Она и ее город

И чего она так боялась, глупая… Это было вовсе не больно и даже почти не страшно. Физически — ничуть. Она скользила Темным путем прочь, прочь — от Ехо, от смертельной болезни, затаившейся в прозрачном воздухе, в камнях мозаичных мостовых, в его тенях и солнечных бликах, играющих в водах Хурона. Лучше исчезнуть отсюда, чем исчезнуть навсегда. Крыльев лёгкий взмах над головой… город в облаках — теперь он твой… Она уходила к Его Городу, ключ от которого он сам ей когда-то отдал, при этом испугав едва не до потери пульса. Она использовала свой последний шанс остаться в этом мире хоть кем-то. Это был его подарок — первый и последний. Теххи застыла, увидев, как ее руки прямо на глазах становятся прозрачными, совсем как у ее братьев-призраков. Все. Поздно поворачивать назад и оглядываться тоже поздно. Она закрыла глаза, и перед ними тут же возникло самое родное в мире лицо. Макс… Любовь? Да нет. Просто если зеркалу некого отражать, ему становится очень холодно. Смертельно холодно. Но она больше не зеркало, ей же нечем отражать будет! Уже совсем скоро. Она сама сплела узор, в котором он стал ее судьбой, еще не зная, чем придется заплатить, но он был так важен, так нужен, что она не могла отказаться. Она творила всего лишь узоры, а он — целые миры. Не потому ли, едва увидев его, она замерла от восхищения? Не потому ли рискнула узнать, каково это — быть подругой Творца? А теперь вот пришла пора расплачиваться. Жаль, что не ей одной. Пёрышком от неба в волосах… все мои победы — на словах… Она не просто верила, она знала: он будет жив, его не заденет проклятие Анавуайны, он… больше никогда не будет рядом. Память о ней, наверное, ляжет белым перышком в его вечно растрепанную шевелюру. И когда-нибудь он его просто смахнет. А она больше не сможет прикоснуться к его лохматости, не сможет провести ладонью по слегка колючей щеке, не напоит камрой — где он еще найдет такую, как у нее? Нигде. Такая камра ей удается только когда Макс сидит поздним вечером за стойкой, почесывая за ухом кого-то из своих мурлыкающих зверюг. Удавалась. Она всегда творила — уют спальни, волшебство напитков, она умела создавать то, что невозможно описать — только ощутить, и то иногда уже потом, когда все закончится. Наверное, именно поэтому к ней, в «Армстронг и Эллу» приходили снова и снова. Как же она теперь безо всего этого? Она и себя творила — а как иначе? Иначе давно стала бы, как братья. Магия мира, которой в Ехо дышало все, помогала несказанно, и отказаться от нее было смерти подобно. Хотя почему подобно-то? Так и есть. То есть было. Потому что Ехо не виден даже на горизонте, сколько ни оборачивайся. Ее вечно прохладные пальцы, которые Макс так любил чувствовать на своем лбу, почти всегда горячем, тают. Лоохи не держится, падает куда-то вниз прямо сквозь ее прозрачную плоть… которая уже совсем не плоть, а легкое облачко, чуть серебрящееся в темноте. «Макс», — шепчет она, но ночную тишину не нарушает ни один звук. Все-таки она его тоже немножечко творила, может, он поэтому так и дорог? Шёпот допоздна — я долго спал… за окном зима, мой город пал… Как ее призрачная плоть все еще удерживает маленький зеленый камешек-ключ, Теххи не представляла. Очередное чудо Вершителя. Вот только все вдруг закончилось — боль, грусть, неприкаянность. Удивительная легкость, несмотря ни на что, овладела всем ее существом — оказывается, становиться призраком просто восхитительно! Ну хоть за это, может быть, она сумеет поблагодарить своего одиозного отца. Когда-нибудь. Возможно. А пока… Белый флаг на белом — пелена… боль моя военнопленная… Белые полотнища тумана расступились, и она поняла, что снова нашла Его. Он был тут, он всегда был тут, ее Макс, пусть теперь в виде домов со шпилями и башенками, крутых улочек, выложенных где камнями, где — брусчаткой, с теплыми желтыми огоньками за стеклами окон. Как же хорошо!.. О да, она сама теперь пленница этого Города, Города-в-горах, и это удивительно и прекрасно. Слепок на снегу — часы, века… светлой будет грусть, печаль — легка… Она танцевала вместе с хороводом снежинок, которые понемногу уже пролетали сквозь нее, и казалось, что времени нет. Вот только Макс. Он не только здесь, он есть еще там, в своем человеческом облике, который — странный он все-таки! — искренне считает собой. Она слышала его, несмотря на расстояние, до нее долетала его боль. Там, далеко, ему некому утром сотворить камру — он, бедняга, так и не понял, что ее не варить надо, а именно что творить. Что поделать, в некоторых вещах сэр Макс бывал исключительно твердолобым. Теххи ощутила скорый рассвет и ахнула: засоню-Макса и разбудить тоже некому. Хотя у него есть сэр Джуффин и Мелифаро. И даже Лонли-Локли, Безумный Рыбник, Разрушитель, заковавший себя в идеально белоснежный мрамор, наверное, поможет ему. Да что там, обязательно поможет, уж на кого, а на него теперь точно можно положиться. Пёрышком по ветру — дни, года… все мои ответы — в никуда… А у нее впереди совсем другая Вечность. Теххи чувствовала вину, и снег в Городе начинал идти все сильнее, потому что ее слезы тут совсем не слезы, а снежинки, острые, горькие, но все еще красивые. Кто-то внизу смотрел вверх — туда, где она и откуда теперь сыпался снег. Кто-то подставлял ему теплые ладони или варежки. Или рукава. И она снова творила тончайшие крошечные узоры, ей было нужно, чтобы тут стало красиво — потому что только так правильно. А если кто-то это заметит и порадуется, то будет и совсем замечательно. Она теперь — ветер этого Города, она гуляла по его улицам и делала для себя все новые и новые открытия. Маленькие, как крошечный цветок на литой решетке слухового окна одной из самых высоких башенок. Он раскрывался каждое утро и закрывался к вечеру, несмотря на то, что лепестки были из металла. Большие, как длинный бульвар с удивительными деревьями, возле которых Теххи чувствовала себя точно так же, как если бы просыпалась в объятиях Макса. А если подлететь под самые ветки, можно ощутить, как его пальцы перебирали ее кудряшки… Вот. Ей безумно хотелось прикоснуться к нему, хотя бы всего один раз, последний. Ведь она даже не попрощалась. Трусиха. Просто сбежала. Сбежала, чтобы остаться хотя бы так, хотя бы призраком. Потому что больше не быть — это страшнее всего. Потому что нельзя, чтобы в мире не сплетался каждый день новый узор. Все равно какой: из лент, из снежинок, из слов или из снов. Из разноцветных камушков мостовых. Из пальцев впервые встретившихся рук. Она помогала этим узорам появляться, как же без нее? Нет, она не может не быть. Совсем не может совсем не быть. Смешно. Откуда-то она точно знала, что в Ехо ей теперь путь закрыт. Ей не выбраться из сладкого плена этого Города, в котором — вся душа ее любимого. Да и не хочется, если уж правду говорить. Но прикоснуться к нему, голос услышать — хотелось. До такой степени, что ей начало это сниться. Она понимала, что в Городе есть обитатели, чем-то похожие на нее. Точнее, начала отделять их узоры от Города и друг от друга. Люди? Наверное, их можно назвать людьми. Или магами. Похожи, но оба названия казались ей не совсем правильными. Однажды она увидела, как одна обитательница превратилась совсем в другую, но ведь все это только внешне — на самом деле она осталась собой — узор-то прежний! Просто больше она не ходила на четырех лапах. И хвост куда-то делся. Зато мурлыкала совершенно так же. И на деревья лазила. Вот ведь чудеса! А потом в Город прилетел целый воздушный шар, он ни во что не превращался, а вот те, кто на нем летели… Лучше было пока даже не загадывать, кто из них получится — они все еще менялись, и дети, и взрослые. За шаром следовало еще что-то невообразимо тарахтящее на тонких ногах и колесом наверху и маленьким колесиком сзади. Вообще в Городе было удивительно много странных транспортных средств. Но не было ни одного амобилера. Макс так любил гонять быстрее ветра! Она попробовала пронестись по улицам, как тогда, и у нее, конечно, получилось, только прохожие теряли шляпы, береты и чепчики — что там у кого было, да пару влюбленных с зонтиком унесло на другой берег реки. Ладно, главное не в воду. Остальное не страшно — вот они стоят и смеются, как после отличного приключения. Около воды Теххи и остановилась, потому что услышала новую музыку. Да что там музыка, ей хватило одной первой фразы, чтобы замереть и вообще забыть, как двигаться. ...Когда я от тебя куда-то денусь И растворюсь в безвестности; когда, Качнувшись на ребре, — не в масть! Не впрок! - Мир упадет под ноги стылой решкой, А небо распахнется рваной брешью, И притворится рок кублом дорог…* Она не могла понять, как могут такие слова вылетать из губ этого почти что мальчика с соломенного цвета волосами и простым лицом, какое спустя день навряд ли получится вспомнить. Это же ее слова, первые, так точно! Ее и Макса, потому что стылый мир сейчас — это то, что под его ногами, она чувствовала это неимоверно остро. Она по привычке зажмурила глаза, которых не было, чтобы из них снова не потекли слезы, понимая наконец, что это существо совсем не мальчик... И что последней встречи с Максом-который-думает-что-он-человек, не избежать. Потому что сколько ни выплетай, узор надо заканчивать, а значит, и нити обрезать. А певец продолжал, подыгрывая себе на лютне — или она сама пела, Теххи уже не понимала… Пока все не закончилось. В конце концов, что значит «навсегда»?! — замер последний звук. Разве можно считать окончанием, если лютнист, прошедший пешком несколько миров — сюда, для нее! — Лютнист-блуждающий мир, задает ей вопрос, глядя в глаза — в ее глаза, которых уже не существует, в ее душу… если она еще есть. Ей пришлось признать, что да, все-таки есть, ведь как-то Лютнист это видел! А парень зачехлил свою Капризную Госпожу и ушел, уверенно и немного устало, как человек, который сделал свою работу. Она едва успела сплести лестницу, чтобы ему было легче идти и он быстрей добрался, куда там ему надо — единственный подарок, который могла сделать для него. А потом долго стояла на мосту, глядя, как на воде резвятся солнечные зайчики. Пока рядом с ней не оперся на перила моста… Макс. И несуществующее горло сделало хриплый вдох, когда он обернулся и посмотрел прямо на нее. И улыбнулся. — Кто ты? — спросила она. — Город, — улыбнулся он. — Нравлюсь? — Ты теперь будешь такой? — она робко провела рукой по его волосам, таким же растрепанным, хотя какими им быть? Ветрено. Надо же, совсем как настоящие. — Ты тоже можешь так научиться. — Ты этого хочешь? — Да. Очень. Как и ты. Я хочу видеть мою невероятную черноглазую Теххи. — Твою? — Я же — Макс. — Я знаю. Но… — Я тоже скучаю по нему. Здорово, что ты пришла. — Правда? — Он тоже придет. Наверное, уже скоро. Ты же тоже хочешь быть рядом с ним не просто облачком серебряного тумана? — Ты научишь меня? — Ты умеешь. Просто сплети себя. Ну, как обычно. Оказывается, ей действительно нужно очень мало для того, чтобы понять. Но понять — одно, а получается не сразу. Без магии Сердца мира все иначе. И она училась, для начала — просто на корзинке для бывшей кошки, ведь Трише нужно с чем-то ходить на рынок, зря, что ли, в человека превращалась! Потом появился новый пролет моста, невероятно-ажурный. Такой, что все остальные мосты начинают безобразничать — все теперь хотели такие перила, так что пришлось иногда меняться. Копии у Теххи не получались. А потом пришел Макс, тот-самый-который, и все оборвалось, потому что ему было плохо. Все рвалось, но, оказывается, только для того, чтобы начаться снова. Он придет еще. Не скоро, но они с Городом это знали. Теххи пробовала плести живое. Первое, что получилось — почему-то — щенки, хотя она в это время думала про Армстронга и Эллу, и про их басовитое мурлыкание. Она плела из своего любимого материала — тумана, а Город и Фрэнк, которого они пригласили на новое место, так и называл их «щенки тумана». И очень хвалил, мол, замечательные животные. Потому что в Город обязательно придет Макс, и они ему тоже понравятся. Фрэнк уже придумал сто рецептов удивительного кофе — зря, что ли? И Триша уже вторую неделю смотрела в сад, туда, откуда чаще всего кто-то приходил, если пешком, конечно. Макс появился, как обычно, когда никто на это не рассчитывал. И вот они уже сидят на веранде, и она окутывает его серебристым туманом, который совсем не холодный. А Макс ворчал, мол, пусти в дом женщину, она тебе и щенков приволочет, сразу целый выводок, и новую кофейню соорудит, населив ее совершенно запредельными существами, и даже бутоны кованых решеток заставит иногда распускаться цветами. Пусть ворчит. Это он еще не видел, как мосты в его Городе перепутывались, тоже ведь из-за нее. Главное, он есть. Просто живут они так.