***
Он идёт уже третий день без продыху. Это путешествие затягивается, а парень всё грезит скорейшим возвращением в деревню. В ногах ужасная тяжесть, хочется лишь спать, желательно, оказавшись в его объятьях. — Ещё немного, — шепчет сам себе путник, — осталось ещё совсем чуть-чуть. Ветер бьёт в лицо, но вскоре вдали появляется невиданной красоты сад. Точнее, он будто бы из-под земли вырастает. Из груди парня всхлип облегчения вырывается. Он нашёл. Ноги вязнут в песке, с каждым шагом под сердце будто бы клинок вонзают, однако идёт лишь упорнее, дабы новой болью заглушить прошлую. Рука его, сама будто бы хрустальная, с усилием открывает прозрачные двери, выпуская в пустыню сотни диковинных ароматов. Путник не сразу находит цветы персика. Такие простые, но правда красивые, они словно сапфиры сверкают на одинокой ветке. — Значит я пришёл раньше тебя. Слабая улыбка озаряет усталое лицо. Аккуратно, словно боясь прикосновением боль доставить, парень опускает рядом с самым маленьким цветком записку. Его почерк, действительно каллиграфический, больше напоминает картину, что под каждой буквой скрывает свою историю. Он долго искал это место, но вот он здесь, и почему-то хочется плакать. К горлу подступает сладкий запах и душит, душит, душит. А парень падает и тонет. В себе и двух лилиях на противоположном конце сада. Голос предательски дрожит, и последнее «прощай», эхом разносящееся, кажется, в себе слишком много отчаяния скрывает. Путник переступает порог, и вот уже сад растворяется посреди бескрайних песков, будто бы его и не было. И человек удаляется, накинув потрепанный капюшон на голову, а чуть помятое послание покоится на лепестках цветка. «Просто люби»***
Тэхён каждый день пишет цветы, самые разные, от ромашек до дамасских роз. К нему приходят как парами, так и по одиночке, и в каждом цветке скрывается своя история, свои чувства, свои мысли и своя, в целом мире второй такой не найти, душа. Это его работа — читать чужие истории и переписывать их на полотна, чтобы частичку каждого в веках сохранить. — Тэхён-а, — в мастерскую, спрятавшуюся в тени ивы у озера, подбирая полы золотистого ханбока, заглядывает младший Чон, — ты закончил, я не помешаю? Как он может помешать. С каждым взглядом, с каждой улыбкой юного принца всё внутри Кима переворачиватся, хочется сорваться и утонуть в нём с головой, чтобы без возврата и шанса на восстановление. Но Тэхён лишь сдержанно кивает, свободной от кисти рукой указывая вошедшему на стул. — Ах, Тэхён-а, ты не представляешь, — Чонгук всегда много и как-то слишком по-детски наивно рассказывает старшему обо всём, что видел за день, о том, как опять сбежал в лес и видел там настоящего махаона. — Ооо, — тянет Ким, ни на секунду не отрываясь от полотна, словно волшебник разреза кистью воздух и опуская на холст новые слои краски, — махаон это хорошо. — Почему же? — Ты опять не слушал на уроках, Чонгук-и, вам должны были рассказывать, что махаоны символизируют бессмертие, возрождение и воскресение. Тебе не позволят унаследовать трон, если ты будешь так небрежен, — смеётся парень. Ветер легонько покачивает иву, роняя пару листьев. Они медленно, как-то нехотя отрываются и кружась в последнем вальсе опускаются на водную гладь, заставляя зайтись её лёгкой рябью. Полы ханбока вздымаются вверх, отражая солнечный свет и победно поблёскивая, и вот Чонгук, юный принц, нарушает границы, непозволительно близко к Тэхёну оказывается, заставляет того сильнее в кисть вцепиться. Иначе упасть можно от такого напора, от его дыхания, что словно гром разносится по зале и тишину нарушает. Даже ветер умолкает, наблюдает, что будет, один лишь родник чуть слышно журчит где-то вдалеке. — Сотню и один раз говорил я тебе, мне не нужен этот трон, — шипит Чон в чужое лицо, — без тебя. — Смелое заявление, принц. Надеюсь, только мне ты позволяешь такие речи слушать. — Не думай, что я шучу, — отстраняется Чонгук, облизывая пересохшие губы. — Ты не ребёнок. — Я не ребёнок. И его удаляющиеся шаги растворяются, сливаются с шумом вновь нарастающего летнего ветра. Тэхён тянется к небольшому столу в углу и наливает чай. Только сейчас он наконец ощущает эту сухость во рту, словно целую пустыню там заточили. Парень жадно глотает живительную влагу, позволяя каплям стекать по подбородку и падать на белоснежные ткани своего одеяния. Он ждёт вечера, ведь тогда он снова увидит Чонгука, снова по спине мурашки пробегутся, снова будет хотеться этот миг в вечность сохранить. Потому что для него каждая минута рядом с принцем бесконечна. Сколько же таких минут было в их жизни? Сейчас и не сосчитать, но все они под сердцем, в самом потайном уголке хранятся, на ноги подниматься заставляют и вперёд подталкивают. До первых сумерек Тэхён от холста не отходил. Скоро день его рождения, эту работу, что он уже не первый год пишет, Ким должен закончить заранее. Отдалённое шуршание одеяний наконец о долгожданном госте напоминает, парень в улыбке закусывает губу, прикрывая картину и пряча краски, расправляет складки на немного смятой одежде. Принц появляется на пороге, словно из облаков сотканный, почти светящийся, улыбается и руку Тэхёну протягивает. Ким опускает свою ладонь в его, и позволяет длинным пальцам сжать свою кисть. Они идут молча, старший лишь удивлённо улыбается, когда Чонгук кивает ему на небольшую лодку у берега. — Мы правда поплывем? — Но ты же хотел. И правда. Тэ уже и забыл, как ещё в прошлую луну все уши Чону прожужжал про лодку на фестивале. Лицо его вмиг тонет в нежной улыбке. Судно легонько покачивается, пока они достигают самого центра озера. От воды вверх поднимается приятный запах кувшинок и свежести. В руках Ким сжимает небольшой фонарик, что вскоре взмоет в небо и скроется за горизонтом, смешавшись с сотнями себе подобных. Чонгук подожжет его и они вместе будут смотреть на удаляющийся огонёк. Тэхён неуверенно сжимает чужую руку. В этих краях небо редко радует звёздными ночами, поэтому люди сами делают эти звезды и дарят им крылья. Провожая взглядом свой собственный фонарь, что они с Чонгуком ещё на прошлой луне мастерили до рассвета, Ким будто бы и не дышит вовсе. — Интересно, — думает он вслух, — что он увидит? — В каком смысле? — Куда он долетит, что повидает на своём пути? Будет ли он счастлив там? Чонгук нежно улыбается, накрывая его ладонь своей. — Обязательно. — Ты любишь меня? — Что? — принц заливается краской, становясь похожим на испуганного зайчонка, глаза прячет, — Я… Не спрашивай это так внезапно! Ким смеётся, озаряя своим счастьем и их лодку, и небо с исчезающими за облаками фонариками, и душу Чона. — Извини, — он щурится и, наверное даже слишком резко, заставляя младшего руками за борт уцепиться, чтобы им обоим не сорваться, приближается и пышущим жаром лбом к чужому прижимается, — Я ведь знаю. Я больше не буду играть с тобой. Чонгук тихо фырчит, но лишь сильнее пальцы переплетает. — Однажды я скажу, чтобы ты совсем не смел сомневаться. Просто дай мне немного времени подобрать слова. Дыхание обжигает, а они всё и без слов понимают. — Сколько угодно. — Ты правда подождёшь? — Даже если для этого мне придётся переродиться. Наверное, слишком сильно Ким наваливается на Чонгука, потому что не удержавшись, тот теряет равновесие, падая в прохладную ночную воду, и увлекая за собой Тэхёна. Чон не сильно ударяется спиной о водную гладь, прижимая напуганного парня к груди. Чтобы он не наглотался. Чтобы даже сейчас чувствовал себя в безопасности. Ведь пока Чонгук рядом, он обязательно его защитит. Что бы ни случилось. Они стоят по грудь в воде, ловя золотистые блики от фонариков, освещающих небо и сами улыбаются самыми яркими фонариками. Одежда липнет к телу, Тэхён чувствует табун мурашек, то ли от холода, то ли от чужого шепота у щеки. Позже им придётся долго греться и кутаться в одеяла, чтобы наконец пошевелить замерзшими пальцами. Но это потом. Сейчас они бесконечно, как самые настоящие дети, плещутся в ночном озере.***
Тэхёну двадцать с хвостиком. Он родился и вырос на правом берегу реки. Все годы он покорно ждал и верил, что однажды встретит свою судьбу с такими же нежными цветами персика на груди. Только вот у судьбы его в глазах задорные огни сверкают, а под сердцем белая как снег лилия раскинулась. Его судьба ему не предназначена. Чонгук изначально не был его, и прав Ким на юного принца не имеет, и до самой смерти иметь не будет. Он не его. Такой чужой-родной. — Боже мой, Гуки, кто тебе сказал, что на конху играют так? — возмущается Тэхён, отнимая из рук младшего инструмент, — Ты вообще слушал, что я тебе говорил? — Да! — И что я говорил? — Нежнее! — Что нежнее? Кажется, у принца скоро глаз дергаться начнёт от таких занятий. Этот Ким Тэхён слишком много о себе возомнил, раз так мучает его этой игрой на конху. Чонгук поднимает бунтарский взгляд, сверкая, и вот он уже нависает над своим недо-учителем. — Ты мне надоел. — Ох, в таком случае ты себе и представить не можешь как же ты надоел мне. Слезай, Гук. Чон смеётся, заставляя старшего нарочно хмуриться, дабы тоже в улыбке не расплыться. Он же вроде как должен учить принца искусству, а не валяться на полу, вдыхая его аромат и слушая смех, что по звучанию слаще любой арфы. Ким вздыхает. — Ну давай, — аккуратно пытается скинуть парня с себя, — слезай, ну хватит, эй. Но Чонгук не двигается. Будто бы прирост руками к полу, а взгляд никак он чужих губ отвести не может. И слишком поздно Тэхён это замечает. Он сглатывает, сжимая чужую руку в своей. — Чонгук, — тот молчит, — попробовав твои губы однажды я не смогу забыть их, я захочу ещё, поэтому прошу тебя, Гуки, не нужно. Я не тот, кому ты должен отдать свой первый поцелуй. Сам знает, что лжет, но никак замолкнуть не может, всё боится, что если замолчит сейчас, то уж более и времени на разговоры не останется. — Я дам тебе ещё, столько, сколько захочешь, хоть каждую минуту целуй меня, даже, если я задохнусь, целуй меня. Чон шепчет это с невероятной нежностью, да так, что Кима с головой накрывает. Потому что он видит в глазах напротив своё спасение и проклятие. Он видит, что Чонгук не только поцелуй ему отдаст, всего себя, и даже без остатка. Принц также взгляда отвести не может, всё на чужие ресницы засматривается, и тихо клянется, что более не допустит слёз на них. Никогда. Тэхён не уверен, что целуется сносно, скорее, он точно знает, что делает это совершенно ужасно, однако он сдаётся и принимает губы младшего на своих. Так ли на самом деле целуются? Так ли правильно? Ким лишь секунду более сомневается. Пока он понимает, что это чувство, когда словно паришь над землёй, а под одеждами взрываются тонны махаонов, исходит изнутри, под самым сердцем рождается, это будет правильно. Их поцелуй правильный, хоть и ужасно неловкий. Но это мелочи. Дальше будет ещё и ещё. Тэхён его теперь так просто не отпустит, каждую минуту целовать будет. Он же обещал. А Чонгук и не против. А на следующий день в мастерскую Кима заглядывает старейшина. Тот же добрый старичок как и в годы детства парня, он улыбается своей беззубой, но очень нежной улыбкой. Только вот даже улыбки не всегда приносят хорошие вести. — Что? — Чонгук, всё это время сидевший в углу, и неумело перебиравший струны конху, резко поднимается, — Какой путь, неужели сейчас? — Всего одна луна осталась до рождения Тэхёна, а он так и не прошёл свой путь, — укоризненно вздыхает старик, заставляя Кима чувствовать себя слишком неловко. Он всё откладывал, думал, чтобы Чонгука потом не так ранить, однако всего одна луна осталась, и теперь ему срочно нужно уходить. — Даю время до утра, — отрезает старейшина, игнорируя буквально щенячий взгляд парня, — Чтобы завтра я тебя в деревне не видел. Знаешь ведь что будет, если до рождения с соулмейтом не встретишься. Не играй с судьбой, мальчик. И уходит, оставляя двух парней так и стоять в растерянности. Хоть и не хотел засыпать, принц всё же быстро тонет в царстве морфея, окутанный любимым запахом, и отпуская на рассвете Тэхёна одного в свой путь. Он всё утра дожидался, чтобы Кима обнять и удачи пожелать. — Такой ребёнок, — улыбается старший, любуясь чужим профилем, что так красиво сочетается с подушкой. Лишь лёгкий поцелуй на виске оставляет, скрываясь за дверью. И никто не знает на сколько.***
Чонгук не из тех, кто считает дни, ожидая возвращения любимого. Поэтому он считает часы. Всё ходит к иве и заглядывает в приоткрытую дверь, будто бы других дел и не существует. — Принц, чуть нежнее, попробуйте нежнее, — настаивает девушка-служанка, приставленная на время отсутствия Тэхёна к принцу как учитель, указывая пальчиком на инструмент, — Представьте, что это душа вашего соулмейта, вы играете не на конху, а на струнах души любимого, будьте нежнее с ними. И Чон играет. Впервые так нежно у него выходит, Тэхёну бы точно понравилось. Он обязательно ему сыграет, когда тот вернётся, ведь будь он рядом, Чонгук уверен, что сыграл бы в сотню раз лучше. Из семисот трёх часов, что провёл в ожидании, Чон, наверное, все семьсот стирал пальцы в кровь, оттачивая и оттачивая звук. Чтобы Ким не думал, что он тут слишком по нему скучал. Хотя… Куда уж сильнее?***
— Я потерял своё письмо, пока был в пути, — слабо шепчет Тэхён. — Не положено. — Но вы не можете не знать меня, — возмущается парень, — Я ушёл всего луну назад, хоть кого спросите, меня знают! — Не положено, я же сказал по-хорошему, — закипает стражник, — либо письмо, либо проваливай. Ким давно такую горькую обиду не чувствовал, чтобы до слёз доводило. Он столько прошёл, столько сделал, а из-за какого-то потерянного письма старейшины с подтверждением его принадлежности к этой деревне его и в дом родной не пускают. Парень закусывает губы, вздрагивая от одного только голоса, внезапно вонзившимся в уши. — Пропустите его. Чонгук будто бы вырос и окреп за эту луну. Тэхёну кажется, что принц даже прибавил в плечах, потому что эта спина, что сейчас ограждает его словно от всего зла в мире, выглядит самой сильной во вселенной. За такой и прятаться не стыдно. Когда, раскланявшись и пролепетав извинения, мужчина удаляется, Чонгук делает то, от чего у Тэхёна земля из-под ног уходит. Он разворачтвается резко, быстрее, чем за секунду, однако за это время Ким успевает разглядеть каждую деталь, его новую налобную повязку, сверкающую знаком об окончании придворной школы, его руки, такие же как раньше, но только ещё сильнее, и его глаза, отражающие само небо. И вмиг эти руки прижимают Тэхёна к груди, пропахшей чёртовыми лилиями. — Я научился играть на конху, — шепчет Чон, а старший лишь тихо смеётся ему в плечо. Он не спрашивает как всё прошло не потому, что не хочет или боится узнать, он видит и чувствует, что это сейчас не нужно. По рукам, комкающим на спине одежду и по чужому сбитому дыханию. Чонгук не спрашивает, он верит. Они проводят время вместе вплоть до вечера, Чон ни на минуту не отходит от старшего, всё слушая рассказы о прекрасных и невиданных местах. Тэхён рассказывает сбивчиво и почти задыхаясь, а где слова подобрать не может — рисует. Такое, что принцу и не снилось. Лишь полностью выбившийся из сил Ким провожает принца, вскоре скрываясь в купальне, что на источниках, на краю деревни. Он лежит в воде, слушая тихое бурление тёплых струек, и всё на бумаге набросок делает, краски мешает, пытается нужный цвет подобрать. Потому что во всём мире не найти такого белого, Тэхён увидев собственными глазами наконец убедился.***
Бесшумно ступая по камням и заворачивая в мужскую купальню, Ким молится, чтобы его там не оказалось. Если прислушаться, можно уловить лишь журчание источника. Как же он мог забыть свои краски, почти что своё оружие, в купальне? Щёки парня накрывает румянец, и он всё надеется, что его легкомыслие не поведёт за собой череду проблем. Лишь бы краски были на месте. И Чонгука не было. Он совсем не хочет подглядывать, ни в коем случае, просто Ким не сможет закончить работу без материалов, за которые отдал немало серебряных. Тэхён пугливо заглядывает за угол, спешно окидывая взглядом пустынное помещение. — Отлично, — выдыхает он, направляясь к коробке красок, по-прежнему лежащих у воды. Лепестки сакуры покачиваются на воде, а блики от свечей растворяются в воздухе, теряясь где-то под ногами. Тэхён всегда приходил сюда вечерами, когда все уже расходились по домам, чтобы насладиться такой живой и бурлящей тишиной, в какой-то степени это всегда было его местом. Эта вода любила его любым. Маленьким мальчишкой, плачущим из-за насмешек старших детей, юным художником, что рвал в порыве безысходности свои полотна, слабым и жалким человеком, ненавидящим свою судьбу и безвозвратно, невинно и как-то слишком по-глупому влюбившимся парнем. Сейчас он улыбается, думая об этом. Ким не успевает и испугаться даже, когда где-то сзади водная гладь вздымается волнами, и руки обвивают его шею. Капли с чужого торса вмиг вписываются в нежную ткань, и Тэхён спиной чувствует как вздымается со вздохом грудь принца. — Чонгук, — шепчет он, пытаясь спрятать смущение за пышными рукавами ханбока, — Зачем ты… — Ты должен мне объятия, так что молчи. Младший прижимается лишь сильнее, утыкаясь носом в шею и аккуратно вдыхая сладкий запах персика. Ужасные фрукты, честно, Чонгук с детства их терпеть не может. А вот Тэхён всегда любил лилии. Особенно белые. Особенно одну конкретную, с особенно нежными лепестками и мягким ароматом. Ким не двигается, ощущая чужое дыхание спиной, и лишь нежно поглаживает руки, покоящиеся на его груди. — Ещё немного, — просит Чонгук, а старший поднимает голову, даря улыбку невидимым звёздам, что сияют где-то там, за каменными стенами купальни. — Хоть вечность, — беззвучно шевелит он губами — врёт. И они стоят. Свою собственную маленькую вечность.***
А на утро полил дождь. Тэхён любит смотреть на капли, кристалликами рассыпающиеся по земле. Ким снова сел за портрет, который писал каждую свободную минутку. Потому что времени мало, а передать красоту этого человека и цветка на его груди — нереально. Кисть мягко гуляет по полотну, на улице шумит ветер и капли звенят, разлетаясь в стороны. А Чонгук снова идёт к нему. — Скоро твоё рождение, — с порога заявляет он, будто бы Тэхён сам не знает. Младший плюхается посреди комнаты, доставая их угла конху и нежно проводя рукой по струнам. — Уже завтра. — Ты боишься? Тэхён фыркает, откладывая полотно в сторону и усаживаясь напротив парня. — С чего бы? Чонгук сразу мрачнеет. Он много историй о пути Кима выслушал, но ни в одной и намёка не было. Он так и не рассказал сделал ли то зачем ходил так долго. — Ты не веришь мне? — Тэхён вмиг его мысли перехватывает, нежно щек касаясь, лицо к себе поднимает, в глаза смотреть заставляет. — Верю, наверное. И они в очередном бесконечном поцелуе тонут. До самой ночи, когда, завернувшись в одеяло хочется только спать и чувствовать тепло тела рядом, безвозвратно утопают. — Тэхён-а, — Чон внезапно приподнимается на локтях, заглядывая старшему прямо в глаза, — всё ведь будет хорошо, да? Ким улыбается. Чонгук не видит этого из-за мрака, окутавшего комнату, но почему-то точно чувствует. — Всё будет хорошо, Гуки. — Ты нашёл его, вы ведь поговорили, да? Пожалуйста, Тэ, скажи, что ты видел его. — Гуки, я, — парень не успевает договорить, словно новорожденный он прижимает колени к груди, закрывая рот рукой. У Чонгука сердце на пол падает и вдребезги разбивается, когда сквозь чужие тонкие пальцы нежно-розовый лепесток, такой ослепляющий даже во тьме, на простыни опускается. — Всё будет хорошо, — хрипит старший, пытаясь сесть, — я в порядке. Чон больше ни слова не говорит, да и не нужны ему сейчас слова. Полночь сама за них обоих всё сказала уже. Зол ли он? Ужасно. Страшно ли ему? Безумно. Он сам готов хоть сейчас с Тэхёном телами поменяться, лишь бы в груди Кима не цвели персики. Эти чёртовы персики. Лишь бы воздух их обоих не отнимали.***
— Он вообще жив? — Даже не знаю… — Бедный мальчик. Тэхён с трудом открывает глаза, щурясь от яркого света. Он не сразу понимает, что происходит, кто эти люди, заботливо склонившиеся над ним и почему в спине так колет, а на губах железный привкус крови. — Чонгук! — он пытается подняться, однако опять падает, скривившись от ужасной боли. Кто-то сзади просит врача. — Что с Чонгуком? — Тэ, всё хорошо, не переживай, ладно? Тёплая рука всегда доброй и заботливой соседской бабушки опускается на щеку мальчика. — Что с ним? — Когда вы упали с дерева, ты закрыл принца, так что весь удар пришёлся на тебя. Пожалуйста, не шевелись, пока не пришёл врач, милый. В тот раз Чонгук заперся у себя и прорыдал всю ночь, моля богов спасти Тэхёна. Горячие слёзы стекали по детским щекам и падали на дорогой ковёр, а губы, словно заклинание, всё повторяли: — Пожалуйста, спасите его, пожалуйста, спасите… С тех пор они не видесь около недели, прежде чем принцу наконец позволили посетить небольшой домик у озера. Со всех ног рванув в густую листву сада, дабы срезать путь и поскорее его увидеть, Чон даже не думал, что пачкает ханбок, и по возвращению, его, наверное, снова отчитают. Больше всего на свете, даже больше порки он боялся опоздать. Как будто бы чужая жизнь зависела от скорости его бега. — Я рад, что ты в порядке, — первое, что слышит Чонгук, подходя к чужой кровати. Первое, что слышит Тэхён — чужой всхлип. — Я приказываю тебе, — хмурит брови мальчик, задирая голову и не позволяя слезам падать, — Я приказываю — не смей больше умирать. — Не буду.***
Ким засыпает, с трудом и под утро. С каждым вздохом с губ его падают лепестки, а Чонгук заботливо подбирает каждый. Сто двадцать один за пару часов до рассвета. Сто двадцать один лепесток и боль такая, что принцу выть хочется. — Прости, я уснул, — Тэхён устало протирает глаза, улыбаясь своей фирменной улыбкой, — разве тебе не пора? Чон отрицательно качает головой, поглаживая чужие волосы. Старший выгибает бровь, но в ответ слышит лишь: — Я никуда не уйду. — Тебя объявят в розыск, если ты не вернёшься, — попытка посмеяться — провал, уже целый цветок опускается на пол. Чонгук взгляд от него не отводит, в пепел его стирает, да так, что у Кима табун мурашек по спине проносится. — Ты так не любишь мои цветы? — Ненавижу, — шипит парень, и не врёт. Старший прикрывает глаза, накрывая чужую ладонь своей. — Ты уж прости меня, ладно? Чон молчит, боится дрожь в голосе выдать. — До одури люблю твои персики, хоть они и отнимают тебя, с каждым днём я их всё больше люблю, ненавижу и безумно люблю, тебя люблю, люблю, — не озвучивает.***
— Чонгук-сама, — кланяется слуга принцу, — нашли того, кого вы просили. — Далеко? — Соседняя деревня за лесом, принц. — Молодец, ступай. И слуга покорно исчезает, прикрывая за собой дверь и оставляя Чонгука наедине со своими мыслями. Об этом нельзя Тэхёну говорить. Но сделать нужно. Перед тем как отправиться в деревню, Чон заглядывает к старшему. Тот спит, иногда вздрагивая и постанывая от боли. Сердце принца сжимается всё сильнее, и он понимает, что более ни на секунду откладывать нельзя. Он потонет в крови, чтобы спасти одну жизнь, он отнимет другую. Но ему плевать. Если со смертью соулмейта Тэхён поправится — хоть сам чужую кровь пить будет, но Чонгук спасёт жизнь человека, что ценнее самого солнца. До нужного места он добирается быстро, даже до полудня успевает. Густая листва шумит над головой, а принц, ступая по чужим землям, под одеждой клинок прячет, за рукоять хватается, будто та ему чем-то помочь сможет, как же жить подскажет. Всю волю в кулак, собрав, Чон наконец приближается к нужному дому, как вдруг всё, что так долго в одно целое собирал и по кусочкам склеивал вмиг осыпается на траву. — Тэхён, ты… Как ты узнал? Но Ким лишь выставляет вперёд руку, поднимаясь с травы и отряхивая полы ханбока от прилипших травинок. Впервые в этом взгляде Чонгук такую злость как сейчас видит, кажется, ещё секунда и он сгорит прямо здесь, посреди солнечной поляны. — Хотел, чтобы я жил ценой чужой жизни? — выдыхает Тэхён, поднимая с земли нож, — Думал я буду так жить? А ты? Ты бы смог жить так? Чонгуку страшно, безумно страшно видеть Кима таким, но он молчит, топя взгляд в густой траве, он знает, что за ошибку ещё минуту назад хотел совершить. Знает, но всё ещё хочет. — Даже если ты убьешь его сейчас, мои цветы достаточно выросли, чтобы покончить с этим. Ты бы всё равно уже не спас меня, Гуки. — Нет… Если твой соулмейт умрёт, ты будешь жить Тэхён-а, сколько таких случаев было, когда один погиб, а второй доживал до старости? Это правда, Тэ! Парень напротив лишь вздыхает. И как объяснить этому ребёнку, что у соулмейтов жизнь одна на двоих, так же как и цветок? Что не может он, Тэхён, жертвовать чужой, ради своего счастья. Да и можно ли построить счастье в кровавом море? — Пойдём, — Ким хватает младшего за рукав и упорно тянет за собой. Лишь дойдя до небольшого озера, словно маленькой копии того, что у мастерской под ивой, он опирается на плечо Чона, тяжело дыша, — Видишь? Всё ещё хочешь убить его? Чонгук видит. Мальчишка, младше его лет на пять, серьёзно склонившись над другим ребёнком, чем-то заботливо мажет ему коленку. — Я говорил тебе не бегать, Юнги-я, — вздыхает он, проводя пальцем по заплаканному личику, — Послушайся меня хоть однажды, ладно? — Нет, — дуется младший. — Да как ты смеешь! Оба падают на землю и смеются, утопая в высокой траве. Внезапно мальчик, что постарше, удивлённо вскрикивает и поднимает руку с маленьким цветочком к небу. — Юнги-я, я нашёл твою ромашку! Юнги будто бы смущается, отворачиваясь в сторону, а старший всё в лицо ему цветком тычет и счастливо улыбается. — Красивый, скажи же, да? Прямо как ты, Юнги-я! Я так люблю твои цветы! И тебя люблю! Они улыбаются и, держась за руки, бегут в сторону дома. — Твои персики всё равно красивее, — последнее, что слышит Чон. Он опускается на землю, закрыв лицо. Тэхён лишь поглаживает его плечи, шепча что-то невероятно ласковое. Какой парадокс, умирает здесь Ким, но утешают почему-то Чонгука, хоть пару минут назад решимости было хоть отбавляй. Глупо и по-детски. Что он за принц такой, если даже любимого защитить не может. — Всё хорошо, Гуки, — шепчет Тэхён, и Чон в ужасе видит, как уже целый бутон, окутанный кровью, спадает с его губ, — Всё будет хорошо. Пойдём домой. Я немного устал. На руках Чонгук доносит ужасающе лёгкого Кима до постели, и как самое ценное, что только можно во всём мире найти, на простыни опускает, запёкшуюся кровь с уголков губ утирает. О мальчике, таком похожем на Тэхёна в детстве, не думает. — «Пусть хоть он живёт после моей смерти, я смогу подарить ему шанс на любовь», — так ты думал, Тэхён-а? — беззвучно шепчет парень.***
Дни летят. Чон чувствует себя утопающим, что всего лишь за ниточку хватается и всё выжить хочет. А с каждой минутой всё глубже персик в чужих лёгких корни пускает, всё чаще бутоны, и иногда даже целые цветы, с раздираюшим горло и душу кашлем, из уст Тэхёна стали вырываться. — Смерть это тоже часть жизни, — слова еле разобрать, но Чонгук слышит все хрипы в буквах, заботливо предательски дрожащей рукой очередной окровавленный цветок с побелевших губ снимая. — Ты не умрёшь. — Я люблю тебя, — его руки очень холодные, а дыхание обжигает, как и прежде всё вверх дном в душе принца переворачивая, — Выполнишь одну мою просьбу, Гуки? Тот кивает. — Я хочу персиковый сок. — Что? — Сок. Чонгук теряется, не зная как и сказать. — Не сезон ведь сейчас… Тэхён тянет губы трубочкой и щурится, когда он так смотрит на Чона у того просто пути к отступлению не остаётся. Как он может стоя на самом краю, видя конец так на него смотреть? Какое право Ким Тэхён имеет выглядеть так жизнеутверждающе на пороге смерти, как он смеет улыбаться Чонгуку? Чонгуку, из-за которого задыхается своим же ароматом. Принц ртом воздух хватает, на ходу подвязывая ослабленный пояс. — Подожди немного. И спешно исчезает за порогом, где срывается на бег. И плевать, что ему не положено. От этого жизнь его любимого зависит, а ради него он ноги в кровь сотрёт, но хоть звёзду, хоть персик ему достанет. Когда шаги снаружи стихают, Тэхён тяжёлый то ли вздох, то ли всхлип из груди выпускает. — Я подожду, Гуки, — кусает он губы, — Целую вечность ждать буду, только ты не торопись, ладно? Приходи ко мне попозже, пожалуйста. Спустя три минуты Чонгук появляется в дверях тэхёновой спальни с чашкой ароматного сока. Спустя пять — стоит на коленях и словно ничего и не чувствует более, всё никак не верит, за чужую одежду цепляется, ко лбу прижимается, запястья целует. Принца кто-то под руки выводит, кто-то бегает и охает, подбирая с пола цветы и нераскрывшиеся бутоны, что-то говорит, но это не важно, Чон не слышит. Спустя три дня проводят похороны. В этот день ива у озера впервые за долгие годы роняет в воду листок, словно меч воина падает из рук погибшего в бою хозяина. Чонгук всё тянет, стоит над страшной коробкой, домом смерти, и в последний раз взглядом скользит по любимым чертам, прикрытым полупрозрачной вуалью. Чтобы не закричать он рот рукой зажимает, когда на гроб тяжёлую крышку надевают и пускают по воде. Кольцами содрогается гладь озера, где однажды ночью двое парней плескались, топя такие нужные как воздух слова в отражениях фонариков. А в воздухе витает насыщенный аромат персиков, которые так любит-ненавидит Чон.***
Тэхён никогда не позволял Чонгуку смотреть на его незаконченные работы, что парень прятал под тканями. Но сейчас в опустевшей мастерской лишь один холст, прикрытый заботливой рукой мастера, печально, будто бы тоже скорбя, стоит в углу. Чуть помедлив, Чон проводит рукой по тем местам, где остались пятнышки краски, аккуратно стягивает ткань. И будто бы в зеркало смотрит. В зеркало, в котором у него нет цветка. Его грудь обнажена, но ни шрама, ни единого намёка, что в реальности на этом месте лилия цветёт. Чонгук невольно руку к сердцу поднимает и по белоснежным лепесткам проходится, будто бы дуло пистолета у собственного виска гладит. — Я устал рисовать цветы, они держат нас в клетках. Тебя я люблю не за цветок, он прекрасен, это видно, я люблю тебя за то, что неподвластно взгляду, — чужие слова, сказанные в одну из дождливых ночей, когда забравшись под тёплое одеяло, которого с трудом хватало двоим, они согревались теплом чужого-родного дыхания, больно подкорку обжигает. В углу, утопая в сброшенных с холста тканях, принц замечает небольшую тетрадь в толстом переплёте, на первой странице которой красивым почерком выведено: «В случае моей смерти читать только Чонгуку». И много восклицательных знаков. Тревожно сглатывая, парень распахивает первую попавшуюся страницу и замирает, взглядом в буквы вгрызается. «Двадцатый день тринадцатой луны. Сейчас уже вечер и завтра будет новый год. Нам всегда говорили, что новый год — это чистый лист, новое начало, поэтому его нужно встречать в полном одиночестве, дабы всё было правильно. И хоть нас крепко поругают, если узнают, я благодарен тебе за то, что пришёл сегодня ко мне, ты один знаешь как я боюсь темноты, спасибо. Ты спишь прямо сейчас на моей подушке и мне кажется, что ты похож на маленького зайчика, ты слишком мило сопишь во сне, Гуки.» «Третий день пятой луны. Ты приготовил мне кашу, потому что я простыл, а старуха Ёнджо сказала, что каша полезна. Честно, это самое худшее, что я когда-либо ел. Надеюсь в будущем ты научишься готовить, Гуки, и клади поменьше соли. Но я был рад сегодня, это первый раз, когда кто-то готовил кашу специально для меня. Спасибо.» «Седьмой день восьмой луны. Сегодня был твой день рождения. Мне всё ещё стыдно, что я не смог подарить тебе что-то, что бы по-настоящему соответствовало тебе. Но я надеюсь, этот крольчонок проживёт больше меня, ты же будешь любить его, да? Потому что я люблю тебя.» «Наверное, это последняя моя луна в этой жизни, я буду писать сюда, пока смогу держать перо в руках. Когда ты обнял меня в купальне, я думал умру. Мне показалось, что я задыхаюсь, но это было так приятно, что я бы хотел задохнуться ещё раз. Давай в другой жизни ты однажды обнимешь меня так же? Я буду ждать нашей встречи. Я дождусь твоих слов.» У Чонгука слёз уже не осталось вовсе, он лишь крепче к груди чужой дневник прижимает. Он его сегодня всю ночь по нескольку раз перечитывать будет. Лишь бы этот образ никогда не забывать. Ведь если Чонгук забудет сейчас хоть одну его родинку, то в следующей жизни им уже не встретиться.***
А на утро принцу объявляют о помолвке. Мол, игры закончились, Чонгук, пора во взрослую жизнь переходить, тем более это союз с соседней державой, он будет выгоден. Чонгук не слышит, до последней секунды верить не хочет, не может, что кто-то кроме Тэхёна его судьбой является. Даже на закате, стоя у алтаря, перед глазами всё одна картина — поникшая ива, а под ней гроб, в котором навеки похоронена любовь принца. Чон не хочет смотреть на свою невесту, а тем более — на её лилию. Слишком больно чувствовать этот горький привкус на губах. Впервые за всю жизнь Чонгук мёрзнет, хоть на улице и пышет лето. Он будто бы вмиг в снежной пустыне оказывается. Интересно, а Тэхён видел её во время своего путешествия? Он ведь всегда мечтал, ещё когда они были детьми рисовал на корешках книг диковинных нелетающих птиц и по утрам первым тонул в мокром снегу. Его смех всегда согревал зимой, а улыбка ночами словно солнце озаряло комнату, где, закутавшись одним одеялом, они читали вслух книги. От мыслей глаза вновь наполняет влага и, поспешно смаргивая слёзы, Чонгук случайно на себе взгляд бирюзовых глаз девушки ловит. Они пересекаются взглядами и Чона словно ледяной водой окатывает. В глазах принцессы он также чужой гроб и навеки похороненные чувства видит. И будто бы сам задыхаться начинает.***
Он всё думал, что время ещё есть. Однако его не оказалось. Двадцать один чужой год как песок сквозь пальцы осыпался к ногам принца. Ким Тэхён умер. И беззвучное «я люблю тебя» растаяло в воздухе вместе с последними нотками персика.***