Слабости

      Тик-так, тик-так, тик-так.       Однажды Малфой наткнулся на упоминание о том, что в абсолютной тишине этот звук может удручать настолько, что едва ли не доводит до сумасшествия. В его доме никогда не было таких, а звучание наручных он никогда не слышал. Да и не слушал, откровенно говоря.       Но проверить на ней ему хотелось. — Знаешь, — начал он издалека, и его голос прервал эту тишину, прерываемую лишь раздражающим тиком часов. Тик-так, тик-так, тик-так. Он специально медлил, заставляя её отсчитывать в голове секунды и ловить каждое его слово, ожидать его. На бледном лице появилась легкая, привычная ухмылка, которой он часто одаривал её во времена их школьного знакомства. — Я часто представлял себе, как буду пытать тебя. Представлял, как буду вгонять иглы тебе под ногти, мучать всеми теми магловскими способами, что так часто показывают в ваших этих… фильмах, — он буквально выплюнул это слово, и она знала — не видела, нет, — как скривилось его лицо. Он ненавидел все, что связано с маглами. Ненавидел все, связанное с грязнокровками. — А потом, всего раз, направлю на тебя круцио, — Малфой вышел из-за её спины, и теперь она могла видеть его лицо. Позерство. Ухмыляется, кривит лицо, явно переигрывает, словно волнуется. — Чтобы ты почувствовала, черт тебя дери, насколько смешны все эти ваши магловские игрушки по сравнению с настоящей болью!       По её коже бегут мурашки. Она, привязанная к этому чертовому неудобному стулу, ерзает на месте и отмечает, что в этой холодной ярости в нем появляется что-то притягательное, и тут же укоризненно закусывает нижнюю губу — в её положении эта мысль кажется настолько дикой, что хочется себя ударить. — Но, знаешь, именно здесь и сейчас, когда ты, наконец, в моих руках, — он резко приблизился к ней, вглядываясь в её глаза. Ухмыльнулся. Чуть повернул голову. Словно старался увидеть в её глазах что-то, чего в упор там не мог найти. Ухмылка перешла в злобный оскал, и он сильно замахнулся, лишь в последний — самый последний момент — отводя кулак от её лица и стирая костяшки об стену рядом с её головой.       Она пискнула, и Драко наконец заметил в её глазах цвета растопленного шоколада искру испуга. Довольно осклабился, отошел от нее на шаг, вставая под свет и стряхивая с костяшек несуществующую пыль. Гордо выпрямился, задрал подбородок и посмотрел на неё сверху вниз, так, как смотрел все семь лет, пока они учились по разные стороны баррикад. Он заметил, как её взгляд скользнул ниже, и ухмыльнулся, кивая головой её невысказанному вопросу. — Да, Грейнджер, это единственное, что не дает мне начать исполнять свой план. Ты даже не представляешь, сколько раз я прокручивал себе в голове эту ночь. Ночь, когда ты, черт побери, попадешь мне в руки, и я уничтожу тебя, как самую отвратительную грязнокровку, самую поганую мразь из всех живущих, — Драко говорил ей в лицо тихо, но что-то в его словах заставляло её сжиматься, словно он кричал, и от его крика закладывало уши. — А теперь, видишь, — протянул он, растягивая слова, и снова замолчал.       Тик-так, тик-так, тик-так.       Чертовы часы. Гермиона и правда начинала ненавидеть их с каждой секундой все больше. Тик-так. Тик-так. Кто вообще придумал такое отвратительно звучание для отсчета времени?! — Наверное, поиметь тебя мертвую будет уже слишком скучно, — сказал Малфой, прожигая её взглядом ледяных серо-голубых глаз, и начал приближаться. И если до этого Гермионе казалось, что он был всего в шаге от нее, то сейчас это расстояние начало невообразимым образом увеличиваться. Ей казалось, будто он приближался нарочито медленно, делая к ней шаг и словно совсем не приближаясь. Расстегивал пуговицу одну за другой на белоснежной рубашке, по сравнению с которой его волосы отливали платиной. Расстегивал кожаный ремень на брюках, деловито вытаскивал его из петель, и ухмылялся. Кажется, эта чертова ухмылка приросла к его лицу и становилась лишь ужасающее по мере того, как он приближался. — Или мне все же стоит сперва выпустить тебе кишки? — Малфой специально наклонился к её уху, чтобы сказать это максимально тихо и интимно. К тому же, с этого ракурса он выгоднейшим образом виднелась её грудь через вырез майки. — А знаешь, ты ведь готовилась ко всему, о чем я говорил до этого. Ко всему, кажется, кроме этого, — пряжка ремня с грохотом упала на пол. Рубашка со свойственным Малфою педантизмом опустилась на плечи пустующего стула.       Гермиона следила за каждым его движением, как следит мышь, загнанная в угол, за удавом. Сглатывала тяжелую, густую слюну после каждой сброшенной детали одежды, глядя на него широко распахнутыми глазами. Ему нравилось её пристальное внимание, и она растягивал это дело. В абсолютной тишине.       Тик-так, тик-так, тик-так.       Следующим стал звук рвущейся ткани. Гермиона дернулась, когда Малфой резким движением разорвал на ней майку, вызывая у неё сдавленное мычание в кляп. Она замотала головой, и, очевидно, громко просила его не делать этого.       Он взял её за волосы, чуть крутанув стул под ней так, чтобы теперь он не упирался спинкой в стену, и заставил откинуть её голову назад. — Что такое, Грейнджер? Что я слышу? Пожалуйста, Драко, только не это? — Малфой специально повысил тон голоса, словно пародируя её противным, высоким писком. Она услышала, как свободной рукой он расстегивает ширинку, и зажмурилась.       Он облегченно выдохнул — от возбуждения в штанах становилось тесно до болезненности. Сдерживаться абсолютно не хотелось, более того: ему доставляло особое извращенное удовольствие наблюдать за тем, как она дергается. Паника на её лице тешила самолюбие, и это не мешало ему облизывать пересохшие от возбуждения губы, даже напротив — усиливало ощущения. — Отымею тебя, как последнюю шваль, — утробно прорычал блондин, тяжело дыша. Резко дернул рукой, поворачивая её голову на себя. — Смотри на меня, черт тебя побери! — крикнул он, раскрасневшийся то ли от злости, то ли от возбуждения, то ли еще от черт знает, чего.       Она никогда не узнает, как он волнуется в этот момент. Как першит в его горле и как мелко его всего потряхивает. Драко снова быстро облизывает губы, напряженно вглядываясь в глаза Гермионы.       Ему понадобилось несколько глубоких вдохов, чтобы несколько успокоить себя и сделать свой тон снова невозмутимым. Сейчас была самая важная часть, самая главная. — Говорят, дикие кошки — Манулы — в особо голодные времена едят даже змей, — начал Малфой издалека, и лицо его исказилось в победоносной ухмылке, — но даже не мечтай: твоей киске не справиться с моим василиском! — Драко зашелся зловещим смехом, довольный тем, насколько громко и пафосно, по его мнению, прозвучала эта фраза. Его торжество прервал дикий, истеричный хохот Гермионы, заглушенный кляпом во рту.       Малфой чуть стушевался, прокашлялся, и лишь лихорадочно бегающие по полу глаза выдали в этот момент его волнение. «Другой вариант, срочно другой вариант!» — судорожно металось в его голове и, прокашлявшись, он вновь горделиво усмехнулся. — Интересно, станет ли мерзкая пещерка грязнокровки вроде тебя чище, если окропить её чистокровным волшебством из моего жезла всевластия?       Гермиона, только подавившая первую истерику, выплюнула изо рта самодельный кляп и снова залилась хохотом, от которого, кажется, Драко стушевался ещё больше, а после вдруг насупился, обиженно подтянул штаны, застегивая ширинку, и ушел, громко хлопнув дверью. — Эй, а меня развязать?!       В ролевых играх они предусмотрели, кажется, все. Мрачная атмосфера комнаты, которую они не успели отремонтировать, старый стул и добротная веревка. Для этого случая Грейнджер даже нарыла где-то старую майку, замызганную и едва ли не рвущуюся на хозяйке.       Гермиона и Драко не учли лишь одного. Драко — Порядочный мальчик из семьи чистокровных аристократов. И в свои двадцать четыре года он не умел говорить слово «член». Впрочем, у два-месяца-как-не-Грейнджер была идея, как это исправить.