Нутро

      Шум постепенно наслаивался, переходя от едва различимого, к удушающему. Я неохотно раскрыл заспанные веки, тут же жмурясь от яркой полоски света. Как назло, шторы были приоткрыты ровно напротив моего лица и теперь дневное, палящее солнце настырно пробивалось в комнату.       Я перевернулся на другой бок, не желая вставать и теперь луч пек мой затылок. Что-то проворчав, с головой укрылся одеялом и уже думал вновь погрузиться в сонную лощину, но не тут-то было. Теперь уже не солнце потревожило мой покой.       Желудок протяжно заныл.       Эдакий гул сотен китов на всю комнату. Я даже поморщился. Благо, соседи этот вой не услышали. Всё-таки кит в доме — это странное явление, как они мне когда-то сказали.       Вопросы сами собой отпали, когда я увидел беленькую машинку возле нашего подъезда. И врача, что так настырно барабанил в соседскую дверь.       — И куда его?       — В дурку.       Я лишь хмыкнул тогда и запер дверь. Мало ли, с собой ещё прихватят.       Откинув горячее одеяло, я всё же коснулся босыми ногами пола и тут же тихо шикнул отдергивая. Несмотря на стоящую жару, паркет был холодным. Собственно, как и вся квартира.       Пришлось всё же встать и короткой пробежкой обогнуть кровать, настигнув ковёр. Блаженный вздох. Ворс мягкий и длинный — я бы на таком весь день провалялся, но увы, я не Барсик.       Нет, не смейся. Мой кот похож на рыжий и довольно наглый ком шерсти. А ещё у него есть привычка вытаскивать еду из миски в центр комнаты и вальяжно жрать этот самый кусок вязкой непонятной жижи. А мне потом оттирать. Но я его всё равно люблю, несмотря на его наглую морду, громкие урчащие вибрации утром возле моего лица и характер этого богатенького засранца.       Вот и сейчас, этот засранец развалился на ковре, а завидев мою сонную тушу, подпрыгнул на месте, пулей влетая на кухню. Ну и я за ним.       — Ну ты и соня конечно.       Я, не готовый к такому повороту событий, резко шарахнулся к косяку, больно так приложившись плечом и уставился на гостя за столом.       — С-с-сука...       — И тебе доброго утра, — парень повернулся ко мне, как-то обиженно выдыхая и запуская в рот очередной шарик винограда. Он с таким упоением и спокойствием ел его, что даже почудилось, будто это я пришел в гости к соседу через балкон, а не Вадим.       Вадим, будто это входило в его обязанности моей "мамочки", появлялся каждый день по утрам на моей кухне и готовил. Готовил вкусно и много, что даже язык не поворачивался назвать его блюда завтраком. Познакомились мы просто — балкон оказался объединен, а я как-то застал его там курящим в одних трусах. Ему тогда видимо стало настолько стыдно, что теперь всегда приходит при параде и хозяйничает в моей съемной квартире.       Вот и сейчас, сидя в строгом черном костюме, с затянутым по самое горло алым галстуком, он порой небрежно проводил рукой по таким же темным, зализанным назад волосам. Его острые черты лица читались очень ярко в свете палящего под боком солнца, а мне лишь оставалось догадываться, что в его щелях голубых глаз могло отражаться при виде меня. Обычно я так поздно не встаю и оба всегда сталкиваемся друг с другом одетые как с иголочки.       А сегодня я на эту самую иголку мало был похож. Скорее на распушившийся конец ниточки, от которой то и дело доносятся звуки голодных китов. Скорее одного кита.       Шаркающей походкой я подобрался к плите, открыв крышку и разглядывая довольно аппетитную жареную рыбу в соусе на дне сковороды. Сразу слюни потекли. Я даже не сдержался от того, чтобы наклониться и как наркоман, втянуть пряный аромат еды.       — Ты бы сначала себя в порядок привел, а потом есть садился. У тебя волосы сзади петухом стоят, — ещё одна виноградинка скрылась в прожорливой пасти, а я недовольно фыркнул.       — Стоит у тебя в штанах при виде грудастой телки.       Тишина в ответ. Обычно парень пропускает какую-нибудь колкость, но в этот раз он просто сверлил меня взглядом. И молчал.       — Чего притих? — я решил не отходить далеко от еды и, включив воду в раковине, намочил руки, прилизывая непослушные седые пряди назад.       Да, именно седые. Учитывая то, что во мне живёт, это была лишь малая часть всех бед.       — У меня в понедельник корпоратив в честь успешного показа мод. Приглашаю тебя выпить с нами. Может тоже себе грудастую телку найдешь, а то на других у тебя бедного не стоит, — я спиной чувствовал, как он усмехается надо мной и медленно повернулся, не замечая мокрых прядей перед глазами, с которых медленно оседали на пол капли.       — В штаны ко мне не лезь. А приглашение приму.       — Да ну? А по-моему, ты первый полез. И рыба остывает, — вот же сволочь. Но против правды-то не попрешь.       Я только сейчас заметил, что Барсик притих.       Кот спокойно себе дремал в ногах у Вадима, вытянувшись в струну. Хотя струной сию скрюченную позу назвать было трудно.       Парень молчал, пока я накладывал себе рыбу и устраивался за столом, на автомате поправляя мешковатую футболку. Живот скрутило судорогой, отзываясь в теле импульсом и я дрогнул в плечах, стараясь сохранить спокойствие.       Сейчас-сейчас. Потерпи.       Вадим пристально наблюдал за каждым моим движением, пока я судорожно запихивал в рот рыбу, сжимая холодную железную вилку в руке. Блюдо было великолепным, но из-за новых судорог я уже был готов отказаться и от него. ЕМУ рыба не понравилась и он явно давал об этом знать.       — Что с тобой?       Я даже не сразу отреагировал на чужой вопрос, пытаясь задавить зверя внутри большим количеством воды из кувшина.       — Пытаюсь смириться с мыслью, что на баб у тебя встаёт, а на меня нет, — мне удалось натурально выдавить из себя смешок и натянуть маску спокойствия. Враньё мне даётся с трудом.       Но кажется сработало. Вадим даже виноград перестал есть, поворачиваясь всем корпусом в мою сторону.       — Я вроде не говорил, что на парней у меня не стоит, — вот те раз. Я же пошутил, чего он серьезным-то вдруг стал.       — То есть ты мог бы меня спокойно трахнуть? — странный разговор. Вообще не в то русло. Ну хотя бы ОН затих, словно так же сидел с нами в комнате и внимательно слушал. Хотя почему словно?       — Ну... — довольно затяжная пауза и чужой взор мечется по моему торсу, скрытому под тканью футболки. Меня даже слегка задела эта заминка, — Скорее да, чем нет.       — Ты не говорил, что би.       — А ты и не спрашивал. Ешь лучше, — он протянул бледную руку и подушечками потрогал край моей рыбины, — Остыло ведь.       Его ответ ввел меня в ступор, и я даже не стал возмущаться по поводу его лап в моей тарелке.       Дальше разговор сам развязался.       Я медленно поедал уже действительно холодную рыбу, запивая всё пиршество горячим кофе и добавляя в комплект салат из крабовых палочек, пока Вадим в довольно ярких подробностях описывал произошедшее за неделю. Вплоть до того, как он случайно застукал секретаршу с одним из моделей в подсобке за довольно интимным занятием.       — Видел бы ты их пунцовые лица, — в рот была отправлена уже десятая виноградинка за предложение. Я считал, — Когда громко прокашлялся, смотря на голый зад, мелькавший передо мной. Такие упругие и красивые ягод... Кхм. Так, о чём там я. Ах, да, стоило им меня заметить, как девушка тихо вскрикнула от того, что партнер от испуга вошел в неё по самые...       — Хватит. Ты мне весь аппетит испортил.       — Скажи спасибо, что я не решил тебе яичницу сделать. С сосисками.       — Для тебя это слишком мелко, — парировал я, откладывая пустую тарелку в сторону и тоже принимаясь за виноград.       Но замер.       Рука так и осталась висеть в воздухе над фруктом, а пальцы и не думали касаться блестящей от сока кожуры. ОН ведь его любит. А я так старательно избегал нужных продуктов всю неделю, что если бы съел сейчас хоть одну, то весь мой труд пошёл бы по пизде. А я этого ой как не хотел.       Первые дни "голодовки" были самыми страшными. Внутренности скручивало тугой спиралью, кололо, резало, казалось, разрывало на куски. Я чувствовал, как ОН внутри меня негодует. Буквально превращая желудок и кишки в одно сплошное, противно хлюпающее, кровавое месиво. Невозможно есть. Невозможно пить. При попадании хотя бы крошки "чужой" пищи в организм, тот отвергает и тебя тошнит. Минут пятнадцать как минимум. Ты стоишь над раковиной, вцепившись ледяными пальцами в бортик так, что уже не чувствуешь рук, а горло сдавливает. На языке остается привкус желчи и собственной крови. Вкус металла с фольгой.       Я долго не мог отойти тогда, бессильно лежа на полу и тяжело дыша. Грудь вздымалась резко, а легкие не желали наполняться кислородом. В первый раз я потерял сознание.       Второй я провёл уже у туалета — раковину я успешно сломал, разрезав себе пальцы в сгибах и ладони. Пришлось даже швы накладывать и они до сих пор нестерпимо болят.       Третий пришёл вообще на сухую, будто последняя угроза, прежде чем противник спустит курок.       А четвертый...       Четвертого не было. ОН затих.       Я понимал, что это затишьем перед бурей. Видимо следующий раз я действительно не переживу.       — Ты есть-то будешь?       Чужой голос вывел меня из ступора, я медленно поднялся и молча отошёл к раковине. Не хотелось, чтобы Вадим видел меня таким. Он не знал, что внутри меня поселилось нечто, кое даже врачи не в силах объяснить. У твари нет имени, да и я давать не хотел. Столь низкому существу оно без надобности. Как с ним бороться, тоже никто не знает. Но.       Но.       Я выяснил. Тварь привередлива к еде. Часть пищи она забирает, часть оставляет мне. Ясное дело, если я, её обитель, сдохну, то и она не успеет дозреть. Однако, загвоздка в том, что принимает это существо далеко не всю еду. Какую-то с жадностью съедает чуть ли не всю, а какую-то просто выплевывает обратно в меня. Если первые разы подобных экспериментов так и заканчивались, то теперь до НЕГО дошло, что я собираюсь сделать.       Морить его голодом, пока не сдохнет.       Но судя по началу этой недели, ещё не известно, кому достанется почетная серенькая койка в морге. Эх, а я только жить начал. Вот, месяц назад 18 исполнилось. А потом всё пошло по пизде. По раздолбанной такой пизде.       — Спасибо ещё раз за еду. И завтра можешь не приходить, — холодильник его стряпней набит до отвала, поэтому за последний выходной, а тем более следующую неделю, я точно не переживаю. Один всё-таки живу, а он готовит на четверых и при этом сам не ест, — Дам тебе твой законный отпуск.       Я тихо хохотнул, вытирая руки.       — Тогда может сходим куда-нибудь? — едва ли шепотом поинтересовался парень, и стул за моей спиной скрипнул.       Я резко обернулся.       Он был слишком близко. Упираясь ладонями в края столешницы по бокам от меня и с силой сжимая её, так, что я видел, как белеют костяшки. Теплое дыхание оседало на моих губах, а голубой взор пристально цеплялся за каждую эмоцию на лице. Я невольно закусил нижнюю и подался назад, отчего Вадим только сильнее напирал, возвышаясь надо мной.       Мы были уже далеко не просто соседями или даже лучшими друзьями. Я поначалу просто признавал, что кроме него у меня никого нет и не хотел отпускать. А потом что-то произошло. Взгляды стали пристальнее, интимнее. Он часто задерживался по утрам, хоть и опаздывал на работу. Вечером я его не видел. Да и до физической близости дело не доходило.       Я всё-таки не выдержал голодного взора и первым прильнул к чужим устам. Не робко или нежно, а с ощутимым напором и тут же получил ответ. Он кусал, терзал языком, заставляя приоткрыть рот, а после жадно вылизывал, словно голодный зверь. Я потерял голову. Мысли превратились в несвязанную кашу, я полностью сосредоточился на томящих ощущениях, от которых буквально плавился. Языки сплетались с пошлым хлюпаньем, а в полости оставался привкус винограда и едва различимого кофе. Я оторвался первым, чувствуя, что губы немеют и в уголках уже скапливается слюна.       — Подожди, — я сам не ожидал, что только от одного поцелуя так охрипну, но уперся локтем парню в грудную клетку, приостанавливая.       Я уже нутром чуял, что целовать его вообще не стоило. Я не смогу остановиться, а то самое "нутро" в буквальном смысле насмехалось надо мной. Я чувствовал тягу внизу живота и едва различимые вибрации. Страх. Очень тонкий, едкий страх. Я не доживу эту неделю. Зря я позволил себе эту глупость.       Хотя...       Можно было бы взять от жизни больше, всё равно скоро подыхать, но...       Я поднял взор на лицо Вадима и всё сжалось внутри. Ещё похлеще, чем от этой твари.       Он дышал так же загнанно, а в глазах горели желание, страсть и... любовь? Каково ему будет, когда меня не станет? Я подарю ему счастье, но после данной надежды, отпустить будет намного сложнее.       Даже если я не уверен в своей смерти... Это подождет.       Я протянул холодную ладонь к острой, такой же бледной скуле и провел по коже подушечками пальцев. Парень прильнул к руке и закрыл глаза. Как кот.       — Уже поздно. Иди к себе. Я завтра занят буду целый день, не получится встретиться.       — А я могу сегодня...       — Нет, — я резко оборвал того, зная, какой вопрос последует, — Не можешь. Прости, мне правда нужно работать. Не сегодня. Давай... после корпоратива в понедельник?       Он неуверенно кивнул, всё так же не открывая глаз и неохотно отстранился, напоследок мазнув влажными губами по моей щеке.       — Тогда спокойной ночи, Дим. До понедельника.       Он собрал все свои вещи, коими являлись лишь рабочая сумка и тазик с виноградом, который юноша в последний момент решил оставить, погладив, но я отрицательно мотнул головой.       — Мне нельзя. Спокойной ночи, увидимся.       Погладив Барсика, он скрылся на балконе.       Я резко запер дверь, и очень вовремя задернул шторы. Живот скрутило в приступе боли, отчего на глаза хлынули слезы, а рот пришлось зажать полотенцем. Сдерживая крик, я осел на холодный пол.       Кричал я уже не столько от физической, сколько от душевной боли.

***

      Вадим нашел тело утром в понедельник. Очень рано. Солнце едва коснулось горизонта, а птицы заливали сонные, но веселые трели под самыми окнами. Уже мертвенно-бледное, посиневшее в области шеи, где за него цеплялась когтями злосчастная веревка, оно покачивалось на люстре под потолком. Но самое страшное было в районе живота — зияющее отверстие, края кожи которого были разорваны, через край перевешивали органы, уже превратившиеся в кровавую кашу. Остатки футболки, ноги и пол украшала уже запекшаяся кровь.       Парень осторожно приблизился. Глаза застилала влажная пелена и он, не обращая ни на что внимание, крепко обнял бездыханное тело теперь уже бывшего возлюбленного.       Соседи на этот раз услышали не рев китов, а душераздирающий крик, от которого даже птицы за окном умолкли.