Своим?..
Чёрт тебя раздери…
Да быть не может! Пока девушка отвернулась к столу, записывая что-то на листке подрагивающей рукой, Шикамару задрал голову к потолку, глядя прямо в угол, в маску кота. — Уйди, — прошептал это самими губами, бесшумно. — Я — её альфа. Голова с копной коротких каштановых волос задумчиво склонилась к плечу. Анбу думал. Скорее всего, пытался почувствовать, подтвердить эти слова. Вряд ли бы медика по приказу Годайме защищал шиноби, ни черта не разбирающийся в её работе. В конце концов шиноби коротко кивнул, но не растворился в шуншине, как теневик ожидал, а слился с деревянным потолком. Несмотря на смутные подозрения, следов его присутствия Шикамару больше не ощущал. В груди как-то резко стало не хватать воздуха, будто лёгкие изнутри уже пропитались сакурой. Ино оказалась права. Отвратительно! Она же этого никогда не забудет! — Сакура, — чунин притронулся к девичьей спине, даже не подумав, что обращения достаточно, чтобы привлечь её внимание. Тепло женской кожи ощущалось ладонью даже через свитер и халат. Раньше такого не было. Хотя, прикасался ли Шикамару к Сакуре раньше? Нет. Думал ли, что Ино права? Тоже нет. Розоволосая не стояла с ним рядом никогда. И никогда не была его идеалом. Ему бы, если честно, тихую и спокойную гражданскую, которая воспитывала бы детей и сидела дома, держась подальше от опасностей и смертей. Но что, эта отвратительная природа разве будет следовать его желаниям? Куноичи резко обернулась, смахивая с себя его руку. Глядела теперь не задумчиво-нейтрально, а с подозрением, как кошка, загнанная в угол. — Ты выгнал Анбу, — догадалась ученица Пятой, метнув взгляд в потолок. Подумала с секунду, крепко сжала кулаки и нахмурилась. — Не подходи ко мне, иначе я всё тут разнесу. А Харуно могла бы. Шикамару знал это со слов Наруто. Харуно действительно могла разгромить весь этаж одним ударом, или полигон, или скалу. А ещё он знал, что эта милая розоволосая чунин вместе со старейшиной Песка победила Сасори из Акацуки, что врезала Саю за его нелестные слова в сторону Саске. Вообще не его идеал — с ней не было бы покоя. Всё равно что впустить в дом вторую мать… Шикамару устало вздохнул, примирительно поднял руки вверх: — Я не трону тебя, обещаю. Ты же поняла, почему Анбу позволил мне остаться? Ядовитые глаза нехорошо сощурились. Нара под этим взглядом замер, приоткрывая рот — ещё чуть-чуть и он бы просто задохнулся от её вишнёвого запаха. Омега может храбриться сколько угодно, но её испуг ощущается ещё сильнее, чем возбуждение. Наверное. Но запах достаточно резкий, чтобы запомнить его и потом сравнить. Да, сравнить... — Позволь помогу, — парень указал подбородком на стерильный бинт. Нехотя, но ему кивнули в ответ: место прокола нужно забинтовать, залечивать чакрой…слишком мелочно, всё равно ведь заживёт само собой за пару дней. За шорохом её юбки и сбитой прядью волос из низкого хвостика, обрамившей тонкую линию скулы, Шикамару оказался немного потерян. Молочная кожа слишком мягкая, вздохи слишком аккуратные, губы слишком красные. Куда смотреть? Как дышать? Теневик знал о природе альф практически всё: знал, что с истинным рядом первая течка и гон наступает раньше, знал, что омега не может не подчиняться альфе, знал, что альфа не может пропустить мимо свою омегу. Но почему? Почему всё это наступило так резко и внезапно? Как зима на Коноху! — Не бойся, я тебя не трону, — чунин говорил это своим привычным, расслабленным голосом, а у самого на языке горчила собственная кровь, потому что он ей врёт. Инстинкты говорили за него и думали за него — убить мало того умника, который в книгах писал, что это норма. Розоволосая голову на отсечение готова дать, что парень буквально задыхался от яркого запаха. А после того, как она отошла от него, а он потянулся к водолазке, чтобы одеться, у него разом напряглись все мышцы — это, честно говоря, нехило тогда испугало, — а Шикамару этого даже не заметил. Сколько бы мозгов не было в этой гениальной голове, ученица Пятой представляла, что ему в любой момент может отказать здравомыслие. Природа такая. Но всё должно быть по взаимному согласию! По-серьёзному! — Три дня! Результаты будут через три дня, тогда и придёшь! Наверное, — Сакура толкнула теневика в грудь, потому что он сам не заметил, как подсел к ней ближе и замер, не моргая. Стоит ли говорить, что ученица Пятой тоже кое-что почувствовала? Что руки у неё начали тихо подрагивать ещё тогда, когда Нара вошёл в помещение, когда дышал ей в макушку, когда резко втягивал носом воздух... Просто без комментариев. Шикамару был альфой, это понятно, и он бесспорно догадывался, что она омега. Это…это было проблемой — с остальными такого не случалось, ведь действие недельной таблетки-подавителя ещё кое-как работало в последние часы, да и рядом всегда находилась Яманака: она помогала проводить осмотр, часто шутила и разбавляла всякое волнение: её мастерский контроль природных чувств не позволял волком смотреть на подругу-омегу, и это было просто прекрасно. А тут она вдруг взяла и ушла, бросив напоследок одну неловко-смущающую фразу:«Через неделю, подруга, у тебя начнётся течка, может даже раньше. И советую не прятаться в тени — там он будет искать в первую очередь.»
Дверь за Шикамару громко захлопнулась. Он быстро спустился по лестнице, выскочил на холодную улицу, не застёгивая куртки, и подставил лицо под снегопад. Всё тело горело: снежинки за долю секунды размякали на его коже, пот заливал спину. Он с трудом дополз домой, с трудом прожевал обед, с трудом ответил на вопросы матери. — Вишней пахнешь, — как бы невзначай подметила брюнетка, наливая горячий чай. Шикамару отмахнулся: этот жест, кажется, он скопировал у своего отца ещё до того, как произнёс своё первое слово. Раздражающие гены… — Вялый ты какой-то, ещё с утра заметила. Ты не заболел? — Я здоров. Пойду спать, — бессовестно утащив со стола поднос с чаем и печеньем, парень босиком прошаркал в свою комнату. Йошино задумчиво улыбнулась ему в спину, грея ладони чашкой. Выдохнула клочок пара изо рта, вспомнила, как её сын неловко передёргивал воротник футболки, задушенный теплом собственного тела, и вяло моргал утомлёнными, но живо блестящими глазами. Кажется, это хороший знак. Через три дня молодой чунин держал в руках документ с чётко выведенным: альфа. И в графе «совместимость с»: Харуно Сакура. — Я ненавижу свою жизнь! — закричал Узумаки, сердито комкая бумагу. — Шикамару, а у тебя что? О… Блин, ну почему тебе повезло, а мне нет, а? Запах красок и моря въелся в его оранжевую одежду. Слишком подозрительно для того, кто всегда был таким…кислым. Лимонно-апельсиновым. Теневик посмотрел на друга, аккуратно разжал его дрожащие пальцы, вчитался в плавающие строчки. Омега, «совместимость с»: Сай. Так и знал. За спиной блондина рассыпались иллюзорные брызги чернил — член Корня подошёл к своему истинному со спины, обернув руку поперёк его живота: — Это ему-то повезло? Сакура для тебя тумаков не жалела, а ради этого ленивого парня, думаю, она будет стараться ещё лучше. Наруто поражённо распахнул рот, столкнувшись с помутневшими карими глазами товарища. Сейчас что-то будет, подсказывало лисье чутьё, и что-то не очень хорошее. Слишком резко на молодого джинчуурики свалилась эта несчастная истина: то Сай постоянно бесил своими тупыми пошлыми шуточками, то в последние дни стал приставать, а уж того хуже — критиковать всех тех, с кем он хорошо общался. Это неправильно и нехорошо, особенно по отношению к его лучшей подруге. Да, у Сакуры-чан характер не сахарный, но она всегда — всегда! — была и есть рядом. Сакура-чан ругала его скорей по старой привычке, а глаза у неё улыбались: в них не было настоящей злобы или раздражения. Так что врезать бы этому корневику, если по справедливости, но Узумаки не может — колени подгибаются от жара, ощущаемого спиной. Его альфа, всё-таки, будь он неладен. Да за что, блин?!.. Голубоглазый лишь сокрушённо мотнул головой, попытался отпихнуть от себя бывшего анбушника, но всё безуспешно. Секунд пять прошло в липком молчании. Шикамару вернул Узумаки смятый лист и аккуратно оттеснил в сторону за плечи, глядя в упор, в помутневшие чёрные глаза: — Замолчи, иначе я вскрою тебе глотку, — его омегу никто не смеет оскорблять. Особенно этот утырок с липовой улыбкой. Всего одна печать и тени за его спиной обрели материальность. — Не трогай моего омегу, мальчик. Лезвие танто сверкнуло в свете лампы. В холле больницы стало душновато. Разняла альф, словом, сама госпожа Хокаге, заглянувшая в больницу для проверки очередной поставки подавителей. Разняла так, что Сакуре пришлось потом латать их травмы (коих вышло больше после беседы с Сенджу), а Наруто — просить «баа-чан» не устраивать им месяц Д-ранговых миссий на грядках. По своему горькому опыту джинчуурики знал, что это слишком жестоко. Сай в какой-то момент глубоко вздохнул и произнёс: — Извини. Харуно замерла на долю секунды, прежде чем вправить ему выбитый плечевой сустав; вопросов задавать не стала, посчитав, что это извинение — последний шаг в утолении мужского конфликта. Наруто в этот момент стоял в дверном проёме перевязочной, скрестив руки на груди, и губы его впервые изогнулись в радостной улыбке, когда он посмотрел в чужие чёрные глаза, впервые ищущие одобрения. «Правильный поступок, даттебайо. Надо бы и дальше продолжать в том же духе…» Как только дверь за двумя истинными (вот это поворот!) закрылась, медик взялась за лечение второго страдальца. Кровоподтёк на скуле, налитый синевой фингал, яркие багровые порезы от самого плеча до локтя, испорченная одежда. Чунин истекал кровью молча, мужественно, терпеливо, ведь девушка честно не могла разорваться надвое — Сай до исцеления выглядел хуже, потому что Цунаде-сама тоже не любила фальшивые улыбки. — Не буду спрашивать, что у вас произошло, просто… — ученица Пятой подошла, прикладывая ладонь к его сомкнутым глазам и пуская зелёную чакру. — Не так я представляла себе этот день. — То есть? — парень слабо шевельнул распоротой рукой, достал из переднего кармана штанов сложенный вчетверо листок. — Ты расстроишься, если увидишь здесь подтверждение своих мыслей? — То есть? — перекривила его розоволосая. — Почему я должна расстраиваться? — Не знаю, но три дня назад ты живо вытолкнула меня из своего кабинета, — теневик открыл оба глаза, бегло облизывая разбитую нижнюю губу. Уткнулся взглядом в белую шею, невысокий разрез малиновой кофты с рукавом. Всё тело напряжённо сжималось от её близости. Точнее, от не-близости. Отвратительная природа! Шикамару бы закатил глаза, пожаловался небу (или Асуме за игрой в шоги), что ему не хочется принимать на себя судьбу альфы. Был бы бетой — не было бы всё так проблематично. — Не рыпайся пока, — тонкая рука зафиксировала его локоть в воздухе; медик озадаченно нахмурилась, ощупывая торчащую кость. Отвечать, судя по всему, не планировала. Впрочем, Шикамару не собирался настаивать. — У Цунаде-сама, хватка, конечно, как у цербера. Хорошо ещё, что вы обошлись парочкой вывихов… Щёлкнуло. Нара даже не рыпнулся, лишь сжал челюсть покрепче. Тепло медицинской чакры перекинулось на порезы от танто ниже закатанных рукавов. Теперь розоволосая стояла ещё ближе, чем три дня назад. Это наводило на определённые мысли, потому что она всё ещё пахла вишней. — Почему ты не пользуешься подавителями? — брюнет подхватил её локоть, когда она закончила исцеление и отвернулась, чтобы уйти. Или не уйти. Неважно. Просто ему не нравилось думать, что ощущение этого дурмана на коже сейчас пропадёт. Прямая спина с белым кругом на кофте заметно напряглась: пришлось разжать пальцы и терпеливо вздохнуть. Впрочем, девушка повернулась к нему сама. И ей, очевидно, было что ответить. — Со дня на день наступит первая течка, — она неловко поправила рукава, глядя себе под ноги. — Но совсем скоро мы снова отправимся за Саске-куном в одно из убежищ Орочимару… Понимаешь, я... Я не могу подвести Наруто. Теневик резко дёрнул девчонку на себя — от неожиданности та упала корпусом к нему на колени, ткнулась лбом в живот и напряжённо заворчала, пытаясь встать. Другая рука несильно, но требовательно надавила ей на лопатки. Колени побеждённо столкнулись с прохладным полом. — Эй! — тяжёлое дыхание и усилившийся запах вишнёвого страха. Шикамару мысленно зарычал — на себя и на неё. — Ты хочешь пережить эту течку со мной, чтобы потом спокойно пойти на поиски Учихи. Нормальный расклад, понимаю. Я тоже тебя не люблю. Ты моя омега, но я не обязан испытывать к тебя светлые чувства. Так? Хватка на запястье переросла в поглаживание, незаметное прослеживание ускорившегося пульса. На спине — мягкое, почти не требовательное давление. Сакура почувствовала неладное, когда прогнулась в спине, приластившись к его рукам. Не хотела (конкретно сейчас, в таком постыдном положении), а сделала. Ожидаемая течка всё равно умудрилась подкрасться незаметно. Первая, самая тяжёлая и длинная, она гораздо проще и быстрее переживалась со своим истинным, и ученица Пятой вполне обдуманно пошла на это. В конце концов, не признать тот факт, что Шикамару был не самым худшим вариантом, было нельзя. И если бы не её притуплённое мощным подавителем обоняние (эффект только-только проходил, но всё ещё оставался на момент осмотра), она бы, наверное, с ума сошла ещё тогда, три дня назад. Но это было бы слишком поспешно и безумно. — Так? — повторил. Ладонь скользнула вдоль позвоночника, задевая линию выбившегося из юбки свитера. Пара миллиметров — и голая кожа. Тёплая, сладкая кожа. — Так, — покорно протянула медик. Глаза влажно блестели. Не любит.Не-лю-бит.
Он. Её. Не. Любит.
Куноичи обидно слышать это, как его омеге, но как бывшей однокласснице, которая тоже не готова заявлять о какой-либо любви — терпимо. Поэтому голос почти не дрожит, когда она поднимает голову и шепчет: — Но я не хочу, чтобы это осталось «так». Всё-таки, она омега. Сильная, упрямая, уверенная в себе, но омега. Это она строит мосты в их отношениях, это она тянется к альфе, приближая время его первого гона, это она служит ему опорой. Хотя, это, конечно, работает в обе стороны: альфа не может не любить её в ответ, не может не защищать, не может предать. На этом и строится любая семья. На взаимопонимании и отдаче. Сакура заложила первый кирпич к этому фундаменту, не став ничего скрывать. Она хотела, чтобы он ей помог, а она взамен помогла бы ему. Шикамару смотрит на неё, не моргая — он не против, он с её словами согласен — и уже этого достаточно, чтобы Харуно, облизывая пересохшие от волнения губы, потянулась к ремню на его штанах. В конце концов брюнет протянул: — У тебя началась течка, я просто не могу тебе отказать, — пальцы огладили румяную щёку, зарылись в волосы на затылке. Он уже был предельно возбуждён, но, стоит отдать ему должное, всё ещё трезво соображал. Хотя… Сакура быстро разобралась с защёлкой на ремне, молнией штанов и приспустила бельё, жадно разглядывая крепко стоящий член. Потом, недолго думая, решительно прикоснулась к головке губами, пропустила язык, игриво стрельнула глазами. Шикамару резко вздрогнул всем телом, сжимая руку на её затылке. Да-а. Природа отвратительна, его желания не учитывала изначально. Но какая уж теперь разница, если всё это с лихвой компенсировалось мягкими губами его омеги? — Теперь я просто не хочу тебе отказывать, — зрачок расплылся по радужке, когда Сакура в районе его бёдер радостно угукнула, пуская в ход руки: слегка сдавила член у основания и размашисто провела тёплым мокрым языком по всей длине, скользя по следу пальчиком свободной руки. Смотрела снизу вверх, ища одобрения. На языке отпечатались его альфий запах, кисловатый пот и что-то такое неуловимо-приятное, от чего стон перемежался с движениями пылающих губ. Она текла, это слышно и видно по всё шире разведённым ногам, и пахла действительно не так, как при испуге. Тот был запах резкий и удушливый, а теперь… Им хочется пропитаться насквозь. Дыхание от неожиданно умелых ласк сразу же сбивается, Шикамару запрокидывает голову к светлому потолку и давит в себе мучительное желание прервать эту восхитительную ласку только ради того, чтобы опрокинуть девчонку на кушетку и одним резким движением сделать её своей. Он понимает, что одна течка не сделает их друг для друга любимыми, но Сакура…так старается ради этого. А чужие старания надо поощрять — альфа должен уважать свою омегу. Харуно хотела ощутить его член в себе. Раздразнить, а потом получить всё без остатка. Да, это будет дико — секс в незапертой изнутри перевязочной, на кушетке, но пути назад уже нет, ведь она сама сделала шаг вперёд, сама поступила дико. И ради своей цели, и ради своей природы. Поэтому, помогая себе рукой, девушка напористо двигает головой вверх-вниз, втягивает горячую плоть, ни в коем случае не пытаясь коснуться её зубами. Голова кружилась от того, что Шикамару помогал ей, устанавливая свой темп, сжимал-поглаживал волосы и подталкивал голову ближе, коротко выдыхая сквозь зубы. «Молодец», «правильно»... Её дурманило ощущение его одновременной податливости и неограниченной власти. Плоть была горячая, как кипяток, дразнящая нёбо и щёки изнутри. Сакура приняла крепкий член глубже и ощутила его сильную, конвульсивную дрожь — в глотку толкнулось горячее семя и ей большого труда стоило проглотить его, не закашлявшись. Тепло опустилось в живот, сжало органы изнутри. Девушка практически уселась на пол, тяжело дыша и охлаждая ноющую промежность холодом кафельного пола. Нара поманил пальцем к себе. Сакура не устала — в ней всё ещё бесновалось течное возбуждение, — но немного напряжённо облокотилась на его колени, подтягиваясь на дрожащих руках. — А вот теперь у меня начался гон, — поделился парень, перехватывая одну её ладонь и опуская на снова вставшую плоть. Сакура сглотнула. — Ты разве не этого хотела? — Д-да, — тут же отозвалась ирьёнин, заправляя свободной рукой за ухо прядь волос, а другой — скользя ладошкой вверх по всей длине, цепляя ещё влажную головку со следами спермы. — Н-наши циклы сейчас уравня-яются… — зелёные глаза обрели фантастическую яркость, язык заплёлся, а брюнет всего-то погладил её по шее, оттянул невысокий ворот кофты и скользнул вниз, сжимая грудь сквозь плотный лиф. — Дверь закрыта? — узкие глаза стрельнули куда-то за девичье плечо. Сакура, прослушав вопрос, негодующе нахмурилась — где его внимание? — и одним рывком толкнулась в его губы своими, срывая почти целомудренный поцелуй, но тут же превращая его во взрослый. На шее, до кричаще-яркого засоса. На этом вся её инициатива закончилась: Шикамару без слов опрокинул её на кушетку, избавил от верхней одежды и сложил клановую печать. Тень поползла к ручке двери, замкнула её и, растаяв, тут же коснулась худых белых запястий, фиксируя их над её головой. Девушке никогда не доводилось ощущать на себе материальную силу его теней: они оказались достаточно мягкими и острыми: чтобы удержать, когда надо, и доставить боль, когда надо. На голый подтянутый живот легли большие ладони. Быстро и достаточно резко эти самые ладони стащили с её бёдер задравшуюся до пояса тёплую юбку, оставляя внизу только бельё, сетчатые чулки и непрекращающуюся дрожь. Медик не могла даже ноги вокруг него обернуть, пока Нара, склонясь над внутренней стороной её бёдер, громко и загнанно дышал. Вишня.Миндаль и вишня.
Идеальное сочетание.
Тёплые ласковые руки медленно изводили омегу, так как были буквально везде, кроме того самого места, которое так нуждалось во внимании. Шея, грудь, плечи, талия, колени... Дорожки быстрых поцелуев растекались невидимыми ожогами. Альфа медлил, доминируя, слушал умоляющие стоны и улыбался, пугающе сжимая челюсти. К счастью, последнего она не видела: одно дело чувствовать себя любимой, другое... добычей. — Скажи честно, — наконец, Нара отодвинул насквозь мокрую ткань в сторону, вводя два пальца на всю длину — она была узкой, но из-за обильного количества смазки дискомфорта не ощутила, а напротив, тут же толкнулась бёдрами навстречу — так же резко, как три дня назад, испуганная, повернулась к нему и сбросила с себя его руку — и несдержанно застонала. Парень чуть не сорвался, когда Сакура быстро и мерно задвигалась, поглаживая одной ногой его живот и едва задевая изнывавший член. Омеге так не хотелось отвечать сейчас на его вопросы… Отчасти из-за того, что она его и не слушала, оглушённая собственными ощущениями. Течка изводила сильнее, чем можно было себе представить. О таком не пишут в книгах. Разве что, исключительно в порнографических. — Ты представляла в роли своего альфы Учиху? Сакура ведь была в него влюблена. Из-за него ссорилась с Ино, боролась за жалкие крупицы внимания, защищала, как умела, плакала. Взятое с Наруто обещание Харуно не хотела забывать, да и не могла, ведь сам Узумаки горел не меньшим желанием вернуть друга и напарника обратно в деревню. Только вот почему? Сакура бы ответила, если бы могла. Если бы в лёгких осталось хоть что-то, кроме мускусного миндаля, если бы ей хотелось ответить. Это была простая влюблённость! А влюблённость — это когда нравится голос, внешность, характер, когда признаёшь недостатки и тихо миришься с ними, когда трепетно реагируешь на защиту. Это чувственная порывистость — девичья, болезненная; это дрожь в органах, когда всё надуманное (свадьба, дом, быт и дочка с шаринганом) рушится карточным домиком — вот это всё «почему». И это всё «представляла в роли своего альфы Учиху». Ничего не было и уже не будет. — С-се-ейчас — только т-ты… — омега широко распахнула глаза, когда пальцы вдруг исчезли, а вместо них оглушающее тепло подарил мягкий язык. Этот язык быстро и властно, всего тремя движениями огладил её клитор, вкруговую прошёлся по чувствительным нежным складкам и… всё. Искры засияли под зажмуренными веками, тело завибрировало, истекло очередной порцией смазки.Один-один.
— Значит, был и он, — альфа понял её ответ, еле-еле составленный заплетающимся языком и последним, не самым логичным кусочком разума, по-своему. Тени на запястьях словно бы в наказание поросли иголками. Сакура сдавленно закричала, сводя колени вместе, но ненадолго, потому что через секунду пропала и боль, и ощущение только-только пришедшего удовольствия. А возбуждение — осталось, осталось и усилилось, когда руки огладили белые колени, требовательно развели их в сторону. Шикамару легко закинул её стройные ноги себе на плечи, остервенело вылизывая мокрые от смазки бёдра. Горячо. Это был сладкий, вишнёвый вкус, скользящий вслед за каждым движением языка и усиливающийся после каждого его касания.Вишня стала мёдом.
— Я это исправлю, — хриплый от возбуждения голос опустился на кожу правого бедра, а следом за ним — клыки, кусающие цепко, до крови. Метка альфы смешала его собственный запах с запахом этой омеги. Её никто и никогда не посмеет коснуться, потому что отныне она занята. Метка в таком чувствительном месте горела дикой болью — альфа поспешил бегло зализать ранки от клыков, прежде чем, тихо прошипев от желания, отпустить тени на её руках, отпустить её ноги и толкнуться в горячее лоно, прикрывая глаза от мельтешащих белых мушек эйфории. Течная омега кричала так, что закладывало уши. Благо, альфу сейчас это абсолютно не волновало: да, их, скорее всего, слышали в коридоре, да, скорее всего, узнали по голосам, но какая к чертям разница? Парень изредка затыкал девичий рот глубокими поцелуями и вслушивался в надрывный скрип кушетки: ещё чуть-чуть и та просто не выдержит напора. Наверное, на ней уже проходила чья-то течка… Сакура временно вернула себе первенство — после очередного оргазма (шесть-один, как если бы они вели счёт) опрокинула альфу на спину, седлая, и показательно провела медтехникой по кровоточащим на запястьях ранкам. — Это — единственная боль, которую я тебе доставлю, — Нара, извиняясь, огладил её талию и в очередной раз опустил на свою плоть. Темп был быстрый, резкий, но Харуно настойчиво продолжала двигаться медленно и плавно, опираясь на его плечи и применяя чакру. — Метка на бедре тоже была болезненной, — розоволосая поджала покусанные красные губы, наклонилась к мужской шее и укусила, крепко сжимая челюсти. Руки на её талии сжались. Шикамару застонал, но боли в этом стоне не было. — Да чтоб тебя! — медик встретила его насмешливый взгляд своим, разозлённым, и тут же выгнулась дугой, стоило альфе чуть сместить угол проникновения, приподнимая на локте одну её ногу. Смазки было очень много, с ней каждый толчок звучал так пошло, как в популярных романах Джирайи. «Хлюпающе», «влажно», «насыщенно». И лишь фоном к ним — скрип мебели, тяжёлое смешанное дыхание и мелодия звонких девичьих стонов. Шикамару ненавидел свою природу. Раньше. Но сейчас, глядя в это красное лицо с широкими кошачьими зрачками, он готов был признаться, что это… Это того стоило. Та скрытая сила, которую он часто заменял и компенсировал умом, вырвалась наружу — теперь Нара был не в пример сильнее Сакуры, дрожащей под его руками и истекающей упоительным вишнёво-миндальным ароматом. Может, он когда-то и будет мечтать о спокойной гражданской девушке и её безопасном будущем — наверное, когда его омега будет приходить с заданий в синяках, — но определённо не сейчас. А сейчас под ними всё-таки сломалась кушетка. Сакура засмеялась ему в плечо, глотая очередной оглушительный стон. Шикамару ткнулся почти развязанным на затылке хвостом в холодную перекладину и подхватил её смех. Потом Харуно расправила спутанную чёрную прядь у его виска, понаблюдала за умиротворёнными, мягкими чертами, и положила голову на его грудь, вслушиваясь в спокойное сердцебиение. Они лежали так, горячие и мокрые, пока не почувствовали сонливость. — В душ? — спросила шёпотом ирьёнин. — На третьем этаже душевые. Там он без лишних слов взял её ещё пару раз. И всё равно было мало. Но всё же больница — не место для таких дел. Пара оделась, столкнулась почти у самого выхода с Ино (и как у неё только скулы не свело от той широкой довольной улыбки? но всё же спасибо ей, что поставила звукоизоляционный барьер, а то Хокаге, строго следившая за дисциплиной, простыми вывихами бы не ограничилась), и с удовольствием подставила лица холодному снегопаду. Оба не любили зиму. Но сейчас та наступила как раз кстати. — Я проголодался, — теневик задумчиво засунул руки в карманы куртки. Сакура тут же вцепилась в его подставленный локоть. Лицо у неё погрустнело, что сразу же бросилось ему в глаза. — Что-то не так? Омега отрицательно помотала головой: — Нет, просто я... Меня ноги не держат. Но я тоже есть хочу. Она выглядела одновременно и смущённой, и довольной. Растрёпанные волосы пригладила малиновая шапка, но ему почему-то невыносимо захотелось поцеловать её в макушку, пусть она даже этого не почувствует. Так он, собственно, и сделал, а потом подхватил девушку на руки, безошибочно поворачивая в сторону её дома. Шиноби не надо было спрашивать дорогу: он буквально шёл на след её запаха. За все прошедшие три дня, что примечательно, Шикамару ни разу не прикоснулся к шоги. И ещё три дня не прикоснётся, пока не пройдёт гон. Отвратительная природа. Но ругаться на неё почему-то больше не хотелось.