(раз)очаровательно

Канао за ним ходит как мамочка. Справедливости ради стоит сказать, что не за ним одним, но просто Иноске же самый трушный бескультурный панк-мудак-бардак без салфетки на коленях и права говорить «спасибо». И когда он снимает заляпанную кетчупом футболку, повязывает на манер банданы и собирается идти дальше в хлипкие плюс десять гулять с камабокосквадом, Канао берёт его руки в свои и говорит: — Переоденься. Переоденься, умойся, причешись, подай руку упавшему Моницу, будь человеком, в конце концов. Иноске кладёт болт на остопиздевшие нравоучения, вырывает вспотевшие ладошки из чужой хватки, перманентно ругаясь, и даёт по съёбам, как учил папашка, который родной, который, заслышав про залёт, собрал шмотьё и вдавил гашетку в пол. Вот и сыночка у него нахватался, впитал с молоком матери и паршивыми генами, что с бабами иметь дело не стоит. Нервам пизда, деньгам — пизда, гулянкам — что? Правильно, тоже пизда. Поэтому Иноске, всегда отличавшийся хорошим чутьём и тягой жопы к приключениям, заранее понимает, что от Канао с её заботой надо держаться подальше, чтобы потом не мучиться и не вспоминать нежные пальчики на своих сбитых костяшках, аккуратное сердечко губ в розовом блеске, пряную конфетную туалетную воду, разлитую по тонким девичьим запястьям. Блядь. Он скребёт с силой ногтями по башке, пытаясь вытурить оттуда все мысли о Канао-Манао, разлохмачивая длинные волосы. И конечно (конечно же, блять), его тут обдаёт этим удущающим ароматом. — Не надо. — Отвянь. И ведь даже грубить толком не получается. Всё с этой девчонкой не так! Канао стоит близко настолько, насколько вообще ни один здравомыслящий человек не станет приближаться к отбитому подростку, готовому смахнуться в любой момент. Ну, знаете, по таким же видно. Колонка ебашит попсу и рэп на всю улицу, шмотки какие-то палёные цветастые, маты трёхэтажные вперемешку со слэнговыми под англ косящими словечками. Жвачка, джинсы, энергетик, дешёвая шмаль и желание полапать как друга, так и подругу. Молодежь во всём цветущем-гниющем соку. И вот он такой же. Иноске со своими «сукаблянахуй» через слово и подранными на коленках штанами тупит перед милой доброй подруженькой их тупосквада, совершенно не выкупая, почему она с ним носится как курица с яйцом. — Ты это, чё? — говорит он ошалело, пока Канао запускает пальчики в его патлы и аккуратно распутывает под завистливыми взглядами Зеницу, кусающего в сторонке локти — не свои, танджировы. — Так лучше? — Да по… пофиг ваще. Нежная улыбка расцетает на аккуратном личике, а запах духов развеивается, давая наконец сделать глубокий вдох. А может, не всё так плохо? Денег у него нет, сторон, чтобы ходить на них, — нет. Нервы… ну, живёт же Моницу как-то без нервов? Да хер с ними, с нервами, сейчас главное догнать Канао-Санао, пока она домой одна не свалила, а крикнуть «пизда рулям!» Иноске всегда успеет.