***
Только по чистой случайности Германн нашел свой старый пластиковый транспортир. Всего десять сантиметров шириной, зато он был прозрачным (иначе он бы свел на нет весь замысел) и полностью исправным. Он выжидал три дня, прежде чем ему представился подходящий момент. Ньют был занят тем, что рылся в какой-то части кайдзю, по локоть в латексных перчатках и кайдзюшных внутренностях, когда это произошло. У него не получалось что-то найти, поэтому, чтобы лучше видеть, подобно игроку в снукер, одной ногой он забрался на стол. Таким образом, его зад был выставлен на полное обозрение. После того, как Германн удостоверился, что Ньют надел фартук и случайно не обольет себя какой-нибудь кислотой, математик поспешно воспользовался шансом. Выхватив транспортир, он поправил очки на носу и достал карандаш наготове делать заметки. Выстроить транспортир и Ньютову задницу в одну линию стало тяжелой задачей. Германн лихорадочно пытался как можно быстрее записать размеры, исходя из формы в целом, а затем обозначая ее более четко. Если бы он мог получить полное представление о форме, тогда он бы начал разрабатывать более точную формулу ее кривизны. Но Германн понимал, что эти данные – экспериментальные и с таким большим количеством погрешностей – никогда не сравнятся с реальностью. Его следующая попытка последовала, когда Ньют задремал. Одна его нога была изогнута, так что вид не был идеальным, но Германн пользовался всем, что мог получить. Вообще-то, учитывая, что Ньют часто выходил на добрых полчаса, возможно, Германн мог бы обзавестись оборудованием более высокого уровня… Ученый отрицательно покачал головой. Он уже и так слишком далеко зашел. Как он мог позволить своей одержимости заиметь над ним такую власть? И был бы он на самом деле удовлетворен чем-то, кроме реального содержимого?***
— Утречка, Германн, – прощебетал Ньют, проскользнув в лабораторию на десять минут позднее своего коллеги. — Доброе утро, – ответил Германн, взглянув на него краем глаза. Сегодня на нем снова были темно-серые джинсы, которые биологу следовало бы подвернуть. У Германна они были любимыми. Как только эта мысль пришла ему в голову, его рука дернулась, как дергалась каждый раз, когда математик видел Ньюта в этих джинсах, – так сильно ему хотелось засунуть руки в глубь этих задних карманов и сжать. — Кофе сегодня был особенно отвратен. Кофе был отвратительным ежедневно, но Ньюту нравилось так подшучивать практически через день. — Да не настолько он был плох, – сказал Германн, как всегда отвечал, когда его коллега жаловался на кофе, ведь, правда, могло быть и хуже. — Нет, был. И они принялись за работу, которая шла обычным образом, пока ближе к вечеру биолог не спросил: — Германн, а кто бы победил в сражении: Треспассер или Церамандер? Германн со вздохом оторвался от экрана компьютера, чтобы сфокусироваться на Ньюте. Тот бесцельно уставился на желтый аквариум, скорее всего отвлекшись от подготовки к препарированию или чему-то такому же противному. — Я не знаю. Выражение лица Ньюта помрачнело. — Ты мне скажи. Это же ты, с большой долей вероятности, с удовольствием вытатуировал бы их на себе, сражавшихся в битве! — Вообще-то, это офигенная идея, – лучезарно улыбнулся Ньют, поворачиваясь лицом к математику. Его улыбка была такой прекрасной, что Германн сердито нахмурился. — И где у тебя только найдется место? – Слова вырвались наружу быстрее, чем ученый успел их обдумать и сдержать. — Ну… – Ньют на мгновение задумался, – наверно, на заднице. То есть, если бы я захотел достаточно пространства, чтобы сделать их основательно и с большим количеством деталей… Германн едва успел дослушать, как набатные колокола у него в голове завопили на этот новый поток мыслей. То есть, на ней нет татуировок… И Ньют положительно относится к тому, чтобы сделать на ней тату, и всерьез рассматривает его саркастичную выдумку. — Правда? – Германн приподнял бровь. – Я думал, на текущий момент у тебя и так там уже есть татуировка. Выглядело не слишком неправдоподобно, что у ученого могла возникнуть такая мысль – он часто язвительно отзывался по поводу татуировок Ньюта. Конечно, они и рядом не стояли с различными фантазиями, которые у него были о его филейной части. — Не, чувак, – ответил Ньют, качая головой. – Всегда казалось чем-то неправильным. Математик не знал, что ответить, не мог придумать даже хоть что-нибудь остроумное. Он представлял, как Ньют смотрит на себя через плечо в зеркало и, разглядывая свой зад, прикидывает, сделать ли ему там тату или нет. Германну казалось немного странным, что биолог покрыл рисунками спину и ноги, но не свою пятую точку. — Ты на полном серьезе думаешь, что у меня там тату?! – воспринял Германново молчание за возражение Ньют. — Что я думаю о твоей тазобедренной области, не имеет никакого значения. – Германн почти ожидал, что на нем загорятся штаны от такого вопиющего вранья. Это утверждение было верным только в той мере, что мысли Германна не имели никакого значения для Ньюта и не представляли важности для них, тем более что в действительности, в этом смысле не было никаких их. Нет, они много значили только для Германна, и он был сильно этим раздосадован. — Лады. Наверно, это странно, но у меня действительно нет космического монстра, вытатуированного на моей заднице. Начав расстегивать ремень, Ньют подошел к стороне лаборатории математика. Германн так сильно беспокоился о том, что должно произойти, чтобы даже оценить открывшийся перед ним вид. — Какого черта ты творишь? – внезапно ученый был очень рад, что сидит. — Доказываю тебе, что я не полный кайдзю-групи. Эмпирические подтверждения и все такое… Ньют собирался показать Германну свою задницу. Для него это казалось таким простым решением, в то время как Германн чувствовал, что грядет конец. Вот он. Эта-функция** его персонального конца света наконец достигла нуля. Даже если не принимать во внимание кайдзю-блу, уже из-за этого его мозг расплавится. — И единственный способ предоставить мне доказательства – показать свой зад? – Германну пришла мысль, что его голос звучит грубее, чем обычно, но он не стал за нее цепляться. — Ну, я мог бы поискать фотку, но так проще. Проще. Фото. Когда Ньют?.. И почему?.. Проще? Мысли ученого боролись друг с другом за внимание, пока он наблюдал, как Ньютовы джинсы сбивались в кучу у его колен. Неловко прошаркав по полукругу, Ньют спиной повернулся к Германну. На его левом бедре была татуировка, в то время как правая нога, кажется, была чистой. — Ну смотри. Вот вся моя попка – бледная. – Ньют просунул большие пальцы за резинку своих боксеров, покрытых двойными спиральками, – ну а как же еще? – и потянул вниз. Германн не был готов. — Видишь? Германн увидел все: совсем немного давних растяжек по краям; несколько крошечных родинок; кожу, которая, видимо, слишком давно не видела солнца и определенно никогда не встречалась с тату-машинкой. Германн пытался закаталогизировать малейшую деталь, пока его мозг будто разжижался в потоке сообщений об ошибках. Не осознавая, что делает, Германн наклонился ближе. Облизнув губы, он слегка приоткрыл рот. Он был завлечен, нет, полностью очарован представшим перед ним зрелищем. — Ммм, Германн? Математик моргнул и тяжело сглотнул, заставляя себя сосредоточиться на реальности происходящего. — Да-да. Никаких татуировок. Очень хорошо, Ньютон. Ньют ничего не ответил. Взамен он хмуро взглянул на коллегу, явно собираясь что-то сказать. Прямо сейчас у Германна не было времени спорить. Ему необходимо было остаться в одиночестве и разобрать по полочкам все, что сейчас случилось. — Я тебя понял, – огрызнулся он. — Германн, ты… – Ньют облизнул губы. – Я тебе нравлюсь? Германн вцепился в сидение своего стула обеими руками. Этот день неизбежно бы наступил, и все же ученый всегда надеялся, что этого не произойдет. Он не стыдился своего влечения к Ньюту, нет, дело было не в этом. Конечно, его одержимость определенной частью его тела, в лучшем случае, была смущающей, возможно – странной или по-своему очаровательной. Нет, причиной, по которой его живот скручивало от ужаса, была его уверенность, что Ньют бы его отверг. Возможно, Ньют и проявлял к нему интерес – в конце концов, они были кем-то вроде друзей – но Германн не думал, что тот когда-либо стал бы рассматривать его в этом смысле. — Да. – Германн внимательно следил за лицом Ньюта, ожидая увидеть грусть, когда тот поймет, что, отвергая его, ему придется причинить Германну боль. — Правда? – лицо Ньюта выражало исключительно недоверие. — Да, правда. – фыркнул Германн, сжимая руки в кулаки на коленях. – Так тяжело поверить, что у меня могут быть чувства такого рода к другому человеку? Даже если я «воображала, чванливый, повернутый на порядке профессор математики с ужасным вкусом и не имеющий социальной жизни»? – спросил Германн, как попугай, повторяя оскорбления, которыми Ньют осыпал его годами. Копаться в поисках чего-то еще более обидного не хватало духу – удар уже и так был ниже пояса. — Нет, нет, дело совсем не в этом… – заволновался Ньют. Математик сжал губы. — Германн, послушай, дело в … Я просто никогда и представить не мог, что ты думаешь обо мне в подобном смысле, ладно? – уставился в пол биолог. Германн почувствовал, как все его защитные механизмы рушатся вместе с какой-то малой толикой его сердца. — Почему же нет, Ньютон? — Да просто я такой… – теперь Ньют повернулся к нему лицом, жестикулируя и не обращая внимания, что ниже ремня он почти голый, – а ты такой… – ученый расстроенно взмахнул руками в сторону математика. Германн приподнял бровь. В настоящий момент смятение одерживало победу над всеми эмоциями, угрожавшими его переполнить. — Знаешь, ты в самом деле красивый. – Ньют выглядел немного расстроенным. Германн почувствовал, как у него закружилась голова. Он с уверенностью мог утверждать, что серое вещество вот-вот потечет у него из ушей. Он просто разинул рот. — Да ладно, кто-то же наверняка говорил тебе это раньше. Германн отрицательно покачал головой. — Ньютон, это ты чертовски привлекательный, – выдохнул он. — Ох, да? – улыбнувшись, Ньют немного повернулся, выставляя напоказ округлость своего зада. Германн не был уверен, что тот сделал так осознанно. И тем не менее уловил, как его взгляд притянуло к ней, прежде чем он торопливо отвел глаза, вновь сконцентрировавшись на лице Ньюта. — Знаешь, кажется, я ловил тебя на том, что ты пялишься, но всегда думал, что ты просто кипятишься из-за моей одежды. – Ньют повернулся еще чуть-чуть. Германн почувствовал, как его щеки вспыхнули, а член начал заинтересованно напрягаться. Никогда еще он не был так рад своим совершенно не узким брюкам. — Эти джинсы правда возмутительны. – ответил Германн немного хрипло. Ему стало интересно, надевал ли Ньют эти джинсы каждый день специально. — Слишком возмутительны, чтобы носить в лаборатории? – начал заигрывать Ньют. – Может, мне следует решить эту проблему? – биолог начал наклоняться, по всей видимости, чтобы спустить джинсы еще ниже. Германну оставалось только глубоко сожалеть, что, когда тот нагнулся, он не смог увидеть его задницу во всей ее красе. — Мы можем внести изменения в это правило. Ты слишком хорошо в них выглядишь, чтобы упускать возможность. Ньют застыл, и Германн увидел, как дернулся его член. По ощущениям ноги Германна напоминали размокшую лапшу, но математик надеялся, что вера, что он сможет на них опереться, ему поможет, пока вставал и тянулся за тростью. — Ты хочешь этого? – тихо спросил он. Малая часть его все еще готовилась к отказу. — Да-да, абсолютно! – кивнув, Ньют шагнул вперед и, почти споткнувшись о джинсы, рассмеялся. Свободной рукой Германн подхватил его за локоть. — Ты имеешь хоть малейшее представление, как давно я слежу за тобой? – спросил Германн, стараясь звучать сексуально. — Нет. Германн чуть сильнее сжал локоть и притянул его ближе. — Наверно? Он мог чувствовать дыхание Ньюта на своей шее, у своего рта. Германн шагнул ближе, сокращая между ними малейшее расстояние. В тихой лаборатории стук его трости прозвучал громко, но никто не заметил. Он наклонился вперед, чтобы нежно поцеловать основание Ньютовой челюсти, сразу же зализывая это местечко. Ньют наклонил голову в сторону, предоставляя математику доступ к своей шее. — Тебе нравится? – самодовольно ухмыльнулся Германн у его челюсти. — Ага, – с придыханием ответил Ньют. Он вел себя нехарактерно тихо. Германн поцеловал его снова, продолжил осыпать поцелуями вниз по его шее, немного облизывая по пути, пока не достиг воротничка рубашки. Ему нравились тихие задушенные звуки, которые издавал Ньют. Знание, что он смог вызвать у биолога такую реакцию, возбуждало. — Иди сюда, – попросил Ньют, обхватывая лицо Германна свободной рукой и приподнимая. Короткое мгновение с замирающими сердцами они пристально смотрели друг другу в глаза, а потом Ньют его поцеловал. Его губы были немного обветренными, но Германну было все равно, он со страстью вернул поцелуй. Убрав руку с локтя Ньюта, он обвил ее вокруг его талии. Биолог был теплым, даже несмотря на слои одежды, что их разделяли. Ньют целовался как утопающий, мелькнула у Германна мысль, но не потому, что ему не хватало воздуха – он все еще мог дышать через нос – а потому, что Ньют целовал его так, будто Германн был единственным, что имело значение. Как только математик нагнул голову для большего удобства, его осенило. При всем этом Ньют вообще-то так и не натянул обратно свои боксеры. Лучшего момента невозможно было и представить. Германн скользнул рукой вниз, обводя изгиб Ньютовой нижней части спины, пока не достиг края рубашки. Сколько раз он мечтал об этом мгновении? Он плавно переместил руку еще ниже и уверенно погладил его левую ягодицу. Ньют немного поддался к нему, и Германн ее сжал. Ощущения в его фантазиях даже близко не были такими чудесными, как в реальности. — А-ах, – коротко простонал Ньют, руками вцепляясь в лацканы пиджака математика. Германн поцеловал его снова, быстро и дразняще. — Нам нужно убраться отсюда, – проговорил Ньют, как только они оторвались друг от друга. — О, точно, – смутился Германн. Они даже не потрудились запереть дверь в лабораторию. — Это было бы наиболее целесообразно. — Не могу дождаться, чтобы заполучить тебя себе, – улыбнулся Ньют, покачивая задом. Выпуская его из рук, Германн почувствовал приступ грусти. Теперь, получив представление, он только хотел еще. Ньют быстро натянул на себя трусы и брюки, чуть-чуть повозившись с ремнем. Германн выключил компьютер и добавил в закладки файл, который читал. — Готов идти? – в голосе Ньюта слышалось нетерпение. — Куда идти? – спросил Германн. — Твоя комната ближе, – отметил биолог. И правда, примерно на три метра. Математик почувствовал, как его кровь хлынула вниз от мысли, что три метра для Ньютовой нетерпеливости предаться с ним горячей страсти являлись слишком большим расстоянием. — Подожди! – позвал Германн, как только Ньютон направился к двери. – Ты кое-что забыл, – ухмыльнулся он и наклонился, чтобы застегнуть молнию на ширинке ученого. Зажав язычок между двумя указательными пальцами, подушечкой большого он потерся о член Ньюта через джинсы. — Так! Мы уходим. Прямо сейчас! – заскулил Ньют. И они ушли. Путь до комнаты математика показался по крайней мере в раз пять длиннее, чем обычно. Германн отпер дверь, пропустил Ньюта вперед и закрыл ее за ним. Как только он повернулся, Ньют оказался рядом, положив руки ему на бедра. — Скажи мне, если я причиню тебе малейший дискомфорт или им станет больно, – попросил Ньют, указывая на его ноги. Он дождался, когда Германн кивнет, а потом подошел ближе. — Обопрись на меня, – ученый сжал Германнову трость, а математик в ответ ослабил хватку на ней, упиваясь, каким внимательным был Ньют. — Ну вот, – сказал Ньют, аккуратно беря его руки и перемещая себе на бедра. — Я совершенно в состоянии сделать это сам, Ньютон! – возмутился Германн, одарив его испепеляющим взглядом. — Знаю, – широко улыбнулся биолог. Единственным логичным решением было перейти к следующему этапу. Германн приготовился к двойному захвату. Усмехнувшись, он засунул руки в задние карманы Ньюта и притянул его ближе. Ньютон ахнул, когда их промежности соприкоснулись. — Прекрасно, – произнес математик, прежде чем прижаться к губам Ньюта. Поцелуй был более небрежным, чем раньше, и, когда они разомкнули губы, Германн сразу же возобновил его, посасывая Ньютову нижнюю губу. — А-а-а, на кровать, живо. И еще, меньше одежды. – Ньютон давился словами, а Германн весь горел от возбуждения. Он обрадовался, когда Ньют потянулся к нему и расстегнул две верхние пуговицы. Он тут же забыл об остальных, а также о свитере и пиджаке, как только Ньют начал целовать его в шею, облизывая сильнее, чем он раньше , и несомненно оставляя засосы. Германн экспериментально сжал Ньютову задницу, почти, едва ли не полностью отвлекаясь, чтобы уделить ей то внимание, что она заслуживала. Как только Ньют усилил свой натиск, Германн с тихим стоном сжал ее чуть сильнее. — Тебе нравится, правда? – спросил биолог, не самодовольно, а скорее осторожно. — Да, – прохрипел Германн, и Ньют устремился ниже. Вероятно, в результате он оставлял слюну на рубашке Германна, но математику было наплевать. — Как вышло, что твоя шея такая сексуальная? – тяжело дышал Ньют у его ключицы, и Германн не смог придумать ни ответа, ни какой-нибудь колкости. — На кровать, – выдавил он, когда его колени задрожали. Вытащив его руки из карманов, Ньют схватил его за локти, и секунды спустя они оказались на кровати, сидя рядом на краешке. Одной рукой Германн дотянулся, чтобы накрыть ладонью подбородок Ньюта, когда они снова начали целоваться, а другой – плавно провел вверх по ноге, вокруг его бедра, чтобы наконец вновь обхватить ньютовский зад. — Да, – прошептал Германн, погруженный в упоение от поцелуев. – Так хорошо. — Герм, – позвал Ньют, когда он снова оторвались друг от друга. – Я начинаю думать, что ты питаешь слабость к моей заднице. Математик почувствовал, как его щеки вспыхнули, а губы сжались. — Значит, правда, – приподнял бровь Ньют. Германн подумал, что Ньютон выглядел так, будто только что доказал принципиально новую гипотезу. — Да, – признал Германн. Мгновение Ньют не реагировал, а затем предложил: — Хочешь познакомиться с ней поближе? Раздражение от Ньютова выбора слов появилось и исчезло, как только Германн понял, что биолог ему предлагает. — Да, – ответил он. — Это значит, что и я рассмотрю тебя получше? Германн никогда еще не был так благодарен заботливой натуре Ньюта. — Если хочешь, – проговорил он. Он часто думал, что было бы странно, если бы он никогда не стыдился своего тела, но он давно примирился с этим. Конечно, он не обладал стандартами красоты, но Германну нравился пронзительный взгляд, встречающий его в зеркале. И если Ньют испытывал к нему те же чувства – возможно, без одержимости – ну, тогда раздеться друг для друга звучало отличной идеей. Его обычное категоричное нежелание обнажаться при других людях было связано с тем, что он действительно был скрытным человеком. И скорее всего, ему просто на самом деле нравилась его одежда и то, как она помогала ему себя чувствовать. — Я бы хотел этого. Очень сильно, – улыбнулся Ньют и потянулся к другой пуговице. Он почти добрался до V-образного выреза на его темно-синем свитере. Германн почувствовал, будто он плавится еще сильнее. Хотя это было физически невозможно (технически настолько маловероятно, что не следовало и задумываться), ему все еще казалось, что в конце концов он просто превратится в лужу от всего этого «таяния». Ньют был просто потрясающим. С него легко сняли пиджак и аккуратно положили его очки на прикроватную тумбочку. Германн покорно поднял руки, чтобы избавиться от свитера, а потом Ньют с невероятной сосредоточенностью снова принялся за пуговицы. Германн заскользил руками по его бокам вверх (мысль, что он сможет потрогать зад Ньюта без джинсов и чертовых боксеров с рисунками, была своего рода успокаивающей) и развязал его галстук, далее перейдя к пуговицам. Когда он закончил, Ньют только лишь добрался до его пупка. Германн уже собирался отвесить какой-нибудь мегазаносчивый комментарий, но отвлекся на Ньютовы татуировки. Он знал, что они расположены по всей его груди до самого паха, но видеть их было совсем по-другому. Несколько цветных завитков исчезало под его ремнем… и стремительный поток мыслей стал подобен удару горячей сковородкой в лицо. Германн никогда бы не признал, что даже рассматривал возможности, при которых ему бы нравились ньютоновские татуировки, поэтому все, что он сказал: — Они ярче, чем ты их описывал. — О, ага, – прервался Ньют. Ученый чувствовал, как досада буквально кипит у него в животе. Кожа Ньюта была прямо здесь. Он хотел дотронуться до нее, лизнуть, почувствовать, как она соприкасается с его собственной. Ньют был… весьма медлительным. — Я просто не спешу. – пробубнил биолог. Ох, должно быть, последнюю мысль он произнес вслух. Как неловко. Вот только наконец его рубашка была полностью расстегнута. Без лишних колебаний он снял ее, а затем потянулся к рубашке Ньюта. — Я могу? – спросил Германн. — Да, естественно, можешь, – ответил Ньют, немного покраснев. Германну следовало бы подумать, как морально подготовиться к ожидавшему его зрелищу. Ему следовало подумать, как морально подготовиться еще до всей этой череды событий, его член уже и так наполовину встал. Но все же, эта ситуация была беспрецедентной. Необычайной, но совершенно восхитительной. Математик решил снять свою обувь, затем, как можно быстрее, брюки, стаскивая вместе с ними свое белье. Он был в процессе стягивания с себя носков, когда услышал Ньюта. — О, вау, – прозвучало тише, чем его обычная взволнованная болтовня. Но в тишине комнаты его голос занял все пространство. Слегка прикрыв глаза, биолог внимательно разглядывал его. Германн аккуратно закончил раздеваться, оставшись абсолютно голым. Ньют моргнул и расправился с собственной одеждой, тихонько поругиваясь. Вдруг Ньют бросился на кровать, раскинув руки и ноги, будто пытаясь ее обнять. — У тебя кровать удобнее моей, – проворчал Ньют, на что Германн только рассмеялся. — Ортопедический матрац, – сказал Германн вместо объяснения. — Нравится вид? – ухмыльнулся Ньют, когда взгляд другого ученого прошелся по всему его телу, задержавшись на его заднице. Германн встал и медленно подошел к шкафу, практически намереваясь найти какой-нибудь измерительный инструмент. — Герм, ты достаешь смазку и презерватив? В голосе Ньюта слышалась озадаченность, и Германн остановился. Его идея прозвучала намного привлекательнее, чем его собственная, что, честно признаться, случалось редко. — Ммм, да, – ответил Германн и закрыл шкаф. Он снова похромал к кровати и открыл ящик своей тумбочки. Вытащив тюбик со смазкой, он небрежно бросил его на кровать, затем сдвинул с пути ноги Ньюта, чтобы самому забраться в постель, устроившись рядом с ним на боку. — У меня… мм… У меня нет презервативов, – признался Германн. — Ну, я чист, и… То есть, я не предполагаю, что… ничего такого. У меня в комнате есть немного, если хочешь. – ответил Ньют. — На этот раз мы могли бы удовлетворить друг друга без них. И на всякий случай, я тоже чист. — Я тоже хочу, чтобы следующий раз случился. И рад не торопиться, правда. – Ньют улыбнулся, затем закусил губу, тщательно обдумывая свои слова. – Дело же не только в сексе, да? — Я не хочу, чтобы был только секс, – ответил Германн, накрыв руку Ньюта своей. — Класс! Не могу дождаться, чтобы затаскать тебя по свиданиям. – Ньют протянул руку и большим пальцем провел по губам ученого, позволив своим пальцам прижаться к ним. Германн закатил глаза, но ничего не смог поделать с покрасневшими щеками. — Ох, чувак, обожаю, когда ты краснеешь. – вздохнул Ньют. – Румянец расходится даже немного вниз по твоей груди. Теплые Ньютовы пальцы все еще прижимались к его губам, поэтому Германн сделал единственную логичную вещь: он сжал губы вокруг указательного пальца, и наклонившись вперед, втянул в себя. —Ох, а-а-а, Германн! – простонал Ньют. – Ты не можешь просто так пойти и сделать такое с парнем без предупреждения! Германн взглянул Ньюту в глаза, и, подмигнув, всосал его палец до костяшки. Он покружил вокруг него языком, и ответный стон Ньюта отозвался прямо у Германна в паху. — Так здорово! Правда, так круто, Германн! – простонал Ньют, прикрыв глаза. Математик выпустил ньютоновский палец с влажным причмокиванием, и Ньют ответил ему вопросительным, но при этом чувственным взглядом. — Поцелуй меня, – попросил Германн, выразительно глядя на губы Ньюта, покрасневшие сильнее обычного от всех поцелуев, которыми они уже обменялись. — К-конечно, – ответил Ньют, чуть запинаясь. Он пододвинулся немного ближе и положил руку Германну на талию. — Так хорошо? Германн кивнул. — Ньютон, поцелуй меня, пожалуйста. И Ньют поцеловал. Он глубоко проник ему в рот, вытворяя языком такие вещи, которые заставляли Германна извиваться самым лучшим образом. Рука Ньюта медленно устремилась к боку математика, затем к его бедру. Поначалу его прикосновения были легкими, как перышко, и неловкими, но потом Ньют начал тихонько поглаживать его бедро, большим пальцем нежно дразня чувствительную кожу на внутренней стороне, и Германн буквально растаял. — Ньютон, – то ли выдохнул, то ли простонал Германн, когда Ньют разорвал поцелуй и обосновался на его шее. — Обожаю, как ты произносишь мое имя, – прошептал Ньют в изгиб его шеи, каждый сантиметр которой он старался покрыть легкими, мимолетными поцелуями. — Ньютон, – снова позвал его Германн, в этот раз с большим выражением. – Ньютон. Настойчивости в голосе ученого было достаточно, чтобы отвлечь внимание Ньюта от его чрезвычайно важного задания. Он поднял взгляд на Германна, смотря сквозь ресницы. — Ты прекрасен. – произнес Германн, легонько поглаживая его грудь. Ньют словно онемел. – Так прекрасен. По личному рейтингу Прекрасного Германна Ньют находился там рядом с математикой и ночным небом в районах с наименьшим световым загрязнением. Германн неспешно добрался до одного из Ньютовых сосков, обводя его большим пальцем, затем перекатывая самый его бугорок между большим и указательным. Ньют вздрогнул, и его член слегка задел член Германна. — Я хочу... – на вдохе голос Германна прозвучал хрипло. – ...хочу тебе подрочить. Когда Ньют сразу же не ответил, математик спросил: — Тебе бы этого хотелось? — Да-да. Очень сильно. Правильно интерпретировав жест руки математика, Ньют потянулся через него, чтобы достать смазку. Обеими руками он выдавил немного на руки Германну. Тот постарался немного ее согреть между своими пальцами, затем одарил себя несколькими вялыми поглаживаниями, но нетерпение и желание большего одерживали верх над сиюминутным утешением. На несколько секунд Германн закрыл глаза, представляя, что вот-вот случится, смакуя момент. Германн самодовольно ухмыльнулся, услышав, как Ньют ахнул, и улыбнулся, как только биолог прижался к нему еще крепче. Они оба простонали, когда Германн обхватил рукой оба их члена и его умелые пальцы заскользили вверх и вниз, вверх и вниз. —Так хорошо, – тяжело дыша, пробормотал Ньют. Он поднял руку, чтобы вцепиться в затылок Германна, наматывая на пальцы более длинные пряди волос. Большим пальцем Германн потер головку Ньютова члена, и тот, хныча, рванулся в его руку. С трением друг о друга их члены толкались в руку математика. Другой рукой Германн схватил ягодицу Ньюта, вцепляясь в нее, пока они все ближе и ближе приближались к оргазму. Он даже не мог подумать обо всех других вещах, которые хотел бы сделать с Ньютом, едва мог подумать о чем-либо, существовавшем вне этого момента во времени, вне этого чувства, вне Ньюта, дышавшего в унисон с ним. — Я почти…, – задыхаясь, выдавил Германн, увеличивая темп. Очки Ньюта искривились, стекла линз немного запотели. — Я тоже, – проговорил Ньют, хватая ртом воздух, и Германн почувствовал, как его губы растянулись в улыбке. — Давай сюда, – проговорил Ньют, и смешинки в его глазах свидетельствовали, что он в курсе двойного смысла слов. И Германн почти кончил. Вместо этого он встретил Ньюта на полпути небрежным, но все же страстным поцелуем. Они оба уже слишком далеко зашли для деликатности, но между ними все еще существовала какая-то нежность среди безумства и срывающегося дыхания. Почувствовав, что достиг пика наслаждения, Германн лбом прислонился ко лбу Ньюта. — Нью-ю-тон, – простонал он, удовольствие будто взрывалось в нем. Он закрыл глаза и подумал, что это немного походило на то, как могла возникнуть Вселенная: в тепле и спокойствии, счастливая и больше не одинокая. Там было нечто большее, чем очевидная пустота небытия. Германн продолжил свои ласки, еще больше увеличивая темп, надеясь заставить кончить и Ньютона. — Амм, Герм! – ахнул Ньют, достигая оргазма и вцепляясь в волосы Германна, и математик почувствовал, как горячее семя ударило ему в живот. И они лежали, соприкоснувшись лбами и деля на двоих воздух, пока тонули в эндорфинах. — Это было невероятно, – наконец сказал Ньют с широкой улыбкой на лице. — Точно, – согласился Германн. — Хотя нам, наверно, нужно почиститься, – вздохнул Ньют, начиная выпутываться из объятий Германна. Быстрый взгляд вниз выявил изрядный бардак, хотя, к счастью, простыни впитали большую его часть. — Я займусь этим, – предложил Ньют, когда Германн начал подниматься. И ученый лег обратно. Когда Ньют встал, взгляд Германна последовал за ним, а точнее – за его задницей. Существовала слабая надежда, что, раз он познакомился с ней поближе, его одержимость пройдет, но, кажется, этого не случилось. Германн пришел к заключению, что это всего лишь составная часть его всецелой, безумной влюбленности в единственного и неповторимого доктора Ньютона Гайзлера. * Verdammt nochmal (нем.) – Черт возьми! ** Эта-функция Дирихле – подробнее можно почитать тут: https://www.wikiwand.com/ru/Эта-функция_Дирихле