Ровная линия

Хагу садится за стол и берет в руку карандаш. Перед ней белый чистый лист, предвещающий бесконечно тянущиеся минуты ежедневного разочарования. Из окна веет теплом: уже совсем весна, и деревья сакуры укрылись розовой пеной лепестков. Вчера Хагу несколько часов сидела в парке и любовалась, впитывала в себя эту невозможную красоту. Как же ей хочется легко и привычно сделать несколько уверенных росчерков и выплеснуть на бумагу все то, что она видит вокруг, то, что она чувствует. Но Хагу больше не может рисовать: её рука не слушается. Она не винит тех ребят, что два года назад на фестивале недостаточно надёжно закрепили лист стекла. Это была трагическая случайность: просто дул слишком сильный ветер, просто Хагу оказалась не в том месте и не в то время. Случайность, из-за которой Хагу потеряла себя. Ее руку разрезали и сшили вновь: мышцы, нервы и сухожилия. Ее руку заковали в гипс, и, о боги, как же было больно! Но Хагу была рада этой боли, потому что, когда под действием лекарств она прекращалась, казалось, что руки и вовсе нет. И так хотелось верить, что если она чувствует хоть что-то, значит, все будет хорошо. Но потом в какой-то момент боль прекратилась и не осталось ничего: только пустота и отчаянная надежда, что долгая-предолгая реабилитация когда-то принесет свои плоды. Однообразные дни нанизывались на нитку времени, как коралловые бусины, складывались в недели, месяцы и годы. Сю-тян взял продолжительный отпуск на работе, чтобы помогать Хагу. И он действительно делал все от него зависящее. Но состояние Хагу улучшалось так медленно — практически незаметно, — и он стал все чаще проводить вечера в компании сакэ. Иногда Хагу, несмотря на свою хрупкость и невысокий рост, чувствует себя горой: стойкой, крепкой, недвижимой. Ничто не может поколебать её. Она просто не может сдаться. Не может смириться, что больше никогда не будет рисовать. Потому что она сама — краски, мазки, пятна и линии, глина и разноцветная ткань. У нее внутри — океан, ветер и солнце. Космос, где вместо звезд — миллион коробок с идеями, и она мечтает открыть каждую из них. Когда-то она считала, что Сю-тян поможет ей в этом... Видимо, она ошибалась. Временами Хагу думает, что, возможно, ошиблась и тогда, когда не уехала вместе с Моритой в Америку. Но Хагу до сих пор ощущает цепкие щупальца ужаса от одного только предположения Мориты, что ей не обязательно рисовать. Именно тогда Хагу осознала ясно как никогда, что нет — обязательно, она по-другому просто не сможет. И только сейчас она понимает — он пытался ей сказать, что примет ее любой. Даже без творчества и миллиона коробок с идеями. Проблема в том, что Хагу не нужна такая жизнь. Даже если рядом будет тот, чьим талантом она безмерно восхищается. Тем более, если он будет рядом. Поэтому Хагу упрямо сжимает карандаш пальцами и пытается провести ровную линию. И однажды у нее все получится. Возможно, даже сегодня. У нее не может не получиться.