соседу так, что у Чунмёна, кажется, сердце бросает этого гетеросексуального идиота и отправляется на курсы латино-американских танцев. — Кажется, домофон! Через несколько минут к ним поднимается Аджума, держа в руках пакет с гостинцами (судя по всему, её внуки уже подросли и не требуют такой заботы, а женщина тоскует) и улыбаясь встречающей её парочке. — Ой, как я рада, что вы оба здесь, — воркует старушка, когда Сехун забирает у неё пакеты, чтобы она не напрягалась. — Я даже немного соскучилась, мальчики. Как у вас тут дела? — Нам очень нравится, — вежливо отвечает Ким. — Такой район хороший, тихий. Аджума согласно кивает и, не прекращая улыбаться, проходит в комнату, чтобы отыскать нужную ей вещь. Конечно, от внимания проницательной женщины не ускользает рамка с фотографией, и хозяйка с умилением кладёт руку на сердце. — Это ваши друзья? — она вглядывается в снимок. — Эти милые мальчики тоже выглядят, как парочка. — Может, потому что они буквально сосутся там? — шепчет Сехун на ухо старшему. Чунмён давится смешком, а Аджума, найдя нужную книгу, оборачивается к ним. — А вам, я погляжу, своя квартира только на пользу пошла? — О, не то слово, — со сдержанной улыбкой кивает Сехун и приобнимает Чунмёна за талию, по-свойски укладывая ладонь на его живот. — Спасибо Вам огромное. Пока Сехун поддерживает с хозяйкой повседневный разговор, выдумывая подробности личной жизни, Чунмён думает только о его руке. О руке Сехуна, которая лежит сейчас так приятно чуть ниже пупка и кажется даже более обжигающей, чем батарея среди зимы. Это неправильно, не подобает мужчине, но Чунмён молится, чтобы младший опустил её ниже, хоть на сантиметр. И соображать он больше не может. — Ох, ну, тогда не буду вам больше мешать, — со смешком отвечает Сехуну хозяйка. — Если что, вы можете всегда мне позвонить. — Я вас провожу, — Сехун, к сожалению, отлипает от старшего и вместе с женщиной идёт в коридор. Аджума возится с обувью и застежками на плаще, а Чунмён, стоя всё на том же месте, делает несколько глубоких вдохов. Он только что, похоже, очень возбудился, просто от того, что Сехун был рядом и строил из себя заботливого жениха. Ким проводит ладонью по лицу, пытаясь осмыслить это. Сейчас он не пьян, не взбудоражен встречей с друзьями, он просто... очень влюблён в своего соседа. — До встречи, — кланяется Сехун и закрывает за хозяйкой дверь. Когда он оборачивается, то уже сам сталкивается с Чунмёном. Выглядит старший решительно и отчаянно одновременно, а ещё — да-да, Сехун это замечает — испуганно. И вина в этом полностью на плечах О. Поэтому младший открывает рот, чтобы... извиниться? поговорить? Но не успевает и звука издать. — Ничего не говори, — шёпотом просит Чунмён и тут же поднимается на носочки. Он сам целует Сехуна и чувствует это даже острее, чем в прошлый раз. В этот раз он точно с ума сходит, чувствуя, как младший ему отвечает — с восторгом, с нетерпением, с облегчением. Они словно продолжают начатое. Сехун снова обнимает за поясницу, притягивает к себе, подталкивает к столику с ключами и безделушками. Чунмён упирается в него бёдрами и зарывается пальцами в короткие волосы О, чувствуя, как сбивчиво он дышит в поцелуй и жмурится от удовольствия. — Тебя возбуждают старушки-шипперши? — хрипло посмеивается Сехун, слегка отстранившись, чтобы отдышаться. — Невероятно. Что будешь делать? Звать её к нам на ужины? — О-о, хён, мы к ней переедем. — Фу, какой ужас. — Да, — Сехун смеётся и соскальзывает пальцами под свою рубашку на Чунмёне. И Кёнсу обязательно посмеялся бы над ними из-за «кроличьей поспешности», но Ким плевать на это хотел, он цепляется за резинку штанов Сехуна и тянет его в комнату. О расстёгивает рубашку, гладит ладонями, спускается поцелуями на шею и грудь. И, черт возьми, кто же знал, что мальчишка такой пылкий. Он заваливает старшего на диван, сжимает его запястья над головой и проходится языком по ключицам, груди, соскам — всё пробует на вкус и тихо стонет от восхищения. — Хён, если бы ты знал... — тяжело выдыхает Сехун. — Что? — Как я десятки раз просыпался рядом с тобой и хотел это сделать, — глаза О почти чёрные от того, насколько ему нравится, а Чунмён краснеет. — Хотел поцеловать твои плечи, с которых слезла футболка, коснуться живота — вот так. Обнять, прижать к себе. Почувствовать, как ты возбуждаешься, — Сехун наклоняется над самым ухом, — из-за меня. Рука младшего спускается в штаны Чунмёна, и тот со вдохом выгибается. Он представляет, как Сехун смотрел на его спину, как едва ощутимо касался позвоночника, чтобы не разбудить. Как целые ночи не мог заснуть от желания, но всё равно приходил к своему хёну. И теперь Чунмён наконец стонет от его касаний, от того, как Сехун накрывает его губами, толкает языком. О проводит губами по члену вниз, прихватывает уздечку и по венам поднимается к головке. Он помогает себе руками, сжимает бёдра Чунмёна пальцами, доводя до искр и цветных пятен перед глазами. — Сехун... — Скажи, что это по-настоящему, — О поднимается к Киму и целует его солоноватыми губами. — По-настоящему, — выдыхает старший и совсем неуместно шутит, — теперь нам действительно придётся пожениться. — Я согласен. Сехун прижимается носом к виску старшего, обхватывает их члены ладонью и толкается в кольцо пальцев, чуть не рыча от возбуждения, когда Чунмён целует его за ухом, оставляет засосы и тоже двигается навстречу. Они сталкиваются бёдрами, переплетаются ногами, Ким притягивает парня к себе и так завораживающе стонет в губы, что Сехун готов хоть ещё десять лет терпеть и быть просто другом.«Вы можете решить, что я лукавлю. Но с того дня ничего не изменилось. Сехун стал ласково обнимать, прижиматься к спине, держать за руку, не выползать из моей постели, говорить глупости, делать комплименты, залезать в душ, мешать мыть полы, потому что «твои поднятые ягодицы так и напрашиваются сделать укол». Но разве так было не всегда?»
— Ты слышал, что от испанки скончалось более... — Стоп, Сехун, у нас свидание. Они сидят за столом на старенькой кухне, вечерний город моргает окнами, гудит холодильник и слишком лениво идти включать свет. Сехун, как всегда, подтягивает к груди ногу, а Чунмён укладывает голову ему на плечо. Ужин уже доеден, и нужно мыть посуду, но они все сидят, прислушиваясь друг к другу и к тому, как за стеной почему-то ругаются соседи. — Мне всё равно, где жить, лишь бы с тобой.