В Норвегии сегодня холодно

В Норвегии сегодня холодно, пожалуй поэтому она недовольно кутается в плед, выходя на балкон своей крохотной квартиры в Осло. Ещё с год назад было неимоверно странно переезжать сюда из такой далекой Японии, окутанной дымкой восточной тайны и ароматом сластей, которых не сыщешь даже на самом черном рынке Норвегии. Ещё с год назад было привычным надевать поношенное пончо и, повязывая на глаза ленту, прятаться в собственных мыслях или записях своего близкого друга. Ещё какое-то время назад пластинки из игры в сёги сыпались на пол с деревянных подмостков, как сыпались её мечты на безбрежное будущее с близким другом, чья кожа была привычно покрыта испариной и чьи глаза слишком банально были погружены в омут задумчивости. Позабытые читателем книги стопками в старой квартире в Саппоро: вырванными страницами по полу, пролитыми чернилами по деревянной столешнице, перьями черных воронов на задворках собственного загнанного в тупик сознания. Чей-то близкий друг в душевой, пока она на диване в облаке забытой минутами похоти. Неон бьется через маленькие окна, мерцая фуксией на тонких чертах лица. Поднимает руки к рассвету глубокая ночь, вытягивая свою спину подобно сонному коту с соседней крыши угрюмого здания. Забытый кем-то близкий друг собирает темные и белые пластинки с пола, не замечая веснушек из фуксии на её лице, на её красивом и молодом лице с размазанной по щеке красной помадой. Ей хочется танцевать под неслышные мотивы японской традиционной музыки, мешая её с каким-то далеким индейским мотивом и, поднимая руки к солнцу, трястись от эмоций и чувств, переполняющих её тело, ставшее для неё слишком маленьким. Глубокая и огромная душа хочет вырваться наружу, как хочет выпрыгнуть из океанской воды кит, поднимая свой хвост как знак мира в отсвете вспышек туристов с дальнего круизного лайнера. Её близкий друг садится у дивана и касается губами тонкой кожи на её запястье; он затягивается терпкой сигаретой и ей хочется плеваться ему в глаза от горького осадка. Не сигаретного. Она хочет танцевать, она хочет чувствовать фуксию в своём теле, под кожей, где-то в паутине вен и на островах своих внутренностей. Её близкий... Близость вещь относительная, как натянутая через карьер веревка, вот-вот норовящая порваться и отправить канатоходца вниз по его карьерной лестнице. Она относительно относится к нему и к фуксии, к коту и к книгам, к пролитым чернилам и рассыпанным деревянным дощечкам. Всё становится относительным, когда прощаешься с человеком, совершенно точно зная, что не встретишь его силуэт и не поймешь его мыслей, не разгадаешь темноты карих глаз и не вспомнишь запаха смольных прядей. Он любит оленей и она только улыбается, устало касаясь своей обнаженной груди ладонью и лениво целуя своего далекого близкого друга из Саппоро. Ещё с год назад она любила его оленей и рисовала круги на ладонях, танцуя под мелодии японских музыкальных инструментов. Свободная телом, но запертая душой, забытая в графине с водой, созданной из забытых слез её собственного сердца. В больших солнечных очках не отражалось счастье, давно погребенное под снегом обыденности и удушающей привычности. Она любила его оленей, она касалась пальцами черных дощечек, она от злости вырывала страницы книг, сжигая их и раздувая пепел в своей маленькой квартирке в Саппоро. Запертая, загубленная, вынужденная любить оленей и его сигареты, так странно мечтающая о кольце из лунного камня на своём безымянном пальце - или лучше на шее, чтобы забыться в жалости к самой себе. Надевая лучшие платья, она кралась меж японских улочек, скупая самые пахучие ароматизированные палочки, пряча в сумке самые сладкие сласти и унося в своём подоле самые кислые фрукты этих улиц. Сладко, как оргазм - соком по губам к обнаженной груди; горько, как увеличенная громкость - криком по барабанным перепонкам; кисло, как попытка смириться - нежными словами по плечам, как шелком по коже. Ещё с год назад неон вывески на рыночной площади, отражающийся от её больших солнечных очков, казался достаточно обычным, безлико плутающим по её лицу и телу. Ещё тогда она думала, что это и есть вся её жизнь, что это есть что-то настоящее и неповторимое. Дикое, как разрыв фейерверка рядом с сетчаткой глаза. Властное, как любимый близкий друг в порыве страсти. Великолепное, как работы старого Микеланджело. В Норвегии сегодня холодно. Через её большие солнечные очки с фиолетовыми стеклами он смотрит на её фигуру, закутанную в теплый плед. Через их стекла проходит тусклый солнечный свет, преломляясь, открывающий ему шум моря и такие приятные глазу волны, целующие песчаный берег. Он не признает оленей, стирая их образы в её тетрадке с тысячью и одной цитатой русских авторов. Он из далеких американских колоний, с юга штатов - он говорит, что родился где-то на дороге, между кактусом и очередной автомобильной заправкой. Не признает неона; в его венах течет золотое масло, порой по ночам вытекая через его макушку и разливаясь по оливковой коже. Он не верит в японских богов, но поклоняется какому-то кактусу Чарли, стоящему на его подоконнике и танцующему вместе со своим хозяином под ритмы забытых индейских мелодий. Хлопает в ладоши - заражает смехом и улыбкой, выбивая из головы мысли об оленях и сигаретах, плотно зажатых между губ ушедшего в прошлое близкого друга. Он качает головой в такт новостным лентам и кричит в открытые окна, разрывает важные документы и измазывается в масле для письма по холстам, расставленным по его квартире. Его бог Энки вылепил из глины, его закалило солнце, оставшись поцелуем в широко распахнутых глазах цвета чистого неба. Он разлитый алкоголь по барной стойке, поднятые вверх руки и одно из двух стеклышек в её очках цвета фиалок, купленных на одном из самых черных рынков Норвегии. Она не разбирается в искусстве, а он не вспомнит и десятой цитаты, произнесенной ею в порыве ночного безумия. Его голову прострелило искусство, её легкие оплел рак языка. Они сплетают свои пальцы в ночной какофонии звуков. Меняя движения танцуют под звуки музыки, льющейся из музыкального проигрывателя. Тряся головой, забывают про американские бензоколонки и японские Саппоро. Она рисует неоном на его лице, а он касается её лба масляными пальцами - симфония мыслей и чувств, полнейший синтез безумия с двух крайних точек мира, соединенных в такой холодной Норвегии.

***

В Норвегии сегодня холодно. Холодно и в проданной квартирке в Саппоро с разлитыми по столу чернилами и выскобленным на деревянных досках оленем. Холодно у того странного кактуса где-то в пустыне, между трассой и бензоколонкой. Холодно в космосе, холодно в океане, под землей и за дымкой облаков. Холодно в сердцах людей и в их улыбках, холодно в их мыслях и объятиях, холодно в словах и признаниях. Холодно на каждой ступени к Раю, холодно в любом из котлов Ада, за каждой из решеток Чистилища. Холодно, как же холодно. А в Норвегии?.. Наверное тоже, но не там, в облитых маслом стенах и освещенных ярким неоном с далеких японских островов. Только не там. Только не в её сердце.