Рождество

Тиканье часов, стук клавиш клавиатуры и редкие тяжёлые вздохи Джоске нарушали тишину в полицейском участке в канун Рождества. Он заполнял ежемесячный отчёт, но не мог сосредоточиться: на четвёртый десяток жизни недосып стал частью повседневности, но в то утро его так же мучило похмелье. Ночью Окуясу уговорил его пойти развеяться на вечеринку в гей-клуб ради бесплатного бокала шампанского на входе и коктейлей по скидке. Он был бы счастлив остаться дома и посмотреть фильм лёжа в обнимку, но не жаловался, поскольку из-за разительной разницы в графике работы они проводили вместе отнюдь не так много времени, как в школьные годы. Более того, Хигашикате нравилось наряжаться и лишь в подобных заведениях его образы могли оценить по достоинству: в баре на Роппонги он был известен как трёхкратный победитель модного конкурса. Многие посетители хотели сблизиться с ним, но завсегдатаи, пресыщенные случайными связями, мечтали найти кого-то, кто бы смотрел на них с такой же безграничной нежностью, как Джоске на Окуясу: один пил виски, другой потягивал через соломинку «Секс на пляже» или «Пина колада» и с энтузиазмом болтал о разных мелочах, а их пальцы были переплетены. На мероприятии под двусмысленным названием Sticky Candy стриптизёры танцевали в шапочках эльфов, а травести-дивы в блестящих платьях пели под фонограмму праздничные песни, но молодая пара, казалось, была поглощена обществом друг друга ещё сильнее, чем обычно. Тем вечером Хигашиката подъехал к ресторану робатаяки, где работал Ниджимура, и случайно застал разговор нетрезвых женщин их возраста у входа в здание. — Блин, ну ты чё? Надо было активнее к нему подкатывать. Ух, такого колоритного мужичка бы урвала! — И не говори: большой и грубый снаружи, но в общении такой простак и душка — ну просто мечта! Да и лицо у него необычное очень, мне даже нравится. — Он говорил, что живёт с крутым и умным парнем. Это прозвучало так романтично, когда он сказал, что с нетерпением ждёт окончания каждой смены, чтобы увидеть его. У меня внутри аж что-то ёкнуло! — Да не тупи! Такие мужественные парни не могут быть гомиками, они просто очень близкие друзья. Опять своих подростковых романов начиталась, небось. Негоже перезрелой хостес быть фудзёси. О, вот и такси. Пошли, девчат. До того момента Джоске не задумывался о том, что женщины рано или поздно воспримут необычайную притягательность Окуясу. Наверняка они были не первыми и не последними, кто флиртовал с ним. Он понял их слишком хорошо, потому что сам вот уже 17 лет не мог устоять перед ним. Не только мужчины взрослеют идеалами и отходят от стереотипных представлений о сексуальности: девушки так же перестают интересоваться однообразными смазливыми актёрами с постеров кинопремьер и начинают засматриваться на тех, кто излучает силу и доброту настолько ярко, что невольно кажется красивым, несмотря на очевидные расхождения с навязываемой нарциссической истерией. Это вызвало у него беспокойство. В конце концов, он был его первым партнёром. Неужели за всё время их отношений он ни разу не задумывался об интрижке с кем-то противоположного пола? Разумеется, он был слишком честным для такого предательства, но в то же время таким легко завлекаемым и наивным, что любая обольстительница без особых усилий затащила бы его в отель и он бы осознал происходящее слишком поздно… Услышав знакомый голос, окликнувший его по имени, и очутившись в привычных, но не менее желанных объятьях, Джоске под озадаченный взгляд больших глаз усмехнулся над собственными сомнениями: стал бы Окуясу рассказывать незнакомкам о своей любви к нему, если бы малейшая часть его бессознательного строила на них планы? Он оглянулся по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не смотрел в их направлении, взял его за руки и запечатлел на губах лёгкий, но преисполненный глубокими чувствами поцелуй. Они не скрывали свою связь, но ради приличия порой избегали риска нарваться на консервативно настроенных прохожих, несмотря на то, что с лёгкостью противостояли бы любому давлению. — Чё-то в последнее время больно много дружелюбных женщин. Может, это потому что сейчас сезон корпоративных тусовок и все бухают, как считаешь? Просто это как-то странно, когда они меня о чём-то личном спрашивают. Не то чтобы я против, но я к такому не привык. Чего давишься? — спросил Ниджимура с умилением, заметив, как Хигашиката поморщил нос и высунул язык от гоголь-моголя с ромом. — Давай допью, а ты возьми себе какую-нибудь горькую хрень, как обычно. И как ты её только переносишь? Помнишь же, как дерьмово нам было, когда Шигечи вколол нам алкоголь в вены. Я вот выпиваю в основном ради вкуса и любопытства ко всяким цветастым ликёрам, хоть и перебарщиваю, не спорю. — Почему сразу хрень? Через рот совсем иные ощущения, да и эффект не такой агрессивный. Я вот тоже не понимаю, как ты эту дрянь смакуешь: она даже не до конца сладкая, как шоколадное молоко, например, а привкус спирта всё портит, — он повернулся к бармену и заказал двойную порцию бурбона. — Видел я сегодня, как клиентки тобой восторгались, даже приревновал немного. — Не муди ты! Чем они могли восторгаться? — Дорогой ты мой идиот, — Джоске провёл пальцами по кисти Окуясу и ласково продолжил, — Не только ведь я вижу, какой ты прекрасный и замечательный. К тому же я часто наблюдаю, как твои крепкие руки умело орудуют ножом — соблазнительное зрелище, — в первые месяцы их знакомства он бы сказал, что это не его тип, но судьба — если в неё можно было верить — распорядилась иначе: они сблизились настолько, что забавная подвижная мимика покорила его и постепенно он проникся уникальной эстетикой всего, что было с ним связано, и однажды поймал себя на том, как поедал глазами его атлетическое смуглое тело в раздевалке перед совместным уроком физкультуры. Хигашиката сводил это к всплеску гормонов, но после событий июля 1999 года признал: он так отчаянно хотел именно его, потому что влюбился со всей страстью, на которую был способен неопытный подросток. — Ну, допустим, я стал нравиться девчонкам. Я дико польщён, если ты не брешешь, но до меня не доходит, что это меняет. — А тебе разве не хочется попробовать с девушкой? — с каждым словом его голос становился тише: полицейский не планировал затрагивать эту тему, но решил расставить все точки над «i», хотя осознавал, насколько нелепо выглядела его подозрительность, и отвёл взгляд. — Слышь, ты за кого меня принимаешь? — повар вспылил, залпом осушил стакан и резко поставил его на барную стойку. — Я, конечно, тупой, но не настолько, чтобы променять тебя, лучшее, что случилось в моей жизни, на какие-то сомнительные шуры-муры да шпили-вили! Бля, Джоске, ты прям бесишь иногда, в самом-то деле. У нас отпуск вот-вот начнётся, наконец-то две недели подряд нормально вместе побудем — я отметить хотел, а ты берёшь и портишь настроение нам обоим, — он обречённо выдохнул, и они продолжили пить молча. Три напитка спустя он встал и сказал, — Так, я уже достаточно пьян, а медляк вовремя подоспел. Погнали мириться, надоело мне дуться. Алкоголь уже ударил в голову Джоске, и он согласился. Они не умели танцевать и не старались научиться. Вероятно, они никогда бы и не стали этого делать, если бы однажды к ним не подсела пара скучавших туристов из США и в процессе нескладной беседы на английском не поинтересовалась, почему они за всю ночь ни разу не вышли на танцпол: «А вы попробуйте! Не обязательно знать какие-то движения, главное — это выразить привязанность естественным языком тела». Их не воодушевляла перспектива бессмысленно трясти конечностями в такт поп-музыке, но медленный танец стал одним из способов сообщить друг другу о неугасающем тепле в их сердцах, хотя сделать это на трезвую голову они не решались. Они неуклюже переставляли ноги и пытались сохранить концентрацию под «At Last» в исполнении Бейонсе, прижавшись друг другу. Окуясу перестал злиться, но выглядел опечаленным: — Я даже предположить не мог, что мне придётся произнести что-то такое слащавое вслух. Но я думал, это очевидно, как я с тобой счастлив. Честно, я до сих пор офигеваю, как мне повезло встречаться с тем, на кого западали все девки Морио. Вся жизнь сложилась так круто, как будто это сон, и мне капец как страшно просыпаться. У меня нет никаких сожалений и интереса, как там с бабами. Понятия не имею, как правильно это сказать, но я ж тебя, блин, люблю, чел, — у него не хватало словарного запаса, чтобы выразить в полной мере всё то, что он испытывал. Более того, он был слишком нетрезвым и уставшим, чтобы высказать комплимент, который вертелся у него на языке весь вечер, с тех пор как они сняли верхнюю одежду в гардеробе. Он не разделял увлечение модой: для него Хигашиката выглядел идеально в чём угодно, особенно в том, в чём его родила мать — но вид торса и сосков, проглядывавших через тонкое кружево сиреневой рубашки, и зада, подчёркнутого чёрными узкими джинсами, не могли не пробудить его раздразнённое прикосновениями животное желание даже в столь неподходящий момент. Чтобы не испортить сентиментальное примирение после короткой ссоры, Окуясу уткнулся лицом в плечо Джоске и незаметно вдохнул сандаловый запах его одеколона, а рука, которая так и норовила спуститься с талии ниже, принялась перебирать между большим и указательным пальцем слегка колючий, но приятный узор. — Прости, Оку. Знаю, это было крайне глупо с моей стороны. Я тоже тебя люблю, причём с каждым днём всё сильнее, хотя кажется, что сильнее уже некуда, — он поцеловал его в лоб и почувствовал, как увеличившаяся выпуклость к штанах Ниджимуры упёрлась в его бедро. У них давно не было близости: последний месяц Джоске был загружен работой сильнее, чем обычно, а иностранные туристы были готовы платить огромные суммы, чтобы один из престижных ресторанов Токио открылся пораньше и обслужил их, потому времени хватало только на сон, пищу и нерегулярные посещения тренажёрного зала. Изнемогавшие от возбуждения мужчины уже не были уверены, что именно алкоголь стал причиной спутанности сознания. — Ты бы хоть помаду сначала стёр, — пробурчал Окуясу, но не отстранился. — Если согласишься поехать домой сейчас, я испачкаю этой помадой тебя целиком, — томно проговорил Джоске на ушко, пройдясь платком по его лбу, чтобы убрать пурпурный пигмент. — Чёрт, ну и пошляк же ты! — Ниджимура легко толкнул его в грудь, чтобы высвободиться из объятий, но Джоске заметил мелькнувшую застенчивую улыбку предвкушения на его лице. — Ты иди расплатись, а я пока такси вызову. В машине полицейский едва сдерживался, но стоило им переступить порог квартиры, как он одним движением расстегнул молнию на чужой куртке, оторвав застёжку, и распахнул своё пальто так резко, что на нём отлетело несколько пуговиц: зачем тянуть, если станд всё починит? В спальне Джоске повалил Окуясу на кровать и с жадностью впился в его губы, запустив холодные ладони под синюю клетчатую рубашку и вызвав у того дрожь. Но едва он дотянулся пальцами до сосков, как его резко оттолкнули: повар вскочил и убежал в уборную, прижав руку ко рту. Не успев договориться, как поступить дальше: лечь спать или подождать, пока ему станет лучше, чтобы продолжить позже — Хигашиката отключился. К полудню головная боль так и не прошла, а трёх незаметно пролетевших часов сна и кружки кофе оказалось недостаточно для полноценного бодрствования. От воспоминаний общий дискомфорт усугубился напряжением внизу живота, и Джоске уже не мог думать о чём-либо другом. Развратные мысли перенесли его в 2001 год: с начала их отношений прошёл один месяц, хотя он начал проводить большую часть внеурочного времени у Окуясу задолго до этого. Мама велела вернуться домой после школы, чтобы помочь ей установить стиральную машину. Проводя Ниджимуру до его дома, Хигашиката прильнул к его губам на прощание, но поцелуй получился гораздо глубже, чем он рассчитывал, и вот он уже сидел на нём сверху, исступлённо посасывая, вылизывая шею и расстёгивая его пиджак, но замер от осознания своей ошибки, потому что планировал сделать это позже, по определённой схеме и в более романтичной обстановке, чтобы всё было «правильно», хотя не мог дать самому себе внятный ответ, что бы это значило. Но вид растрёпанного помпадура, тяжёлое дыхание и ощущение твёрдого члена сквозь одежду сводили его с ума, а сбивчивое хриплое «Н-не обламывай меня, сам же начал» развеяло все его сомнения. С тех пор почти каждый день неизбежно заканчивался петтингом и оральными ласками, и они пришли в ужас, когда в одно совершенно обычное декабрьское утро Коичи пожаловался на суровое репетиторство Юкако перед экзаменами. Чтобы не отвлекаться, они решили заниматься у Джоске в гостиной после возвращения Томоко, которая слишком тепло относилась к Окуясу, чтобы отказать ему в помощи, несмотря на усталость после пошагового объяснения задач невнимательным ученикам средних классов и проверки контрольных. У табеля с результатами школьники вздохнули с облегчением, и Ниджимура сказал: «Блин, пронесло, мы буквально чуть не проебали семестр! Спасибо маме твоей и задротке со стандом». Тогда Хигашиката вознамерился зайти дальше в физическом проявлении своих чувств, но в Рождество, когда его план должен был осуществиться, мялся и не знал, как подступиться, уединившись с Окуясу впервые за три недели воздержания. После душа они лежали на односпальной кровати и смотрели друг на друга в голубом свете лава-лампы. Его партнёр ёрзал и часто отводил взгляд, и это придало ему смелости прервать тишину: — Колись, почему нервничаешь? — Да я и сам не уверен. Мне же тут всегда нравится гораздо больше, чем у себя. Просто это первый раз, с тех пор как мы… Ааа, блин, как же это запарно! Почему я не могу сказать прямо?! — Окуясу сел, уткнувшись лицом в колени. — Эй-эй, всё хорошо, если ты не настроен, — он приподнялся и обнял его за пояс. — Да не в этом дело! Я-то ещё как настроен! — Я очень рад, — Джоске прижался плотнее и поцеловал его в макушку. — У меня есть резинки и смазка, так что мы могли бы заняться кое-чем посерьёзнее, — произнеся это, он почувствовал, как его решимость улетучилась. Вдруг клизма сработала недостаточно хорошо? А вдруг будет слишком больно? А вдруг он и вовсе скажет, что это мерзко — Просто хотел, чтобы ты знал, что я готов. — Ну наконец-то, блин, а то я всё ждал-ждал, когда же ты уже предложишь. Зря я, что ли, инфу искал и готовился каждый раз, когда ты у меня был? — ответил Окуясу несколько раздражённо. — Погоди, так ты хочешь быть снизу? — Так это же элементарная логика: Crazy D тебя не вылечит, а к Тонио с такими проблемами не заявишься. — Малыш, думать логически так на тебя не похоже, — Хигашиката потёрся щекой о его спину и начал медленно снимать с него майку: ничто так не распаляло, как осознание взаимности. — Я хочу всё и сразу, но что сильнее заводит тебя? — Н-не называй меня так, — малейшие прикосновения к обнажённой коже делали всего Ниджимуру одной сплошной эрогенной зоной, и он поднял руки, чтобы позволить ненужному элементу одежды улететь на стул неподалёку. — И не заставляй говорить такие пошлости! Не идёт мне такое, — он повернул голову и ощутил во рту вкус сигарет. Окуясу не курил, но с языка любимого человека эта горечь обострила его чувствительность до предела. — Меня заводит всё, что связано с тобой, — произнёс он сдавленно. Из транса Джоске вывел голос начальника — приветливого пожилого мужчины, похожего на его покойного деда — который потёр свои веки, намекнув подчинённому на размазанную тушь — следы бурной ночи. Он положил перед ним брошюру с рекламой онсэна на Хоккайдо, порекомендовав его как отличное место для романтичного отпуска. Шеф не раз видел Окуясу: тот изредка заезжал в участок по пути в зал, чтобы передать обед — и он с первого взгляда понял, какие у них отношения. «А почему вы ещё не расписались, кстати? Вы ведь уже так давно вместе. Извини, конечно, что докучаю, но сегодня на редкость скучная смена. Так вот, о чём это я? Ах да, съездили бы в Испанию, например, или в США. Странно, что у нас всё ещё не легализовали, но ладно хоть браки, заключённые за границей, признают». Хигашиката сдержанно ответил, что не задумывался об этом, но воображение стало рисовать Ниджимуру в чёрном смокинге, как бы он оттягивал ворот белой рубашки и ворчал, что ему неудобно, наряду с прекрасной картиной встречи заката на Гранд-Каньоне в медовый месяц. Может, это и в самом деле хорошая идея? На экране смартфона всплыло уведомление о новом сообщении: ссылка на лежанку в форме булки для хот-дога. Джоске засмеялся, написал: «Она офигенная, заказывай» — и стал с ещё большим нетерпением ждать вечера. Окуясу самозабвенно возился на кухне и слушал AC/DC в наушниках, подпевая. Он вздрогнул и смутился, заметив Джоске рядом. — Ты когда, чёрт возьми, вернулся? — Ну, твой концерт я смотрел минут 5. Привет. — Ладно, неважно, лучше зацени этот салат. Я не уверен, надо ли добавить ещё рассола, — он поднёс ложку к его рту, но Хигашиката предпочёл сперва попробовать своего партнёра и поцеловал его в лоб. — Дегустация показала, что вы сладкая булочка, — затем он наклонился и съел картофельную массу с огурцами и луком. — По-моему, и так вкусно. — Ну ты и… — за долгие годы Ниджимура привык в разнообразным ласковым прозвищам, но напрягался каждый раз, потому что не мог перебороть своё стеснение и ответить взаимностью. Ему казалось, что со стороны такого грубого здоровяка, как он, даже заурядное «дорогой» выглядело бы смехотворно и неуместно при любых обстоятельствах. К тому же Джоске, по его мнению, лучше описывали иные слова, более «величественные»: обворожительный, сногсшибательный, умопомрачительный, остроумный, божественно соблазнительный — какие угодно, только не слащаво умилительные. — Ну прости. Просто ты такой милый и забавный, когда бесишься, не могу удержаться. Многие японцы проводили Рождество вне дома: школьники и студенты ходили в караоке или на групповые свидания, а молодые семьи и пожилые люди баловали себя дорогим изысканным ужином. Окуясу пожертвовал повышенной премией за работу в праздничные дни и ушёл в отпуск, несмотря на уговоры шеф-повара, который в нём души не чаял. Он предложил остаться дома, что было ему не свойственно, и объяснил это тем, что они и так уже посетили все интересовавшие его заведения в Токио, а на работе ему приходилось изо дня в день готовить одни и те же 5 блюд: скудное меню — отличительное свойство элитных ресторанов. Его замысел заключался в сытной еде, которая бы подошла к тёмному пиву и крепкому алкоголю: свиные рёбра, запечённые раки, немецкий салат и немного сырых овощей для более лёгкого и свежего вкуса. Похмелье прошло, но они пережили его так тяжело, что половина закупленных напитков осталась нетронутой, и отец Ниджимуры пил больше всех и был единственным, кто целенаправленно смотрел ежегодный марафон всех частей «Один дома» по телевизору, пока Джоске и Окуясу обсуждали планы на праздники: навестить Томоко и её кошку, которую она завела от одиночества, пообедать у Тонио, чтобы вылечить недосып и мышечную боль, сходить на встречу выпускников и поболтать с Коичи без надзора его жены, поскольку та тяжело переживала вторую беременность. Разумеется, к Рохану они решили не заявляться: после женитьбы Хиросэ он озверел и стал огрызаться на каждое слово. Хигашиката не мог не умилиться, когда Ниджимура задался вопросом, с чем было связано его сумасшествие: он повзрослел, научился искусству кулинарии, стал шире и мужественнее, отрастил седые волосы, которые стал заплетать в косичку, и маленькие усы, но душой остался по-прежнему непонятливым, эмоциональным, искренним и неловким. Его драгоценный, прелестный ангел, которого он беспамятно любил больше половины своей жизни. Казалось бы, возраст и быт должны остужать страсть, но в его случае она только возросла. Джоске не был религиозным, но он был готов благодарить всех возможных и невозможных богов за то, что подарили ему своё лучшее творение. Многочисленные истории, главные герои которых были прописаны по их образу и подобию, удивительным образом отражали то, что он испытывал раньше и сейчас: вечное неописуемое тепло, контраст спокойствия и бесконечного томления от невозможности выразить весь масштаб чувств. Окуясу больше не мог вынести беспрерывный испепеляющий своей нежностью взгляд и ушёл, чтобы принять ванну. Хигашиката уже был сытым, поэтому последовал за ним и лёжа в постели слушал плеск воды за стеной. Раньше они жили в тесной квартире на окраине города и только после смерти Джозефа Джостара стали искать более удобное жильё. Джоске размечтался о большом частном доме, но Окуясу умерил его пыл: дом труднее поддерживать в чистоте и делать капитальный ремонт каждые 5 лет убыточно. Тогда он выбрал большую студию в центре Токио с тремя спальнями и двумя ванными комнатами, аргументировав это тем, что с такой планировкой отец никогда не услышит, как они занимаются сексом, а мать сможет переехать к ним, когда уйдёт на пенсию и больше не сможет заботиться о себе. Ниджимура вышел из душа, лёг рядом и взял Хигашикату за руку: минимальная тактильная ласка давалась ему значительно проще вербальной. Он отнюдь не превозмогал себя, чтобы не показаться холодным: его импульсивность ни для кого не была секретом — но ему было трудно преодолеть комплекс, страх, что ему в любой момент откажут или даже отвергнут, потому что он некрасивый, глупый, неумелый, недостойный. Окуясу осознавал, что это нелогично: Джоске бесчисленное множество раз давал понять, что он на самом деле прекрасный, способный и более чем достойный всего наилучшего, а недалёкость в его случае не недостаток. Он тревожился, что его партнёр так и не услышит от него ничего, кроме простых «я люблю тебя» и «я счастлив быть с тобой», которые не выражали ничего по сравнению с тем, что творилось у него на душе, но мучительно ждал, когда поцелуи плавно перетекут в безудержный секс, все барьеры отключатся и он вдоволь насладится теплом, вкусом и запахом излюбленного здорового, но при этом изящного бледного тела. Но Джоске бездействовал и неосознанно заставил его потерять терпение. — Ты собираешься продолжать то, что вчера начал или нет? Я весь день ждал, знаешь ли, — Окуясу повернулся на бок и подвинулся ближе. — Ого, — Хигашиката замер, но быстро пришёл в себя. На его лице появилась похотливая усмешка. — Неужто мой милый робкий Оку так отчаянно жаждет разрядки, что осмелился сказать об этом вслух? — он поцеловал его в губы. — Я сегодня никак не мог сосредоточиться на работе, только и делал, что думал о тебе, — долгие множественные поцелуи были оставлены по всей длине шрамов. Джоске навалился сверху и снял с него футболку. Он стал медленно спускаться вниз, слегка посасывая чувствительную кожу шеи и соски, наслаждался, слушая его тяжёлые прерывистые вздохи, которые вот-вот перейдут в нетерпеливые хриплые стоны. Он снял с него штаны и провёл ладонью по всей длине члена через трусы, тонкая ткань которых уже пропиталась предэякулятом. Окуясу трясся и сдерживал звуки, прикрывая рот рукой. Он стеснялся своей чрезмерной чувствительности, но для Джоске во всём мире не было ничего более эротичного. При должной выносливости он бы ласкал и дразнил его часами, так и не приступая к делу, но его собственная эрекция пульсировала, моля хотя бы о малейшей стимуляции, которая бы довела его до бурного оргазма, потому был вынужден стянуть с него боксеры и устроиться между ног, чтобы пройтись языком от мошонки до кончика и обхватить губами головку. Низкий голос Ниджимуры сорвался в необычайно высокий неконтролируемый стон, в голове не было ничего, кроме: «Только бы не кончить слишком быстро!» В сумраке он услышал шуршание простыни и понял, что Хигашиката потянулся к своим шортам. — Джоске, это… Хаах… — язык надавил на уздечку. — Как-то нечестно. Может, лучше сделаем это вместе? Ну, т-типа 96 или как там это называется. — Окуясу… — дважды повторять не пришлось: бледный мужчина одним рывком переместился вверх и вновь поцеловал его в губы, поделившись солоноватым вкусом смазки, — Да я бы всё на свете отдал, чтобы ты почаще был таким развратником! — он навалился на него, чтобы дотянуться до прикроватной тумбочки, и достал из ящика съедобный лубрикант с ароматом карамели. — Ложись на меня. Ниджимура снял с него домашнюю рубашку и шорты вместе с нижним бельём, отбросив их в сторону, и выполнил его просьбу. От возбуждения стыд снизился до минимума, но он знал, как будет краснеть, когда мозг в самый неподходящий момент воспроизведёт то, как его зад нависал над лицом Джоске и как ему нравилось чувствовать во рту интенсивное скольжение его влажного члена. Раньше ему казалось, что любые дополнительные ухищрения в сексе — это удел извращенцев и импотентов, и его задело, когда однажды он увидел дома первый тюбик с настораживавшим содержимым. Пережив этот опыт, он ещё долго не признавал, насколько более чувственным становился минет, когда пенис с лёгкостью входил глубже за счёт обильного выделения слюны. Эта поза подходила идеально, чтобы продлить наслаждение: Окуясу вспомнил о своём неминуемом оргазме, только когда Джоске стал поглаживать и сжимать его тестикулы, а тот случайно впился пальцами в его ягодицы. Услышав неожиданный протяжный стон, он почувствовал, как ко сладкому вкусу карамели прибавилась горечь спермы, и тут же извергся сам. Хигашиката быстро проглотил семя, вылез из-под него и вытащил из коробки на тумбочке несколько салфеток, попутно извиняясь, но его партнёр повернулся и впервые в жизни не стал сплёвывать, а также выпил всё до последней капли и прокашлялся. — Ну, в принципе это не так уж противно. Но, знаешь, я тут недавно почитал в Инете, что если не курить, то конча не будет настолько горькой. — Да, родной, знаю: у тебя ведь вообще не горчит, — Джоске засмеялся. — Ещё один веский повод бросить. Надеюсь, уж в следующем году получится, — он потянулся и расслабился, положив голову на подушку. — Но от тебя я такого, конечно, не ожидал. — Ты сегодня больше не захочешь? — Окуясу расстроился, подумав, что он собрался спать. — Не говори таких глупостей, я хочу тебя постоянно, — с возрастом секс стал менее частым, но более осознанным: теперь это был не просто способ подурачиться со своим парнем и снять напряжение, а полноценный диалог, который порой лучше любых слов мог сообщить то, как сильно он скучал по своему любимому мужчине, работая весь день и возвращаясь вечером домой с печальным осознанием, что смена с ресторане началась лишь два часа назад и Окуясу вернётся только тогда, когда у них обоих уже не будет сил ни на игры, ни на что-либо ещё. Джоске раскинул руки в стороны, приглашая в объятья. — Так мы восстановимся ещё быстрее. — Тогда ты не мог бы подготовить меня? — Ниджимура взял другой лубрикант и презервативы. Он был по-прежнему смущён, но в то же время рад тому, что самое интересное было ещё впереди. Из соображений безопасности и здоровья они редко практиковали анальный секс. Crazy Diamond мог исправить многое, но он бы вряд ли обратил последствия, которые бы проявились в старости. — Боже мой, конечно да! — видеть Окуясу таким честным и прямолинейным во время близости было для Джоске откровением. В его груди стало болезненно горячо от чрезмерного прилива чувств, и он отчаянно нуждался в ощущении его тела рядом, чтобы не сгореть дотла. — Иди ко мне скорее. Они лежали на боку, тесно прижавшись друг к другу. Окуясу обвил руками спину Джоске и положил одну ногу ему на бедро, пока тот расслаблял его анус пальцами, на которые был надет обильно смазанный презерватив. От ещё не полностью прошедшей истомы и волнительной щекотки член снова встал практически мгновенно, и он был готов принять их внутрь. Указательный палец вошёл легко, и дискомфорт был едва ощутимым, но заботливый Хигашиката отвлекал от него, лаская языком и губами чувствительные соски, поэтому добавление второй фаланги оказалось почти безболезненным, и спустя несколько минут трение стало доставлять удовольствие. Ниджимура отстранился, надел на пенис Джоске новый кондом и согнул свои ноги в коленях. Тот нанёс ещё больше лубриканта, навис сверху, медленно вошёл внутрь и понял, что не сможет продержаться долго, несмотря на то, что кончил недавно: полиуретан проводит тепло гораздо лучше латекса. Окуясу шипел, но просил не останавливаться, чтобы быстрее привыкнуть. Хигашиката сменил угол и амплитуду проникновения и по реакции в виде хриплых стонов понял, что поступил правильно. Он предложил Окуясу перевернуться на спину и выбрать «яйцо». — Человек-паук. — Чудила, вечно ты им странные имена даёшь, — Джоске засмеялся и взял одноразовый мастурбатор с рельефом в виде паутины. Судя по тому, что Ниджимура предпочёл самый лёгкий вариант, он был близок к разрядке. Он так же обратил внимание на то, что одного яичка не было на месте, и подумал, что когда-нибудь непременно купит ему полноценную игрушку и со сладострастием будет представлять, как он ею пользуется в одиночестве. Хигашиката немного приподнял его таз вверх, снова вошёл внутрь и надел на головку члена яйцо. Он не заметил, в какой момент его толчки стали резкими и сбивчивыми, а рука ловко и ритмично орудовала игрушкой вращательными движениями, но они оба уже не сдерживали стоны. Окуясу обнял его за шею и прижался к губам. Их языки скользили друг по другу, а разгорячённые тела прилипали в местах соприкосновения. Наконец Окуясу выгнулся и с протяжным осипшим криком кончил в мягкий материал, а Джоске, окончательно взбудораженный этим зрелищем, резко стянул презерватив и брызнул белыми каплями на его живот. Мужчины долго не могли оправиться от эйфории и не обращали внимания на мокрое от смазки и пота постельное бельё, потому что именно в этот момент впервые за долгое время чувствовали себя по-настоящему счастливыми и предвкушали отпуск, где они воспроизведут некоторые воспоминания юности и заберут у заводчиков нового члена семьи. С этими мыслями они провалились в крепкий сон, но Джоске ещё не знал, что на следующее утро Окуясу пропустит последний день абонемента в спортзале, чтобы ещё больше удовлетворить с ним свой половой голод.