э-то-лю-бовь

Алкоголь в голову — так привычно уже, и летний вечер под ноги — тоже привычно, надо прогуляться, даже если Лотта сегодня у подружки, всё равно надо остудить голову, потому что… — Ты такой красивый, я хочу плакать, — ноет Нино рядом — и вот это уже непривычно, и кругом голова непонятно от чего — от пива или от слов. — Ты не плачешь, ты же шпион, ты должен контролировать свои чувства. — А куда контролировать, если выпало всё уже, — расстраивается Нино. Джин смеётся — не знает, не знает, и почему всё вокруг такое приятное — тоже не знает, и почему они держатся с Нино за руки в этом пустом парке — загадка, и куда они идут вообще — боже. — Нино, мы потерялись. — Не, — отмахивается Нино. — Я ориентируюсь по звёздам. Джин задирает голову. На небе сегодня нет звёзд. — Ты — моя звёздочка, — Нино пьяно целует Джина в щёку. — А. Тогда точно потерялись. — Ну и плева-а-ать, — тянет Нино. — Вместе же. — Это-то и страшно, — вопреки своим словам Отис смеётся. — Красивый, да? Смотри как могу! Он атакует фонарь — хватается за него одной рукой. — Это не шест, — обречённо вздыхает Нино. — Это жесть, — усмехается Джин и пытается крутиться на нём, как на пилоне. — Я ещё петь буду! — О нет, — Нино аж подходит поближе. Джин воет что-то про районы и полицию, про холодные руки и тёмные ночи — и это-о-о любо-о-овь. — Надеюсь, это посвящено мне, — хлопает в ладоши Нино. —- М-м, нет, — дерзит Джин и едва не падает. Нино его ловит. — Или да. — Ты бы определился, в самом деле, — вздыхает Нино, — а то как будто я один тут люблю тебя до одури. — Я не очень люблю себя, — пожимает плечами Джин. — Дурачок. Джин, конечно, догадывается, что Нино имеет в виду вовсе не их любовь к Отису, а чувства друг к другу, но так хорошо дурачиться, так хорошо не понимать, так хорошо делать вид, что все пьяные поцелуи не помнятся. Они выходят на набережную. — Вот если бы ты залез на парапет, я бы такую твою фотку сделал бы., — мечтательно тянет Нино. — У тебя вся стена в моих фотографиях. — И что? — ворчит Нино. — Я на тебе помешан, знаешь ведь. Это… она самая, да. Джин запрыгивает на парапет, садится как можно более пафосно — так неуклюже и смешно, но при этом в объективе — красивый-красивый, и тоска такая в мутном взгляде, и “я не против, чтобы ты подошёл ближе, — но сможешь ли уйти?”, и Нино за кадром знает, что никогда не сможет, и делает несколько кадров в секунду, чтобы запечатлеть невесомую ухмылку. — Всё, теперь я у тебя навсегда красивый. — Да ты и так… — вздыхает Нино. — Ты ведь никуда не уйдёшь от меня? — Я же не дурак так-то, — обижается Джин. — Тебе придётся со мной до конца. Он ладонью рубит воздух, хотя сам не знает, чем у них всё закончится. Нино подходит ближе. — Падай теперь, если доверяешь. Такое вот вечерне-пьяное — кажется, что ожидаемый конец уже сегодня, поэтому хочется высказать всё и сразу. Не словами. Джин кивает и падает без промедлений — в реку. Нино ловит его за руку — спасибо рефлексам спецслужбы — и мгновенно трезвеет. Джину весело вот так болтаться —- держи-держи-держи, пока твои руки кричат мне про любовь, потому что слова для нас мало что значат. —Джин, держись и вылезай! — отчаянно кричит Нино. — А помнишь короче в аниме богатый поц полицейскому вот так руку не протянул? — грустно вздыхает Отис. — Как хорошо, что ты у меня лапушка. — Джин, я тебя тоже бесконечно люблю, но пожалуйста, посодействуй в этой сложной ситуации, — ворчит Нино. — Угу. Джин послушно вылезает, упираясь в парапет ногами, и падает снова — теперь на Нино. — Вот так надо было? — Ну конечно, балбес. Отис фыркает. — Ты кстати в курсе, что я принц? — Принц балбесов. — И ты единственный житель моего королевства. Нино не против быть единственным хотя бы так. Джин без предупреждения берёт его за руку — доводит почти до сердечного приступа. — Это вот что такое?! — возмущается Нино. — Не знаю. Любовь, может быть? Отис улыбается — редко так, широко — и именно Нино. Поэтому Нино хочется за эту улыбку отдать всю вселенную. Он целует Джина, нежно прижимая его за талию, и Отис в поцелуе тянет его словно в какой-то странный танец. Оба ловят один мотив — та песня, которую недавно совсем услышали, и вот эти ударные, и давай целоваться в их ритме — не получается, конечно, потому что они всегда не в ритм — не попадают никуда абсолютно. Получается жить только по-своему. — Ты тоже очень красивый, знаешь? — отрывается от Нино Джин и тяжело дышит. У него краснеют щёки, он вообще становится теплее, и Нино хочет в счастливое будущее, когда для такого не нужен алкоголь. — Я хотел бы, чтобы ты помнил, как мы в такие пьяные ночи любим друг друга, — вздыхает он, имея в виду все поцелуи — и все слова, которые наконец-то имеют значение. — О-о, хочешь, чтобы я помнил, как ты в караоке посвятил мне три исполнения песни I will always love you? — усмехается Джин. — Или чтобы я помнил, как ты нёс меня на ручках как принцессу, а я на каждом красном светофоре тянут тебя за воротник целоваться? Или чтобы я помнил все твои-мои “это любовь”? Нино почти задыхается от того, что Джин такой дерзкий и прекрасно всё помнит. От того, что Джин такой влюблённый. От того, что Джин позволяет любить себя. — Я тебя в такие моменты почти ненавижу, — рычит Нино. — Нельзя вызывать во мне столько чувств. — Мне можно, — капризно тянет Джин и утыкается лбом в плечо Нино и шёпотом, совсем серьёзно: — Правда же можно? — Ох, да, да, тебе всё можно, — обречённо выдыхает он, поглаживая Отиса по голове. Где-то вдалеке запускают фейерверки, но Нино так плевать — он тянет Джина в очередной поцелуй. Все королевства к твоим ногам. И наше королевство к твоим ногам, Джин. Руинное, разбитое королевство, в котором нет ничего, кроме… — Боже, как же я тебя… — шепчет Нино, но Джин не даёт договорить, как-то смущённо, но дерзко утягивая целоваться. Он отчаянно-нежно растворяется — в вечере, в салютах, в ударных то ли в голове, то ли в сердце, в темноте, в Нино-Нино-Нино — в любви.