Она приблизилась еще ближе и встала на цыпочки прямо за моей спиной, пытаясь рассмотреть через мое плечо, что там творится в дождливой темноте. Я резко развернулся к ней, почти зацепив подбородком ее нос.
- Потому что машина не приехала, Тина. Она уехала.
Она зависла передо мной в воздухе, вытянувшись в струну, застигнутая врасплох и опасно близко. Вдохнула и не могла выдохнуть, словно оказалась зажата со всех сторон тисками. Я смотрел на нее сверху вниз, и на миг все вокруг потеряло цвета, кроме ее широко распахнутых сияющих глаз. Такая красивая, такая сумасшедшая.
Я поднял руку, нарушая обоюдное минутное оцепенение, и поддел ее подбородок одним пальцем снизу, смыкая приоткрытые от удивления губы.
- Такие дела.
Она тут же грубо оттолкнула мою руку и попятилась назад, дойдя до самой двери. Мы долго смотрели друг на друга с разных уголков комнаты, словно превратились в статуи среди музейной тишины опустевшего дома, которая лишь слегка была разбавлена потрескивающими поленьями в камине и нашими потрескивающими сердцами.
Вокруг больше не было ни звука. Монатик действительно уехал.
- Спелись, значит, - Тина насупила брови, отчего стала выглядеть еще милее. Почему-то меня жутко забавляла сложившаяся ситуация.
- Спелись – это про нас с тобой, - парировал я, - а Монатик… он просто какой-то чертов гений. Он знал. Он все знал.
- Ой, хватит прикидываться, Дан! Ты спокоен, как удав. Хоть бы сделал вид, что удивлен.
- Мне абсолютно все равно, что ты там себе придумываешь, Тина. Ты, кажется, собралась уходить? Дверь все еще тебя ждет. И мое предложение с окном все еще в силе.
- Так открой же мне дверь, Мистер Мне-Все-Равно! Я с удовольствием избавлюсь от твоей компании!
- Я бы рад тебе помочь, но… мне ведь все равно. Побуду эгоистом, как ты.
Я с равнодушным видом уселся на свое место на диване, чувствуя, как мою спину обжигает огонь покрепче того, что пылает в камине.
- Я. Ненавижу. Тебя. Всем. Сердцем! – отчеканила она холодно. Ее голос начинал тонуть в первой волне истерики. Уставшие связки то и дело срывались, и слова беспомощно проваливались в полутон. – Я хорошо запомнила твои слова про силу, которая не родилась. Ты абсолютно прав. Как никогда прав. Никогда такое чудовище, как ты, не будет частью моей жизни!
Больно. Слишком. Хватит.
Я резко сорвался со своего места и направился к ней, ловя на себе воспламеняющийся от всевозможных эмоций взгляд. Мои ладони властно опустились на ключицы, замыкая основание ее шеи в плотное кольцо.
- Почему ты ведешь себя как последняя стерва, Кароль? Почему?
Она закрыла глаза, не в силах выдерживать мой взгляд. Между ее длинными ресницами, словно решетками опостылевшей тюрьмы, скользнули две крохотные слезинки.
- Верни мне ту мою Тину, которая сходила с ума со мной в Париже, которая вытаскивала меня с того света своими ладонями, которая прыгала со мной в свои страхи… Где она, Тина? Где та девочка, которая отдалась мне, которая поверила мне? Или это все было враньем? Посмотри же на меня!
- Было враньем… - прошептала она, раздаваясь во мне колючим эхом, все еще пряча свои океаны под дрожащими веками.
- За что ты мне, Тина? За что ты мне?
Я бессильно прислонился лбом к ее лбу, словно моля о пощаде, не в силах выдерживать эти летящие в меня ножи.
- Посмотри мне в глаза! – я оторвался от нее и, обхватив пальцами ее подбородок, потянул лицо к себе. – Это последнее, о чем я когда-либо тебя попрошу. Просто скажи это глядя мне в глаза.
Ее глаза распахиваются, оголяя ярко-голубой глянец океана, словно над его водами только что взошло солнце и оживило его тусклые глубины.
- А ты верни мне того Дана, который говорил, что… любит. Которому было не важно, слышат ли его, ответят ли ему, знают ли все о его любви… Который не умел ранить, который просто летел, который был безусловен…
Она говорила это полушепотом, так как голос окончательно отказал ей, говорила, спотыкаясь о ком в горле, то и дело смахивая слезы, которые так не хотела показывать.
- Ты же сама убила его, Тина. Своими вечными сомнениями и недоверием… Он ведь был тебе верен. Возможно, впервые за всю свою жизнь!
Она с силой уперлась в меня руками, отталкивая, словно боялась задохнуться из-за выгоревшего воздуха между нами. Ее грудь высоко вздымалась от частого и шумного дыхания, словно в океане внутри нее грянул 12-бальный шторм. Она приоткрыла рот и посмотрела на меня так, будто готовилась сказать самый сложные слова в своей жизни.
- Самосохранение.
- Что?
- Инстинкт самосохранения. Я ограждаю себя от всего, что может достать слишком глубоко. А ты достал даже глубже возможного. Я не верю никому. Даже себе. А тебе начала… Но у меня нет сил, чтобы продолжить. Я много лет учила себя обратному. Я слишком много знаю о боли, чтобы узнавать новое о любви. Просто…. если ты еще раз так исчезнешь… уедешь… или уйдешь к другой… я просто умру, Дан. Я просто умру без тебя. Ты не просто сердце мне разобьешь, ты меня разобьешь. От тебя единственного у меня нет противоядия. Как оказалось…
Она выдохнула и тяжело прислонилась спиной к стене, словно ее кто-то толкнул. Короткая нервная улыбка на миг коснулась ее губ.
- Как я могу тебе верить, Тина? Если ты только что говорила, что врешь…
Она долго смотрела на меня, сильно закусив губу, обескровливая ее под жестким прессом зубов. Я видел, как сумасшедше пульсирует кровь во вздувшейся артерии на ее шее.
- Ты прав. Ты прав.
Она будто поставила точки. Не одну, а сразу две, чтоб наверняка. Вколотила их в нас гвоздями.
Потом она резко развернулась и со всей силы дернула за непокорную ручку двери. Та отчаянно скрипнула и вывалилась из дверного полотна в ее ладонь. Тина тут же отбросила прочь капитулировавшую железку и с силой пнула дверь, которой больше нечем было обороняться. Я слышал, как она поспешно собирается в коридоре, но не мог оторвать взгляда от катающейся по полу дверной ручки, пребывая в каком-то странном шоке.
Что она сказала? Что она только что сказала?..
Я пересыпал ее слова, словно бисер с ладони на ладонь, не в силах определить какого он цвета.
Из транса меня вывел громкий звук захлопывающейся входной двери.
«Умру без тебя»
«Как я могу тебе верить»
Эхо от этих слов распространилось в голове битым стеклом.
Кому же мне тогда верить, если не ей?
Я срываюсь с места и босиком выбегаю под проливной дождь. С непривычки я абсолютно слеп в темноте, но через какое-то время глаза выхватывают ее отдаляющийся силуэт в свете фар проезжающих машин. Она достигает дороги быстрее меня и начинает энергично махать рукой, пытаясь остановить попутку. Перехожу на бег, дождь быстро вмешивает меня в ночную слякоть. Дорога кажется бесконечной, но я уже отчетливей вижу ее впереди: она без верхней одежды, в руке какой-то предмет. Из-за поворота выруливает фура, вырывая ярким потоком света ее хрупкую фигурку из темноты. Мне кажется, что она стоит слишком близко от проезжей части и ее вот вот-вот сметет это несущееся навстречу чудовище. Волосы становятся дыбом от ужаса из-за этого ее безрассудства. Наконец, я достигаю ее, успев умереть несколько раз за это время от страха, что кто-то или что-то выхватит ее из этого ливня быстрее, чем я.
Она вздрагивает всем телом, словно пораженная молнией, когда я подхватываю ее на руки. Не противится. Промокла до нитки. Крепко обхватывает руками мою шею, а ногами – талию, и рыдает, сильнее, чем этот сумасшедший февральский ливень, всю дорогу до дома. А я все шепчу в теплую шею то, о чем сказал ей лишь однажды и теперь не побоюсь повторить еще миллион раз. И мы уже оба, как этот незаконный ливень – плачем, хоть это и не подобает таким зимам, как мы.
На входе стягиваю с нее промокшую обувь и бросаю на пол. Дрожим оба, словно по нам проходит бесконечный разряд тока. Несу ее к огню, усаживаю на диван и пытаюсь снять заметно потяжелевший кардиган, с которого потоком стекает вода.
- Давай, малыш, тебе нужно согреться.
- Тобой…
Она ловит мой взгляд. Ее глаза выплакали всю свою синеву и сохранили только нежность едва уловимого оттенка. Прикасается губами, сначала осторожно, будто впервые пробует. Будто не знала меня всего. И я поглощаю осторожность ее поцелуя своей уверенностью и несдержанностью, потому что целую вечность был без нее. Как я вообще был без нее? А был ли я вообще?..
Поцелуи – как тогда, в первый раз. В студии, когда мы хотели отрепетировать дуэт, а отрепетировали нашу первую ночь. Поцелуи, когда невысказанного больше, чем сил рассказать об этом губы в губы. Если меня когда-либо спросят, как избавиться от хронической душевной боли, то я отвечу – с помощью таких вот поцелуев. До отказа мышц и легких.
Кардиган тяжело сползает вниз. Ее тело под мокрой тканью рубашки, ставшей такой бессовестно прозрачной, настолько сексуально, что выжимает во мне максимальную скорость. Поднимаю Тину на руки и пересаживаю на стол, предварительно смахнув с него все лишнее. В число лишних несознательно оказывается огромная настольная лампа, которая послушно уступает свое место и с треском врезается в объятия пола, разбиваясь вдребезги.
Я замечу это только утром. А пока из всего происходящего я воспринимаю только острия коготков, жадно впивающихся в мою поясницу под поясом брюк. С трудом стягиваю с себя насквозь промокший свитер, и хищные руки взлетают по ребрам вверх изучать новые территории. Капля со сбившихся в кудри волос приземляется мне на грудь, и тут же испаряется под прикосновением обжигающего языка.
Запускаю пальцы в зазоры между пуговицами, жадно добираясь до теплой кожи, полностью покрытой бугорками мурашек. Нет сил их расстёгивать – нетерпеливо разрываю полы рубашки, и белые пуговички разлетаются по сторонам, бессильные перед мощным рывком. Она вскрикивает от неожиданности, выпуская мои губы, страстно кусает шею, перекусывает все ниточки, связывающие меня с реальностью. Все, кроме одной – ее собственной.
Я груб и требователен, и она разгорается от этого подо мной еще ярче, упивается, чувствуя в себе меня, мою силу и бесконечную потребность в ней.
Видели ли вы вспышки молний в ту дождливую ночь с 5 на 6 февраля? Нет, - скажете вы, - гроз в феврале не бывает... А мы видели. Бесконечное количество раз. Пока полностью не провалились в сон, растворенные друг в друге каплями февральского дождя.
Кому же мне верить, если не ей?
Кого же мне любить, если не ее?
***
Я слышу шум моря. Сначала мне кажется, что это тот самый знакомый шум из моих ракушек, собранных в детстве, но, открыв глаза, я понимаю, что стою по щиколотку в теплой воде. Жмурюсь. Солнце катится вниз где-то впереди, щедро купая меня в закатных лучах.
Я знаю это место. Я бывал здесь. Но никак не вспомню. Ах да…
Затока.
- Я здесь, догоняй!
Впереди меня, по линии воды бежит девочка, разбрызгивая по сторонам серебристые капельки моря, и заливается от смеха. Она протягивает назад руку, чтобы я ухватился, но она слишком далеко.
- Ну же, догоняй! Я здесь!
Две ее косички цвета пшеничных колосков пританцовывают в такт ее движениям.
Я узнаю ее. Она снова ко мне спиной. Я снова не вижу ее лица. Только эти косы, так тщательно заплетенные ее матерью.
- Подожди, малышка!
Я начинаю бежать по воде вслед за ней, но не могу ее догнать. Светловолосая искорка хохочет еще заливистее и беспрестанно зовет меня:
- Я здесь, я здесь, догоняй!
Куда же ты? Я всю жизнь живу с памятью о тебе, с чувством о тебе, позволь мне рассказать тебе об этом, остановись.
- Догоняй же, быстрее, быстрее!
С кармана ее платьица цвета морской волны что-то выпадает, но она не обращает внимания и продолжает нестись южным ветром вперед по берегу, зовя меня за собой. Я поднимаю с воды выпавшее, это клочок черного цвета, похожий на снимок полароида или кадр проявленной пленки. Изображение на фото какое-то мутное, я ничего не могу разобрать.
Поднимаю глаза, в надежде узнать у нее ответ, но малышки передо мной больше нет.
***
***
- Нежность моя… - чувствую теплые руки на своих щеках, кто-то мягко поглаживает их, вмешивая в приятные прикосновения ласковый полушепот. – Что тебе снится?
Открываю глаза. Синева ее взгляда нависает надо мной и кажется мне прекраснее небесной.
- Тина… как же я ее найду?..
Запускаю пальцы в ее мягкие локоны, убирая их назад от прекрасного лица.
- Кого? – она удивленно улыбается, очерчивая пальчиками мои губы.
- Девочку…
- Тебе что-то приснилось? Ты говорил во сне и куда-то так рвался, - она приглушенно смеется, словно мурлычет.
- А где фото? – я привстаю, опираясь на локти. Мы лежим на полу, на огромном пушистом ковре у камина. До спальни, по всей видимости, так и не дошли. Зато согрелись на целую жизнь вперед.
- Какое фото? – ее улыбка становится еще шире. Должно быть, я кажусь ей очень забавным.
- У меня в руке было…
- Эй, а ну-ка немедленно возвращайся ко мне из своего сна, - она укрывает меня собой, и по тактильности это лучше всех самых дорогих шелков. Укутывает меня теплом своего тела, осыпается поцелуями на изгибе шеи и плеча. Улыбаюсь от осознания того, какая же она сладость. Не знал ее такую совсем.
Собираю ее с себя, словно цветочные лепестки, переворачиваю на спину, нависнув сверху, и закидываю податливые руки ей за голову, формируя самую беззащитную позу. Смеется, доверяет.
- Я уже говорил, что люблю тебя?
- Да. Всего-то несколько тысяч раз.
Покалывает меня своим звонким смехом, но тут же начинает задыхаться, как только мои губы мастерски находят нужную точку на ее теле. Острый горбик ключицы, пик груди, ее основание с притаившейся там родинкой, склон ребер, впадинка пупка. Мое. Выгибается навстречу каждому прикосновению, такая открытая и беззащитная, готовая добровольно сдаться, не противясь вторжению. И я завоевываю все ее миры, не в силах больше оставаться вне.
