***
Когда мне в спину прилетел скомканный лист бумаги посреди итогового теста по математике, я ни секунды не потратил на размышления о том, кто так яростно жаждет быть выставленным из кабинета. Я старался максимально незаметно обернуться, чтобы дать Чону понять, что именно сейчас мне совсем не до его шуток, как прямо у моего стола, сразу за спиной, раздался голос учителя: — Если вы желаете устроить дискуссию, я попрошу вас обоих покинуть аудиторию, дабы никого не отвлекать. И мне, с трудом подавляя желание закричать вслух прямо посреди урока, пришлось встать, еще и задвинуть за собой стул, и, не дожидаясь Чона, направиться на выход. В коридоре он догнал меня, чуть пихнув в плечо, и сразу же оказался перед моим лицом, перегородив мне дорогу. — Юнги-я, ты не можешь на меня обижаться, — начинает он серьезно, но под конец фразы с его губ все равно слетает смешок, — ты сам виноват, что обернулся. — Кто… Я.? — и я почувствовал, как у меня спирает дыхание, как связные мысли вылетают из головы одна за другой, не оставляя ничего, кроме ненормативной лексики. — Да ты всегда меня подставляешь! Как же ты мне надоел, несчастный… Несчастный… Придурок! Ни одного вовремя законченного теста из-за тебя! Пересдача итогового сочинения! Пропуски по физкультуре! Это ты виноват! И тут этот местный плохой парень, видя, что я едва не на грани истерики, стирает улыбку с лица и мягким, но настойчивым жестом заключает меня в объятия. Я уже не брыкаюсь и не вырываюсь; правда, чуть всхлипываю, но это не столько от обиды на него, сколько от несправедливости ситуации. Он аккуратно, словно боясь наделать лишнего, обнимает меня за плечи. — Не обижайся, Всезнайка, — говорит он негромко мягким, ровным голосом. — Иногда стоит развлечься.***
Будет глупо, если я скажу, что эти толики внимания, которые мне уделял тот-самый-парень, перед которым девчонки ложились штабелями, в компании которого хотели оказаться все парни, только и делали, что доставляли мне дискомфорт. Это можно будет посчитать враньём, потому что это было совсем, совсем не так. После выпускного, честно признаться, я впал в довольно продолжительное состояние хандры, потому как действительно начал скучать по школе, и даже по дурацким шуткам Хосока, постоянным тычкам в спину, по его поведению, балансирующего на грани оскорбительного и одновременно с этим до боли в животе смешного. Я помню тот самый момент, когда впервые увидел его на задних рядах в большой аудитории, где вели первую потоковую лекцию по общей психологии. В школе он никогда не обращал должного внимания на темы из этого разряда на уроках и всегда находил способ отмазаться от прохождения очередного психологического теста, которые нам то и дело подсовывал социальный педагог. Наверное, за все то время, что мы с ним сидели рядом, я не вспомню ни разу, чтобы он сдал хоть один из листков на десять пунктов. И даже тогда он, что было для меня не удивительно, с ухмылкой болтал с сидящей рядом девчонкой, параллельно набирая пальцами какой-то текст на телефоне, совершенно игнорируя происходящее вокруг.***
В огромной толпе, я, путаясь в ногах, едва ли успеваю зайти в аудиторию за несколько секунд до начала занятия. Я чувствую почти физическое напряжение от того, как мои глаза бегают туда-обратно в поисках свободного места, пока взгляд не натыкается на смутно знакомый силуэт. Сердце колотится в груди еще сильнее, (хотя, казалось бы, куда уж больше), и я нетвердым шагом иду к задним рядам на самом верху. Потоком людей меня сносит с места, где я только что был, и я теряю из поля зрения ту фигуру, за которой так внимательно наблюдал с того момента, как только вошел. Но, волей судьбы я сажусь где-то ближе к краю, пропустив вперед протиснувшихся передо мной однокурсников, и, оказывается, он сидит прямо позади меня. Знакомый толчок в плечо, и, не успеваю я развернуться, как какой-то шорох раздается прямо у моего затылка… И знакомый голос говорит мне прямо в ухо: — Ну, привет, Всезнайка.***
В университете дела пошли не так, как в школе. В конце-концов, у нас были совершенно разные специальности, и то, что нам удалось попасть на одну лекцию, было лишь совпадением. Ну, или это можно назвать судьбой. Он попал на факультет гуманитарных наук, и теперь изучает хореографическое искусство, я же учился по специальности информационных систем и технологий на инженерном. У меня вообще не должно было быть такого предмета, как психология, но в самый первый день, как я оказался в университете, мой преподаватель не мог предупредить нас о перемене в расписании, и вместо математики мы добрых полчаса сидели с искусствоведами, не совсем понимая, что происходит. Аудитория тогда была переполнена, и многим пришлось стоять, так что тот факт, что мне удалось сесть рядом, оказался весьма счастливой случайностью.* С тех самых пор Хосок стал моим негласным покровителем. Когда я проходил мимо курилки в большой перерыв, то слышал вычурные смешки в свою сторону от силы в течение первой недели, пока Хосок не установил свое господство на этом уровне пищевой цепочки университета. Я точно знал, что он никогда напрямую не говорил с кем-либо об этом, — он просто не любил объяснять кому-то нечто очевидное, — но по смене выражения его лица всем всегда сразу становилось понятно, чего лучше не стоит делать. И не то, чтобы мы с ним много общались в школе, или уже поступив, отнюдь нет. Хосок не давал меня в обиду еще со школьной скамьи, и, видимо, считал это своей обязанностью теперь и здесь. Мне ни разу не выпадало возможности поблагодарить его лично, но, думаю, он об этом знал и без признаний с глазу на глаз. Смешки мне доводилось слышать не то, чтобы очень уж часто, но, все же, их хватало. На первом курсе я был нескладный, с тощими, почти что женскими ногами, невысокого роста. Из-за этого, рядом с, например, Хосоком, который был хоть и всего на полголовы выше меня, но за годы танцев обрел подкачанное тело и великолепную осанку, я выглядел, что ли, нелепо.***
Мне казалось, что вся эта ерунда с придирками к незнакомым людям осталась в детском саду, но, видимо, кто-то притащил эту заразу даже в университет. У меня уже целую неделю выходило стойко переживать комментарии своих быдловатых одногодок-первокурсников, но, кажется, еще немного, и мое терпение лопнет, и меня исключат и тут же посадят в тюрьму за покушение на убийство. Но весь этот шухер быстро прекращается, как только в дверях появляется Чон Хосок, направляющийся прямо к тому углу, где происходила вся эта дрянь. Вы спросите, как тут оказался я? Стоило выйти проветриться между парами, как около меня нарисовалась эта компания. Не знаю, совпало так, или я просто им очень понравился, но, тем не менее, это случилось. — Чем занимаетесь тут? — вид Хосока оставался таким же беззаботным, как и всегда, а вот голос посерьезнел. Я промолчал. Не собирался я ему жаловаться. Не потому что не хотел прослыть ябедой, а потому, что не хотел доставлять ему лишних проблем. А вот в ответ на молчание парней, он достал сигарету, ловко подкурил ее одной вспышкой зажигалки, и продолжил: — Ни одной из ваших рож рядом с ним быть не должно. Еще раз поймаю — будем разговаривать по-другому, — сказал он и широко улыбнулся, выпуская клуб дыма. Я не знаю, как ему удалось так самоутвердиться за такой короткий срок, но могу лишь смело сказать, что я в нем не сомневался. Он обернулся на меня и весело подмигнул, а потом жестом указал парням идти за ним, и я остался стоять там один. Ну, как один. В окружении еще человек, наверное, ста, добрая половина из которых, затихнув, явно слышала весь этот разговор. Этот момент можно было считать едва ли не самым громким инцидентом на первом курсе, ведь всю ту цепочку событий, толчок которой он дал, мы все вряд ли когда-то забудем.