Монеты времени

      С рождения отец вкладывает по монете в твою копилку, шутя, что когда-то за эти деньги ты сможешь выкупить всё время мира. Ты протягиваешь ему по монете, когда подрастаешь, желая получить хоть несколько секунд из напряжённого графика дипломата, и отчаянно выбрасываешь очередную в окно, когда Михай отправляет тебя к матери.       Пинаешь землю носком ботинок, не рассчитывая силы и случайно камнем, попавшимся под ногу, разбиваешь окно соседской кухни. Стремглав бежишь домой, но честно рассказываешь всё матери. Отец вычитывает тебя вечером, но ты понимаешь, что хоть так, но он все же находится рядом, а не решает очередные проблемы народа в чужой стране, и ты искренне радуешься, а он качает головой, совершенно не понимая причины подобного веселья.       Ты всю ночь собираешь выброшенные монеты под окнами вашего дома, вымываешь их под проточной водой и высушиваешь. Смеёшься, когда отец через много лет приносит тебе горсть монет, когда ты приезжаешь домой после длительного отсутствия. Смеёшься, когда кладет их на стол и спрашивает, сколько, в монетах, стоит пять минут разговора с тобой. Ты вздрагиваешь, когда отвечаешь, что сейчас у тебя срочная беседа, а отец грустно опускает голову и уходит в другую комнату, чтобы поговорить с сестрой. Не обращая внимания ни на что, ты продолжаешь общаться со своей любимой, рассказывая о перелёте, но на кухне что-то разбивается, и ты замираешь.       Перед глазами почему-то появляются вылетающие из окна осколки, и ты просишь Тину подождать. Она понимает. Желает тебе приятного вечера и отключается, сбрасывая вызов. Ты остаёшься наедине со своими мыслями и через несколько секунд уже сидишь на ковре в комнате родителей, прижимая к себе сестру и слушая рассказы отца. Его глаза горят счастьем, и Михай вкладывает тебе спящему в руку одну из монет. В благодарность за пожертвованное время.       Тина присылает сообщение ближе к полуночи, догадываясь, что ты засидишься за разговорами с родителями и любимой сестрой, а потом обессиленный уснёшь за считанные секунды, даже не успев посмотреть на экран телефона, но она всё равно желает тебе спокойной ночи и пишет, что очень любит. И твои сны пропитаны её чувствами. В каждом воспоминании, каждой мелочи ты видишь её, а ещё общих сына и дочь, и, конечно же, Веню, которого называешь любимым сыном.       Из сладостной дрёмы тебя вырывают крики детей и быстрый говор Санды, которая пытается выгнать их с гостиной, чтобы они наконец дали дяде выспаться хоть в один из дней, но ты всё равно просыпаешься. Разминаешь затекшую ладонь, и монета выпадает на пол, с грохотом ударяясь о паркет. Ты поднимаешь поблескивающий кусок металла, подбрасываещь его в воздух и улыбаешься. Прячешь в карман спортивных штанов, чтобы сестра не увидела, и заходишь на кухню к маме, которая, вопреки традициям, готовит завтрак для всей семьи, что-то напевая себе под нос. Ты устраиваешься на высоком стуле, облокачиваясь на стол, подпираешь голову ладонью и наблюдаешь за колдующей женщиной.       Мама у тебя волшебная, и ты уже не раз в этом убедился. Она любит вас с сестрой больше жизни, но ни разу не предала свои принципы и не пошла на поводу чьих-то прихотей. Людмила советуется с вами о своих действиях, лишь единожды не поставив никого в известность. Но даже тогда делает это ради твоего блага. Ты вспоминаешь этот момент с улыбкой, хотя тогда душу разрывали неоднозначные ощущения: страх съедал изнутри, грусть окутывала тяжёлым ореолом, а любовь держала их в своей узде, а ты держал Тину за руку и понимал, что нет ничего невозможного в лице материнской любви, а после — всю ночь рассказывал маме о невозможности Кароль, твердя, словно в бреду: «Вы так похожи». И Людмила знающе сжимала твою грубую ладонь в своей маленькой руке, пока ты не уснул, как в детстве, у неё на коленях, крепко обхватив их одной рукой.       Телефонный звонок вырывает тебя из мыслей, и ты вздрагиваешь, когда мама протягивает телефон, приглаживая растрёпанные ото сна волосы. Ты улыбаешься, смотря ей в глаза, словно спрашиваешь, почему она так сияет, берёшь смартфон, ещё шире расплываясь в улыбке. — Тина сказала, что ты долго не отвечал на сообщения. Волнуется, — мама пожимает плечами, кивая на телефон. Напоминает, что ты не один теперь, и девушки ждать не любят. — Украдут ведь, хлопэць, — подмигивает она, оставляя тебя одного на кухне. Наверняка вспоминает своё выступление на Голосе и первое знакомство с Кароль, произошедшее прямо на сцене. Ты тоже всегда вспоминаешь его с улыбкой. — Доброе утро, любимая? — прикладываешь телефон к уху, вслушиваясь в расслабленный выдох на том конце. — Дан, Господи, уже день, — голос Кароль дрожит, и ты смотришь на телефон матери в своих руках, запуская пальцы в карман, и не нащупывая там своего аппарата. Выругиваешься шепотом, чтобы никто не слышал. — Кенгуруш, прости, — ты закусываешь губу, хмуришся, знаешь, что Тина звонила множество раз, прежде чем решиться и набрать твоей матери. Принюхиваешься к ароматам на кухне и понимаешь, что традиции всё же были соблюдены. Очевидно, завтрак готовил отец, а Людмила сейчас заканчивала забрасывать ингридиенты в фирменный рисовый суп, который просто обожают твои племянники. — Главное, что всё хорошо, — она наконец совладает со своими эмоциями, просит перезвонить ей по Скайпу и отключается. Ты поднимаешься в комнату, поднимая валяющийся на столе телефон, читаешь пришедшее ночью сообщение в Вайбере и не можешь сдержать улыбки. Прежде чем набрать заново отвечаешь: «Я тебя тоже. Очень». Гудки в Скайпе не успевают даже начать свой отсчет, как ты видишь на экране лицо возлюбленной, укладываешься на кровать, поправляя подушку, и просто смотришь в холодные глаза. — Что? — Кароль не выдерживает первой, склоняя голову на бок, и волосы закрывают её лицо, так же спадая в сторону. — Ты прекрасна, — не помнишь уже, в который раз говоришь это, но готов повторять бесконечно, и Тина не устанет с тобой спорить, но сегодня у неё совершенно не то настроение. — Надо же как-то тебе соответствовать, — она решает использовать твоё же оружие, делая ответный завуалированный комплимент, а затем прищуривается, а ты с удовольствием наблюдаешь за лёгкими морщинками, разбегающимися вокруг глаз. — Что у тебя в руке? — Монета. Отец дал, — Тина приподнимает брови, и ты объясняешь ей всю историю с самого начала, пересказываешь старую сказку, делая особый акцент на её важности в твоей жизни, но женщина и по интонации понимает, что это для тебя не просто история. Она читает тебя между строк, незаметно, быстро, словно уже давно выучила румынский и может залезть даже в самые потаемные уголки, прогоняя самого Дьявола. — Сколько монет мне надо положить в копилку, чтобы поскорее тебя увидеть? — Кароль знает, как важна для тебя семья, и ты знаешь, что это не камень в идеальный огород, она просто тоже сильно соскучилась, но сможет потерпеть. Ты отчаянно в это веришь, заставляешь себя поверить, чтобы не сорваться с места и стремглав помчать в Киев, выжимая из машины все соки. — Ноль? — предполагаешь, подбрасывая монету, и она орлом приземляется к тебе в руку несколько раз подряд. — Одно твоё слово, и я сорвусь с места, — ты озвучиваешь свои мысли, а Тина качает головой. Просит тебя побыть с родителями хоть немного, ведь у неё впереди еще, как минимум, вся жизнь для общения с тобой, но её все равно не хватит, чтобы надышаться счастьем. — Будь с мамой. Они тебя очень любят, — напоминает она то, что ты никогда не забывал, и смотрит с такой любовью, что твоё сердце делает лишний удар в перерывах между главными счетами, и ты понимаешь, что сделал правильный выбор. — Только прости меня, что я скажу тебе это по телефону. Просто уже не могу молчать, — Кароль меняется в лице, а ты вытягиваешь позвоночник и принимаешь сидячее положение. Сжимаешь монету так сильно, что она, наверное, оставит от себя шрам на коже, молишься всем богам, чтобы новости, сказанные женщиной, были хорошие. — Только не молчи сейчас, я умоляю, — ты готов стать на колени перед камерой, но она не захочет видеть твоего унижения, поэтому начинает говорить, а ты не веришь своим ушам. Тина рассказывает о девятой неделе беременности, а ты слышишь её уже через слово, едва контролируя себя, чтобы всё-таки не сорваться в Киев, не понимаешь, почему она молчала раньше, а потом вспоминаешь про свой тур по Европе, который закончился несколько дней назад, и с которого ты сразу рванул к семье, и понимаешь, что если бы узнал раньше — отменил бы все концерты и сидел дома, готовился к свадьбе. — Теперь ты понимаешь, что я, как порядочный мужчина, должен на тебе жениться? — ты шутишь, но вкладываешь большой подтекст в свои слова, и Кароль понимает, что даже в сказках есть доля правды. Примерно такого окончания ваших отношений она и ожидала, но всё же думала, что ты раньше захочешь обручиться, чем ваши жизни свяжет плотными узами обязательство перед малышом. — Надеюсь, у меня есть право выбора? Я ведь могу и не согласиться, — она, чертовка, играет с тобой на расстоянии, и ты бы уже наказал за такие игры, будь она только на расстоянии вытянутой руки, но нет. Между вами граница, и ты можешь только говорить, чтобы быть услышанным. — Боюсь, у тебя безвыходное положение, — ты запрещаешь капитулировать перед обстоятельствами. — Паша явно не возьмёт тебя в жены, еще и с моим ребёнком на руках? — Почему ты так в этом уверен? — Тина бросает вызов, и ты фыркаешь. — Потому что он — не твой типаж, — ты поясняешь свою точку зрения, смеёшься, снова укладываясь на подушки, а в голове только и вертятся счастливые мысли. — Ты тоже, — Тина приподнимает одну бровь, а ты пытаешься понять, какова же доля правды в словах твоей будущей жены, но быстро отгоняешь эту мысль, ведь она упорно врывается на просторы разума.       Ты рассказываешь маме о ребёнке, и вы празднуете твоего неродившегося первенца бокалом выдержаного вина, а отец с сестрой присоединяются немного позже, но они безмерно за тебя рады. Мама гладит рукой по волосам, а ты прижимаешься к её груди и вспоминаешь ласковые объятия Тины. Ты сладостно стонешь, когда она задевает особенно чувствительное место за правым ухом, и вытягиваешься на стуле, аки довольный кот.       Но время быстро бежит, и твой сын уже ходит в первый класс, а Веня вернулся из Лондона и спрашивает твоих советов в отношениях с девушками, а ты крепко сжимаешь талию супруги в поздней ночи, когда просыпаешься от кошмаров, а она вздрагивает от резких движений, открывает глаза, разворачивается в твоих руках, водит холодными ладошками по твоей груди, и этот яркий контраст успокаивает бьющееся сердце лучше любого чая.       Ловкие пальцы неожиданно забираются в жесткие волосы, и ты выгибаешь спину, желая быть еще ближе к этой женщине. Под утро засыпаешь благодаря её умелым прикосновениям, и Тина погружается в сон вместе с тобой. Твоё моральное сотояние стоит у неё на первом месте после здоровья ваших детей, и ты готов целовать нежные руки сутками, в благодарность за то, что она осталась с тобой.       Вы безумно хотите дочку, но счастливы иметь и двоих сыновей, один из которых никак не может отвыкнуть приходить к вам среди ночи, и ты хочешь сказать что-то про то, что он мужчина, уже взрослый, но желание защищать напрочь отбивает здравый смысл. Ты готов уложить в эту кровать даже двадцатилетнего Вениамина, если он попросит тебя о поддержке, и вы все это прекрасно знаете. И Веня первый, кто выслушивает тебя после звонка Людмилы, которая в слезах сообщает, что состояние отца ухудшилось. Именно сын твоей жены, твой лучший друг, засовывает тебе в ладонь монету и толкает за чемоданами. — Может, тебе удастся выкупить хоть немного времени у смерти, — он уже давно не верит в сказки, но эта легенда так же дорога Огиру, как и тебе. Вы делите её смысл на два, а затем приумножаете в своём количестве, потому что всё, что быть не может, тоже когда-то может быть. — Спасибо, — ты шепчешь одними губами, обнимая Веню за плечи, и он отвечает такими же крепкими прикосновениями. Он так и не смог назвать тебя отцом даже спустя восемь лет, но вы стали настоящей семьей, и эти ощущения, витающие между вами, важнее всяких статусов и слов. Вы вдвоём это понимаете, а Тина прекрасно чувствует атмосферу поддержки, когда возвращается с прогона новой песни. — Всё хорошо? — она поднимает валяющийся на диване телефон, просматривает последние вызовы и удивлённо поднимает брови. — Ты никогда не расстраивался после звонка мамы, — Кароль называет Людмилу «мамой», и ты привыкаешь к этому слишком быстро, не желая отпускать возникшее счастье, но оно держится на волоске, норовя сорваться.       Веня уводит свою мать в комнату, избавляя тебя от сложных разговоров, а ты крепко сжимаешь монету, подбрасывая её в воздух и молишься, ведь знаешь, какой ответ хочешь получить, но орёл падает вниз лицом, и ты закрываешь глаза. Понимаешь, что больше нельзя медлить и минуты, бросаешься в гардеробную, закидывая все нужные вещи в чемодан, не зная, сколько времени у тебя осталось на разговоры с отцом, но надеешься, что копилка еще стоит в твоей комнате, а там должно хватить монет, чтобы выкупить хотя бы несколько дней. — Мы едем вместе. Алекс побудет с Пашей, — Тина накрывает твоё плечо своей ладонью, и ты чувствуешь уверенность, исходящую от неё, хочешь поблагодарить, но вовремя останавливаешься. Кароль не любит этого, она любит тебя, и отменяет ближайшие концерты тоже только ради этой любви, и безмерного уважения к своему свёкру. Она усаживает тебя на стул, расположенный возле шкафа, накрывая трясущиеся руки своими, согревает их горячим дыханием, просит Веню заварить мяты, игнорируя ромашку, ведь знает о твоей аллергии. Она любит эти цветы, но даже не сообщает о своей любви к ним, упорно твердя, что астрольмерии гораздо красивее, а ты всё равно покупаешь на День Рождения огромный букет ромашек, а потом несколько недель пьешь антигистаминные по утрам, ожидая пока цветы завянут, но в эти моменты Кароль широко улыбается, радуется как ребёнок, хоть и выносит букет на улицу, чтобы дом не так сильно пропитался их чарующим ароматом. — Здесь мята с лавандой, — Веня придерживает чашку за ручку, всовывая её тебе в руки. — Подействует быстрее. Паша уже заказал три билета, — и ты с благодарностью принимаешь горячий напиток, понимая, почему Алекс останется с менеджером Тины, а не своим старшим братом. Потому что «мы вместе» значит «всей семьёй». И слёзы неустанно катятся по щекам, когда жидкость горячим горло, добираясь до вен, вздрагиваешь, когда Тина садится перед тобой на присядки, ладошками упираясь в твои колени. — Дан, — она шепчет твоё имя, заставляя открыть глаза, возвращает из раздумий в реальность, рассказывает твою любимую легенду о времени, уже успевшую отложится в памяти навечно, и если лицо Кароль ты, может быть, смог бы забыть, то эти слова — никогда. Её голос успокаивает лучше чая, и ты хочешь верить, что время действительно можно купить. Она поднимает тебя, потянув на себя за руку, босиком стоит на холодном кафеле, и ты только сейчас понимаешь, как переживает она сама. Подхватываешь жену на руки, чтобы Тина, не дай Бог, не заболела, уносишь её в спальню, закутывая в тёплый плед. Память поражает тебя всё больше, ведь выдаёт картину, напоминающую о том, что ты не только сын, но еще и муж, отец.       Лететь на самолёте из Киева в Кишинев кажется тебе чем-то глупым, ведь расстояние можно было бы легко преодолеть на машине, но ты слишком взбудоражен, чтобы садиться за руль, а Кароль через чур увлечена твоим спокойствием, будто тревождные колокольчики звучат звонче на подкорке её головного мозга, нежели в твоём исполнении. Она всю дорогу не отпускает твоей руки, прижимает голову к груди, будто ты не её муж, опора и защита, а один из сыновей, ищущий материнской поддержки, и ты понимаешь, что Тина, пожалуй, знает тебя лучше себя самого. И это лишь одна из вещей, за которую ты благодарен.       Вы приезжаете в родительский дом гораздо позже Санды. Она уже выходит из спальни родителей, где лежит отец, бросается в твои объятия, и для своей малышки тебе хочется быть сильным. Ты сжимаешь вздрагивающую от рыданий сестру, гладишь её по спине, успокаивающе, киваешь Тине, которая молчаливо ждёт твоего разрешения уйти к Людмиле, и они с Веней уходят, оставляя вас наедине. Ты понимаешь, что Санда никогда не умела контролировать свои эмоции, но явно держалась, пока разговаривала с отцом, чтобы не заставлять его нервничать. Её мужа в который раз не оказывается рядом, и ты благодаришь бога за сдержаную и любящую супругу, которая является твоим единственным источником силы на данный момент.       Санда успокаивается, а ты не можешь решиться зайти к отцу. Вместо этого направляешься в комнату, подхватываешь копилку с полки. Лев смотрит на тебя свирепыми глазами, и ты приносишь его к отцу, дрожащими руками отворяя дверь комнаты, едва слышно, и замираешь на пороге. Тина стоит на коленях у кровати Михая, двумя руками сжимая его правую руку, прикасается к ней губами и внимательно слушает хриплую речь. — Танюш, он слишком слаб, чтобы тебя потерять, — твой отец кашляет в конце предложения, и Кароль подрывается с места, наливая ему воды, аккуратно приподнимает голову, давая сделать несколько глотков, а затем поправляет подушки, пока мужчина держится за её талию, укладывает обратно и занимает то же положение, в котором ты застал их изначально. — Tată, вы же знаете, что я его не оставлю, — голос Тины тоже дрожит, а твоя рука невольно нащупывает дверной косяк, держась за него, ведь твоя жена стоит на коленях у кровати больного отца, и они разговаривают о тебе, не догадываясь, что их разговор бессовестно подслушивают. — Ты слишком его любишь. Я знаю, — он собирается с силами и тычет пальцем куда-то в область сердца, улыбаясь. — Так же, как он тебя. Эту любовь, ни за какие деньги не купишь, — его слова пропитаны влажным опытом, который пылью забивается во все возможные щели, присыпая самые яркие воспоминания серой коркой. Кароль опускает глаза и разворачивается на шорох, раздающийся откуда-то со стороны. Ты виновато смотришь на неё, поджимая губы. Монеты звенят в копилке, и она зовёт тебя присоединиться. Ты не можешь заставить себя опуститься на пол или край кровати, почувствовать себя слабым перед болезнью, ставишь копилку на тумбу и становишься на колени, чтобы смотреть отцу прямо в глаза. Выражаешь ему своё уважение, ведь всегда говорили на равных. Тина стоит за твоей спиной, двумя руками разминая напряженные плечи. Эти прикосновения дают тебе невероятную силу. Она никогда тебя не оставит. Несколько минут назад обещала это твоему отцу.       Веня присоединяется к вам через какое-то время, садится на пол с другой стороны кровати, сжимая руку названного деда, и вечером ты отмечаешь, что кожа Михая уже не такая бледная. Он черпает вашу энергию через прикосновения и разговоры, и ты понимаешь, что это действительно дорогого стоит. Твой отец вкладывает монету в ладонь Кароль, и она крепко зажимает её пальцами, целуя его в обе щеки, обещает, что они всей семьей встретят рассвет, будит тебя за несколько часов до него, и вы действительно встречаете солнце в тесном кругу: две твоих самых дорогих женщины всхлипывают, стоя за твоей спиной, держа за локти, а третья — крепко сжимает твои пальцы, которые впервые холоднее, чем её. Веня с другой стороны кровати, собравшись с силами, закрывает глаза Михая ладонью, ведь никто из вас не решается этого сделать.       Тина шепчет тебе на ухо, что ты должен быть сильным ради матери и сестры, Веня уводит их в другую комнату, отпаивает горячими отварами и прижимает к своей груди, как это делали вы вдвоём в особенно тяжелые вечера. И в этих жестах проскакивает твоя любовь и твоя поддержка, и Кароль говорит, что в такие моменты ей кажется, что в чем-то Огир, возможно, даже больше твой сын, чем её, и ты рад, что она это понимает, но твой отец не дышит в метре от вас, а его тело быстро остывает в холодной комнате. Ты падаешь на колени возле кровати, утопая в объятиях опустившейся следом за тобой Тины. — Придёт время, когда живые будут завидовать мертвым, — она гладит тебя по лицу, спине, груди, зная, какой эффект это возымеет, пока ты обхватываешь её хрупкий стан цепкими пальцами, держась, будто за последнюю возможность спастись. — Он мог еще жить, — ты смотришь на пустую копилку и монету, которую он отдал тебе перед сном, понимаешь, что останься она внутри — и он бы сейчас был с вами, и Кароль не забирает её у тебя из рук. — Твой отец знал, что делает, — снова повторяет Тина, укачивая тебя в своих объятиях, и когда Людмила открывает дверь, то не решается войти. Она чувствует, что её сын нуждается в поддержке, но знает, что его супруга сможет предоставить больше, чем сама женщина, поэтому тихо закрывает дверь и возвращается к успокоившейся дочери. — Мне кажется, он не всегда отдаёт отчет своим действиям, — ты слегка отстраняешься, оборачиваясь к отцу, желаешь увидеть хотя бы лёгкий кивок головы, но рассветное солнце полноправно затапливает ярким светом всю комнату, и это говорит гораздо больше, чем движения или слова. Твой отец улыбается вам с небес.

***

      Ты стоишь у окна, крутя в руках последнюю монету своего отца, знаешь, что точно такая же лежит у Тины в коробке в сейфе, рядом с двумя положительными тестами на беременность, фатой и кольцом, подаренным Огиром на свадьбу, а еще маленькими бирками из роддома и свидетельством о вашей свадьбе. Эти вещи имеют для неё сакральный смысл, и ты вздрагиваешь, когда ловкие руки обвивают твою талию. — Не знала, что ты любишь смотреть закаты, — она не решается прерывать твою идилию с солнцем, поэтому говорит едва слышно, а ты переманиваешь её наперед, зажимая между собой и окном, затягивает в кокон горячих объятий. Монета блестит в лучах уходящего солнца, и её волосы отдают золотом на фоне рубинового неба. — Закат напоминает о том, как отец разлил вино на мамину лазурную скатерть, — ты тепло улыбаешься, поддаваясь воспоминаниям о праздновании вашей помолвки в доме родителей, и Кароль молча кивает, сжимая твои предплечья.       Вы становитесь одним целым в лучах заходящего солнца, и ты не хочешь думать о том, когда закончится ваша эра, в мыслях моля Бога о том, чтобы любовь жила вечно в сердцах сыновей.