Синее.

— Если бы вы с таким рвением подходили к работе, то цены бы вам не было, — у Оперы привычно равнодушный голос, но Салливан чувствует, что его помощница испытывает явное раздражение. Мимолетные всполохи злости читаются в дерганных движениях и дыхании, которое кажется тяжелее обычного.       За окном клубится ночной мрак, где-то вдали видно три желтых огонька, горящих на территории жилого сектора и единственным источником звука выступают крючковатые ветви старого иссохшего дерева, которые время от времени мягко стучат в оконное стекло. При любом другом раскладе Салливан бы настроил раритетное радио на волну классической музыки и любовался бы пейзажем с бокалом темного вина, меланхолично осматривая не-совсем-свои владения из-под круглых стекол старых очков. Старый демон часто так и поступал в минуты черной тоски, но сегодня его жизнь здорово перевернулась. И кто бы сказал, что слабое человеческое существо может резко изменить привычный жизненный уклад? — Ты может не поверишь, — немного ворча, пробормотал старик втыкая иглу в белое полотно небольшого размера. — Но я очень волнуюсь. Вычитал в Хэллеполитене, что для лучшей установки связи между родственниками стоит вручить самодельный подарок. Если верить статье, то Ируме-куну будет приятно ощутить заботу о себе. Он сразу поймет, что его дорогой дедуля думает о нем и беспокоится!       Помощница медленно качает головой, прежде чем указать своему работодателю на очередной недочет в виде лазурно-синей нити, которая случайно выбилась из общей композиции и образовала петлю. Салливан смотрит на нее и инстинктивно поджимает губы, предчувствуя долгое и тоскливое исправление. Не зря говорят, что вышивка требует максимум внимания! Стоило мужчине задуматься о своем, как тут же произошла осечка. — Если хотите, я могу сама завершить платок. Уверяю, на момент пробуждения вышивка будет готова и вы успеете подарок вручить раньше, чем Ирума-кун отправится на занятия, — голос у Оперы привычно низкий, совершенно лишенный каких-либо намеков на эмоции, но все же с ним что-то не так. Салливан чувствует внутренний бунт верной помощницы, оттого платок сжимает сильнее, не намереваясь его отдать так просто. Это Опера читает по глазам, поэтому тихо, но почти-обреченно добавляет:  — Обещаю.       Салливан и рад бы спихнуть свои обязанности на чужую шею, да только не может. Проделанные, хорошие, стежки идут в забвение вместе с уродливой петлей, причиной такого резкого отката назад. Старый демон хмурится, чувствует, как сжимается сердце, но не отступает. Начинает все по-новой, прямо под присмотром строгих янтарных глаз.       Опера — умница. Салливан никогда не держал в руках своих иглу с ниткой, однако это не мешает ему справляться с рукоделием достаточно хорошо. Особенно для новичка. Пальцы, правда, исколоты до основания и ткань кое-где покрылась красными цветами, но это ничего. Пустяки. Бывало и хуже.       Маленькие глазки верховного демона смотрят на вышивку как-то особенно нежно. Наблюдая за стариком, Опера не может отделаться от мысли, что это все как-то неправильно. Где это вообще видано, чтобы один из правящей тройки тратил свое время на вышивку цветов?!       Салливан кажется сосредоточенным. Игла поет в его руках, а нить звенит натянутой струной. Да, техника этого демона не безупречна, но даже так помощница не верит своим глазам. Босс прилагает столько усилий и ради кого?! Мальчишки, стащенного из верхнего мира?!       От этой затеи несет проблемами, но Салливана это не смущает. Он наклоняет голову в бок и мурлычет песенку, делая все новые и новые стяжки. Петли на оборотной стороне множатся, но о них Опера уже не говорит. Если все это переделывать, то придется сидеть до утра, а у господина директора, вот сюрприз, есть вообще-то работа и обязанности, напрямую с ней связанные. — Он милый мальчик, — вдруг говорит Салливан себе под нос. — Добрый, услужливый, заботливый. Чудо, а не ребенок.       Это, конечно, хорошо, но он не демон. Впрочем, данный пункт Опера не держит в себе, а озвучивает, не боясь гнева со стороны начальника. Некоторое время Салливан молчит, скрывая пятна крови за цветами, но потом добавляет непривычно твердым. — Разве это важно? Отныне он мой внук.       Это точка. Опера качает головой и замолкает насовсем. Платок в руках Салливана пропитан кровью, пальцы исколоты до мяса и Ирума, странный человек, уже проснулся. Директор школы улыбается себе под нос, вручая нехитрый презент. Глаза Судзуки удивленно расширяются и внимание мальчишки, такого крошечного по меркам особняка, падает на пальцы новоявленного деда, сплошь и поперек покрытые пластырями.       Он слабо улавливает связь между платком и чужими руками, но подарок демона принимает, даже засовывает в карман, слабо представляя сколько сил и труда было вложено. А может и не слабо?       Опера качает головой. Людей она совершенно не знает, оттого говорить точно не может, однако, так уж и быть, она присмотрится к этому мальчишке.