Узум

Судьба улыбнулась ей, это ли не счастье! Прищурив глаза, Макру довольно усмехнулась и крадучись, ступая так осторожно, что под лапой ее не хрустнула ни одна ветка, обошла кругом виноградника. Да, там явно поставили капкан: нос явственно учуял запах мяса, что служило приманкой. Дедушка Хабибулла, конечно, умен, умнее быть может всех, но все же и она, Макру, не так глупа, сама в капкан не полезет. И она сразу же поняла, что дело тут нечисто, стоило только приблизиться к забору. Убедившись в правдивости своих предположений, Макру вильнула хвостом да и была такова. Не нужно, чтобы ее тут видели, сейчас следовало бы соблюдать осторожность. Переправившись через овраг и напившись воды из ручья, Макру добралась наконец до развалин старого замка и прилегла там в тени и прохладе. Вот и хорошо, можно вздремнуть часок-другой (ей сегодня удалось поймать несколько мышей так что спать придется не на голодный желудок). А все же хороший виноград у Дедушки зреет, сочный, сладкий. А вино какое из него выйдет из него! Впрочем, Дедушка, кажется, вина не любит, и виноград свой растит для того главным образом, чтоб детишек своих потешить. Пусть дескать лакомятся, до чего хорошо! Сонно зевнув, Макру облизнулась. И тут же в голове ее ясно прозвучал низкий бархатистый голос: «Как ты хороша, Узум, точно виноград сладкий! Уста твои целовать, что терпкого вина выпить». А следом — звенящий серебристым колокольчиком женский смех! «Ах, господин мой, ты повторяешься, право, я уж не раз и не два слышала от тебя такие речи. Они прискучили мне, оставь же меня сейчас. Не хочу я тебя! Смирись с этим». Нежная девичья рука задумчиво сминала лепестки душистой розы. Жаркий полдень хорошо коротать в саду, в тишине и прохладе, слушая лишь стрекот цикад да журчание воды в фонтане. Появившиеся точно из ниоткуда одетые в черное стражники, заставили сидящую на скамье девушку вздрогнуть и вскочить на ноги. — Что вам здесь понадобилось?! — гневно воскликнула она. — Как вы сюда попали? Стража! — крикнула она, повернув голову к мраморной беседке, что была неподалеку. Со всех ног бросились к ней оттуда бравые джигиты. — Постой, госпожа, — старший из «черных стражников» (семи пядей во лбу не нужно, дабы понять, кто их послал), встал на одно колено. — Не гневайся. Вот, — он взял у своего спутника небольшой ларец и раскрыл его: заблестели на солнце драгоценные камни, коими он был набит доверху. — Это шлет тебе мой повелитель. Говорит: самые прекрасные бриллианты и изумруды для самой прекрасной Узум. Сияют они, говорит, как твои колдовские глаза. Только смилуйся, говорит, надо мной, о жестокая! — Передай своему повелителю, — гордо выпрямилась она, — Узум не продается за горстку камней. Что встали? — обернулась она к своим слугам. — Выведите их отсюда и никогда больше не пускайте. Все вокруг, даже родной отец твердили Узум, что не понимает она своего счастья. Самый богатый и могущественный человек в их краю просит у нее любви. Неужели ж не дрогнет ее сердце, ведь не шутка — такому человеку отказать. А так — сама тут могущественной госпожой стать может. Всем известно: муж голова, а жена шея, куда повернуться — ее воля. — Нет, — качала головой Узум, — не бывать тому. Во-первых, и сами мы не сказать, чтоб бедствовали. И кроме Нуцала, пожалуй, никто с семьей нашей соперничать не смеет в богатстве и доблести. А во-вторых, не в жены ведь зовет, а в подруги, как он выражается. Не хотела она стать всего лишь наложницей, гордость взыграла. Ну и… самое главное: не было ничего у Узум на сердце. Не любила она его. Даже и тени симпатии к этому человеку не питала. Зря все же Узум отправилась к водопаду в сопровождении одной лишь служанки. Да, она ничего и никого не боялась, с детства кинжал за поясом носила, старший брат научил с ним управляться, но «черных стражников» Нуцала было десять человек. Служанка, бедная, и пикнуть не успела, как ей перерезали горло. Так Узум сделалась пленницей во дворце Нуцала. Она готова была выброситься из окна самой высокой башни, где ее заперли, если бы не сказали стражники, что коль вздумает строптивица «совершать опрометчивые поступки», сожжет Нуцал дом ее, и всей родне: отцу, братьям и их детям, — конец придет. Хотела было Узум заплакать, да решила, что нечего этому негодяю доставлять такое удовольствие: видеть ее слезы… — Возьми кинжал, — войдя в комнату пленницы, протянул он ей острый клинок, — вонзи в сердце мое, красавица. Не могу я так больше жить. Не мила мне жизнь без Узум, хоть в петлю. Сказать ведь кому — не поверят! — Что же ты медлишь, — сверкнула глазами гордая Узум, — давай же! Немного тебе осталось, шаг сделай только, переступи черту. Возьми силой то, что по доброй воле взять не можешь. Только знай, это будет последнее, что ты сделаешь в жалкой своей жизни! — Узум, Узум, — медленно протянул Нуцал, — воображаешь, не думал я и о таком? Думал и не раз. Но… не хочу я так. С любой другой сразу бы... и раздумывать попусту не стал, а с тобою — не хочу. Видишь, даже у такого как я должно быть душа есть. Люблю я тебя, пойми ты это! Узум вздохнула: почему-то вдруг ей стало жаль его, до того несчастным выглядел. — Оставь в покое отца моего и братьев, — твердо произнесла она. — И меня. Не приходи дней пять, не докучай. Дай мне подумать. Ничего Нуцал ей не ответил, кивнул только и вышел. Через пять дней пришел к ней опять — за ответом. Узум заставила его кровью своей поклясться (нарушил клятву — сразу бы умер, на месте), что никогда ни один волос не упадет с головы отца ее и братьев. Нуцал не станет ни в чем и никогда притеснять их. — Ну что же ты оробел, повелитель, — рассмеялась Узум, когда он принес клятву и с мольбой уставился на нее, — давай сюда свои бриллианты да изумруды. Узум стоит дорого, ты ведь давно это понял! В сущности, жизнь ее была сытой и довольной. Нуцал исполнял все ее желания, она носила дорогие платья из шелка и бархата, драгоценности, каких и жены шаха не было, ей достаточно было ресницами взмахнуть, и к ее ногам был бы брошен весь мир. Семья ее стала еще богаче, ведь теперь они не платили оброк Нуцалу. А Узум постепенно научилась радоваться такой жизни. А через несколько лет во дворце Нуцала появилась новая наложница. Узум же с того дня, как поселилась та во дворце, стала одиноко жить в самой высокой башне. У нее было две служанки, и в их обществе коротала она свои дни. Более никого видеть не желала. — Быстро прошла твоя любовь, Нуцал, — сказала она ему, когда узнала обо всем. — Не любовь то, Узум, — отмахнулся Нуцал, — не обращай внимания. — Прощения попроси, тогда я подумаю, — усмехнулась Узум. — Да ты спятила, женщина! — взорвался Нуцал. — Мало я потакал твоим прихотям да в ногах у тебя валялся?! А нынче ты совсем страх потеряла! Не бывать тому, чтоб я у женщины просил прощения! — Тогда забудь навеки об Узум! — отрезала она. — Мы еще посмотрим, — прошипел Нуцал. Ее заперли в башне, отобрав все драгоценности. Дали лишь служанок, которым позволено было петь ей песни. Иногда Узум было дозволено спускаться в сад. Она знала, что надоевших наложниц Нуцал выгонял вон, а если чем провинились перед ним — убивал. Но с Узум он был связан клятвой, знать, боялся за свою ничтожную жизнь. В тот день она из окна увидела толпу народа, и решила спуститься, дабы посмотреть, в чем дело. Она не успела отдать приказ служанке, как Нуцал сам вошел к ней. — Узум, — сказал он, глядя ей в глаза, — ее, той, другой, больше нет. Она тебе досаждать не станет больше. Я велел избавиться от нее. Прости! — еле слышно закончил он. — Вот так-то, дружок, — хмыкнула Узум и погладила его по щеке. — Верни мне мои драгоценности. И мои покои. А еще позволь впредь я сама стану избавляться от тех, кто посмеет посягнуть на моего повелителя. Если хочешь забавляться — забавляйся. Но потом ты всегда должен возвращаться ко мне. — Ты знаешь, Узум, — расхохотался он, — это ведь и мое самое заветное желание. — Будь рядом. А я уж сделаю так, что впредь ты ни о чем не пожалеешь. — Да будет так, — согласилась она. — Пойдем же, красавица, — позвал ее Нуцал, — сегодня нас ждет увлекательное зрелище! Зрелище конечно было то еще. Какого-то бедняка собирались сжечь за воровство. В другой раз она бы предпочла остаться дома, но сейчас в знак примирения, пусть уж. Она сделает «повелителю» такой подарок. А потом случилось нечто странное. Во-первых, костер никак не удавалось разжечь ни верным стражникам-нукерам Нуцала, ни его дружку Харахуру, ни самому Нуцалу. Бедняк же Хабибулла смотрел на них и смеялся. После же и вовсе произошло необъяснимое: откуда-то поднялся страшный ветер, сделалось темно, и вслед за тем на нее обрушился шквал ударов палками и прутьями. Стиснув зубы, она изо всех сил старалась не кричать от боли; где-то рядом вопили то ли нукеры, то ли Харахур, а может быть и Нуцал. Кончилось все тем, что Узум потеряла сознание, а когда очнулась, то… ничего больше не было. Ни дворца, ни площади, ни Нуцала, ни его богатств. Да и самой Узум тоже. Рыжая лисица несколько дней блуждала по зарослям, что окружали долину, даже в горы забралась, ища себе пропитание. Думать о том, что же случилось, почему она вдруг потеряла свое обличье и стала лисицей, не хотелось. Отчего-то ей было ясно: отныне придется жить вот так. До скончания лет. И ничего тут не поделаешь. Кажется, такими были слова того бедняка, его проклятье. А слово человеческое, его воля и клятвы — прочнее камня. Незыблемо оно, как Сирагинские горы. Видать, крепко досадил Хабибулле Нуцал. Впрочем, стоит ли тут удивляться. Долго ли коротко ли блуждала лисица, встретила она ослабевшего волка. Он лежал на горной тропе, недалеко от ручья, но у него не было сил встать, чтобы подойти и напиться. — Кто ты? — прохрипел он, приоткрыв глаза и заметив ее. Лисица вздрогнула: она узнала бы этот голос из тысячи других. — Неужто не видишь: лисица я. А вот ты откуда тут такой взялся? — Я… не знаю… То есть, имя свое помню. И все. Он все забыл, — новость эта обрадовала ее. Значит, теперь она может внушить ему что угодно, а потом — извлечь из создавшегося положения выгоду. — Нуцал значит, — буквально пропела она, — такое имя под стать повелителю долины! — Стало быть, так тому и быть! — голос его окреп. — Что ж, повелитель, прими в свою свиту верную служанку! — она склонила голову еще и затем, чтоб Нуцал не разглядел лукаво блестящих глаз. — А ты кто такая? — Я-то? Так ведь сказала ж: лисица. Макру меня зовут, — отозвалась она. Раз у нее новая жизнь, то пусть и имя будет новое. Макру — очень подходит оно к ее новому облику. — Служи мне верой и правдой с этого дня, Макру, — важно проговорил Нуцал. — Как прикажешь, мой повелитель! — подобострастно заглядывая ему в глаза, воскликнула Макру. Теперь оставалось одно: запастись хорошенько терпением и ждать. Проснувшись, Макру сладко потянулась. Вот и прекрасно: она выспалась. Теперь, пожалуй, время пойти и поискать «повелителя». Час настал. Рядом с ним больше никого не осталось, да и он сам — тень себя прошлого даже и в волчьем обличье. Зубы все обломал, как говорят, а не смог с Дедушкой Хабибуллой сладить. Ну и ладно! Ей это только на руку. Не зря же она столько лет таилась да выжидала. Ей даже начала нравится ее новая жизнь, ведь в ней, как ни крути, была цель: отомстить Нуцалу. И вот сейчас ей представляется такой превосходный шанс. Осталось лишь найти этого разбойника да заманить его к винограднику. Прямо в капкан, поставленный Дедушкой… Сладок виноград, неправда ли, Нуцал? — подумала она. — Может быть, хоть в последний свой миг ты вспомнишь наконец об Узум. Тем слаще будет моя месть.