Бирюзовые горы Арченланда

      — Милосердия и справедливости! — рухнула к подножию трона высокая дриада. Ольховая сережка с темных ее волос выпала, свалившись аккурат к мысу королевских сапог. Король Эрл задвинул ноги подальше под трон. — Моя дочь чахнет и сохнет! Сейчас апрель, ей бы набираться соков и готовиться выпустить первые почки, а она чернеет и чахнет — день за днем. А всё оттого, что жених ее отправился к проклятым Бирюзовым горам, обещая добыть свадебный подарок, и не вернулся. Уж третью луну нет от него вестей! И моя Нисса скоро последует за ним — она уже превратилась в тень!.. Неужто не найдется управы на проклятье, государь? Доколе она будет забирать наших сыновей и иссушать дочерей Арченланда?       — Встань, моя дорогая, — сказал король Эрл. — Я знаю про Бирюзовые горы, — и он нахмурился. — Мои люди уже ездили туда, но никого не нашли. Подозрительно и то, что горы те недалеко от Яблони, что должна охранять от всякого зла… Странно, всё это странно.       — Спасите нас, государь, — прошептала дриада. Поднялась и заговорила совсем другим голосом: рубленным, резким. — Неужели не найдется никого, кто в состоянии развеять злые чары? Неужели сыны Адама годятся лишь на то, чтобы уводить наших дочерей, но защитить их не в силах? Разве для этого вас поставили править над нами?       Лорды, бывшие здесь, возмущенно загомонили, но король стукнул по подлокотнику трона кулаком:       — Тихо!..       Лорды не унимались: у одного в тех же Бирюзовых горах пропал брат, у второго — сын, третий почитал всё это байками, четвертый возмущался дерзостью дриад… Заглянувший в тронный зал принц застал самый настоящий скандал: благородные лорды только что за бороды друг друга не таскали.       Король поднялся и, не говоря худого слова, выхватил у ближайшего стража копье — и что есть силы ударил об узорчатый пол. Грохот сотряс зал, копье треснуло. Воцарилась тишина.       — И не совестно? — вопросил Эрл. — Посмотрите на себя: на кого вы похожи? Вы, цвет и опора Арченланда!.. Я в самом деле начинаю думать, что чары Колдуньи долетают и сюда! Вы ж на людей не похожи!.. Успокойтесь немедленно! И скажите, что нам в самом деле делать с Бирюзовыми горами. Я не верю, что на них лежит проклятье. Они ведь совсем рядом с нашей Яблоней. Неужели кто-то сильнее чар Аслана? Он бы никогда не позволил поселиться злу так близко от нее.       — Он позволил уничтожить Яблоню в Нарнии, — проворчал один из лордов.       — Нарнийцы сами прохлопали свою защиту, — возразили ему.       — Оказались недостойны, — ввернул еще один лорд.       — Про то не нам судить, — прервал их король. — Сейчас у нас другая проблема. Многие уже отправлялись в Бирюзовые горы за богатством и за освобождением пропавших. Но никто не вернулся.       — Больше желающих не находится, ваше величество, — заговорил тот же лорд, что говорил про уничтоженную нарнийскую Яблоню. — Арченланд не может себе позволить терять лучших сыновей ради уже потерянных. Говорят, в тех горах живет ведьма. Скорее всего, ваш зять и оказался пленен ею, — повернулся он к забытой всеми дриаде. — Пусть ваша дочь ищет себе нового жениха.       Плечи стройной дриады сгорбились и бессильно опустились. Она разом стала более похожа на дерево, чем на женщину.       Лум вышел на середину зала.       — Отец, я пойду, — громко заявил он.       Эрл недовольно обернулся.       — Что ты здесь делаешь, Лум? С каких пор мальчишки разговаривают?       — Я уже не мальчишка, — обиженно возразил тот. — Мне девятнадцать весен, я давно уже взрослый!       — Ты еще даже рыцарских шпор не получил!.. — закричал король.       Плечи дриады расправились, глаза блеснули надеждой, и в лице отчетливее отразились человеческие черты.       — Вот и будет отличный повод их добыть, — махнул в ответ рукой принц.       Хьюго неторопливо перебирал копытами. Быстро ехать не было смысла: дорогу развезло, и копыта вязли в грязи. Пахло остро, резко — таявшим снегом и рыхлой черной землей.       Король Эрл всё-таки вынужден был уступить. Упрямством отец и сын стоили друг друга, но с жаром молодости спорить трудно. Когда Лум заявил, что, если его не отпустят, он уедет тайком, без благословения, отец сдался.       — Я буду молиться за тебя, — только и сказал тихо.       Лев красовался на потолке тронного зала. И над главным входом в замок. Справа же от трона был выбит герб Арченланда: парящий над горными пиками орел.       Лум уже не видел, как склонил колени король, глядя в потолок дворца. О Льве не было слышно уже сотню лет. Сто десять лет, если быть точным. Неудивительно, что многие уже позабыли о нем, а иные и не верили. Часть нарнийцев бежала в Арченланд — подальше от Колдуньи. Им давали приют, и Лум с жалостью смотрел на уставшие измученные лица, которые наконец находили тепло, пищу и кров. А более того — привет и участие.       — Отчего вы не соберетесь и не свергнете ее? — спрашивал у переселенцев Лум, будучи совсем еще зеленым юнцом. Те бледнели и качали головами, отговариваясь тем, что сила Джадис огромна. А уж страшный жезл, обращавший живую плоть в камень, и вовсе внушал в них дикий трепет.       — Но ведь жезл можно украсть, сломать, обратить его против самой Колдуньи, наконец! Она одна, а вас тысячи!.. — горячо возражал принц. Нарнийцы бледнели еще сильнее и меняли тему. Со временем Лум перестал задавать такие вопросы, рассудив, что раз нарнийцы не желают ничего делать, то Лев им судья. Но для себя решил: живи он в Нарнии, уж точно попытался бы свергнуть Джадис. Может, конечно, и проиграл бы ведьме. Но хотя бы попробовал. Беда же нарнийцев, на его взгляд, заключалась как раз в том, что они даже не пытались.       Но уж с бедой, терзавшей его собственную страну, он точно обязан сразиться.       — Далеко еще до Бирюзовых гор? — спросил он Хьюго. Конь повел ушами:       — Три дня пути от Анварда.       — Отлично! — И Лум принялся насвистывать песенку про Олвина, победившего великана. И представлять, как через годы сложат песню о том, как храбрый принц Лум победил непонятное зло в Бирюзовых горах.       Олвин вон мог, а он, Лум, чем хуже?       …Бирюзовые горы открылись к концу третьего дня пути. Вершины их, укрытые нетающим снегом, сверкали под жадным апрельским солнцем. Лум чихнул.       В долине росла Яблоня. Цветущая круглый год, она цвела и сейчас, когда на склонах снег еще лежал грязно-бурой массой, а деревья протягивали голые ветки, только обещая выпустить почки через неделю-другую.       — Добрый день, благородные лорды! — поздоровался Лум с караулом. Те стояли, конечно, вольно, двое и вовсе сидели, подстелив на притащенный обрубок бревна добротные меховые плащи — на экипировке и оружии дозорных не экономили. Костер неподалеку неярко горел, куча дров рядом высилась вполне достаточная для того, чтобы запалить сигнальный в случае беды. Один из дозорных с блаженным видом курил кальян, еще двое о чем-то разговаривали, но при виде принца все вскочили и вытянулись.       — Добрый день, ваше вы…       — Тшшше!.. — приложил палец к пышным усам Лум. — Я обычный искатель приключений, который желает попытать счастья в Бирюзовых горах — и только. Зовут меня… ну, скажем, Лумин. Кто-нибудь знает, что вообще творится в этих горах? — жадно спросил он, спрыгнув с Хьюго.       Кто-то из дозорных сноровисто расстелил скатерть на бревне и поставил на импровизированный стол бурдюк с вином, сушеное мясо и козий сыр. Достал горбушку хлеба и кивнул:       — Угощайтесь, ва… благородный лорд.       Коню тоже дали хлеба и яблоко. Лум не стал отказываться, но повторил вопрос. Дозорные переглянулись. Заговорил тот, что курил кальян:       — Всякое говорят, и толком ничего. Кто говорит — дева там неземной красоты живет. Нимфа горная, значит, хранительница этих мест. Будто бы поставленная Асланом еще в давние времена хранить богатства и тайны Бирюзовых гор. А кто говорит — обман это всё и чары злые, и никакой красавицы нет, а то ведьма оборачивается ею и приманивает незадачливых охотников до богатства.       — Неужели ее нельзя победить? — воскликнул принц. Рассказчик хмыкнул:       — Много вызывалось желающих. Только обратно никто не возвертался.       — Вы бы не ходили туда, лорд Лум…ин, — подхватил второй дозорный. — Опасное это дело, — и поежился.       Лум взглянул на говорившего в упор. Разглядел рожки, незаметные в густой шевелюре. Кинул взгляд вниз: точно, копытца. Фавн.       Это еще ни о чем не говорило: фавны жили и в Арченланде. Но где-то он уже слышал подобные речи…       — Ты из Нарнии? — спросил Лум, и тот, помедлив, кивнул.       — Меня зовут Ментиус. Уже десять лет, как я сбежал от гнета Белой Колдуньи — и не перестаю благодарить вашего батюшку за доброту и гостеприимство. Вот, стараюсь по мере сил отрабатывать свой хлеб, — указал Ментиус на Древо.       И Лум даже догадывался, почему. Эрл всё считал его маленьким, но принц уже давно был не дитё и слышал, как беглые нарнийцы перешептывались, что-де его величество Эрл, конечно, милостив и дай Аслан ему всяческих благ, но сумму за проживание на своих землях дерет непотребную. Джадис, мол, и та не настолько жадная. Король пожимал плечами: не нравится — валите обратно в ледяную Нарнию. Насильно никого не держим.       А платили за дозор у Защитного Древа хорошо. Семерки-связки дозора были расписаны на полгода вперед. Арченланд не желал повторять ошибок соседей.       — Уже десять лет ты прохлаждаешься в чужой стране, в тепле и уюте, тогда как твоя родина по-прежнему во льду и мраке, — Лум заговорил негромко, но уши у фавна дернулись и заалели. — Ты, оставивший страну в тяжелый для нее час, смеешь говорить мне, чтобы я также относился к собственной? Чтобы уподобился нарнийским трусам, что забились в норы и поддакивают ведьме?       Ментиус даже попятился от такого напора. Лум не унимался:       — Знаешь, почему зима у вас столько длится? Не потому что Джадис такая сильная. А потому что никто не отважится бросить ей вызов! Но если ты еще посмеешь даже подумать, что сын Арченланда столь же труслив — я выкину тебя в твою ледяную страну сегодня же.       — Бе-бе-белая Колдунья обращает в камень всех, кто осмеливается сопротивляться, — от испуга фавн даже заблеял, и стоявший рядом с ним напарник фыркнул.       Принц отмахнулся:       — Слышал я уже это. Нет такой ведьмы, что нельзя победить — отвагой или хитростью. Или применив всё разом, — подумав, добавил он уже менее самоуверенно.       — Нарния ждет сыновей Адама, — возразил Ментиус, справившись с голосом и вспомнив главное оправдание и утешение всех нарнийцев за эти долгие сто десять лет. — Только они и сумеют одолеть Колдунью и вернуть нам процветание.       — А захотят? — хмыкнул Лум. — Я, знаешь ли, тоже сын Адама. Но мне что-то не очень хочется драться за страну, жители которой и не подумали для нее сделать хоть что-то. А ведь я живу тут с рождения, и добрый сосед для Нарнии. Ваши же освободители придут из другого мира, вы будете чужаками для них. Захотят ли они сражаться за тех, кто даже не попытался сделать это сам за целую сотню лет?..       — Но пророчество… — дрожащим голосом произнес фавн. И умолк. Его надежду — да что там, надежду целого народа — только что безжалостно втоптали в грязь. — Ваше высочество не верит в пророчество?       Лум поморщился — просил же… Но что взять с нарнийцев!..       — Я верю в пророчества, — ответил он с непередаваемой беспечностью юности. — Смотри! Я предрекаю, что сумею вернуться из Бирюзовых скал невредимым. И никто, слышишь — никто больше не будет пропадать в этих местах! — он ударил кулаком по луке седла, и Хьюго недовольно заржал, будто позабыв о членораздельной речи. В следующее мгновение Лум уже скомандовал ему мчаться, и, обернувшись, прокричал дозору: — А вот так пророчество начинает исполняться!..       Те что-то кричали, но принц не слышал из-за звонкого стука копыт по каменистой узкой дороге.       — Напрасно ты это, про пророчество, — ворчал Хьюго, перейдя с рыси на шаг — скакать по местами еще обледеневшей горной тропе было бы глупо. — Не шутят с таким.       — А я и не шутил, — возразил Лум. Конь у него был породист и вынослив, но порой не в меру осторожен. Эрл позаботился, зная за отпрыском долю бесшабашности. Хоть как-то подстраховаться…       — Аслан не одобрил бы такую самонадеянность, — не унимался конь. — Скромнее надо быть, Лум… Лумин.       — А я думаю, Аслан — Лев и не одобрит сидение сложа руки, — не согласился принц. — Ты ведь сам говорил, Хьюго, что твои нарнийские собратья не забыли о гордости и чести и не согласились возить Колдунью! Разве тебе было бы приятно, впрягись они с покорностью, как это сделали олени?       — Мои собратья за свою гордость стали каменными статуями, — глухо проговорил конь и опустил голову. — Я горжусь ими, но сердце мое болит.       — Тут не поспорить, — вздохнул Лум. И тронул коня за шею: — Хьюго, кто это там?       Конь послушно поднял морду. На уступе стояла женщина в сером платье. Надо было присматриваться, чтобы разглядеть ее на фоне серых же камней. За спиной ее горы вздымались еще выше, и где-то наверху виднелись пара старых орлиных гнезд. Лум посчитал это добрым знаком.       — Леди!.. — окликнул он недвижно стоявшую женщину. — Не могли бы вы спуститься вниз? Или подождать, пока мы поднимемся. — Только сейчас он заметил тропу, ведущую наверх. Но при взгляде на нее Хьюго даже попятился и заговорил-заржал:       — Мы тут не пройде-о-о-ом!..       Женщина молчала, будто и не видела вовсе путника в желтом берете и таком же плаще. Арченландцы старались шить верхнюю одежду из цветной ткани. Горная страна скудна на краски. А случись беда — пропавшего в горах искать проще, если на нем яркая одежда.       — Очень даже пройдем, — заявил принц и примиряюще погладил Хьюго по шее. — Леди, куда же вы?..       Стоявшая на уступе леди развернулась и пошла вдоль отвесного гребня. По-прежнему молча, но на удивление быстро. Лум тронул пятками коня — легко, как и принято с говорящими конями. Тот не сдвинулся.       — Хьюго, не вынуждай меня пришпоривать тебя, — негромко произнес Лум, и конь тряхнул гривой, не веря своим ушам:       — Ты… что сделаешь? После всего, что нас связывает?..       — Да, — серьезно ответил принц. — Я дорожу нашей дружбой, но я желаю подняться, во имя Арченланда, и я поднимусь, хочешь ты того или нет.       — Ну тогда… да поможет нам Аслан, — прошептал Хьюго.       Женщины наверху ожидаемо не оказалось.       — Ну и куда дальше? — спросил конь, прерывисто дыша. Подъем был крут, но это полбеды. А вот возможность сорваться и не собрать костей напрягала куда сильнее. Принцу же будто всё было нипочем.       — Туда! — указал он в сторону, куда ушла незнакомка.       — Нечисто тут дело, — ворчал Хьюго, однако ж послушно затрусил. — Сам посуди — что делать добропорядочной леди на эдакой крутизне? Слышал, как дозорные про ведьму говорили? А если это она и есть?.. И мы прямиком к ней в логово и попадем!       — Да скучно в дозоре стоять, вот и развлекаются, байки сочиняют, — отмахнулся принц.       Скоро, однако, и он умолк. Взорам их открылась пещера — невысокая, верхом не проехать. Лум спешился и первым шагнул под темные своды. Хьюго длинно вздохнул, но пошел следом.       В глубине замерцал огонек, и Лум пошел на него. Вскоре взору его предстало некое подобие жилища. Огонь горел в очаге — это он и мерцал, разумеется — стояли два плетеных кресла и стол, полный небогатых, но аппетитных яств. В одном из кресел сидела незнакомка… почему-то в красном платье. Лум удивился, как же ей не холодно с открытыми плечами и грудью, где мерцало ожерелье. Ему, впрочем, в меховом плаще уже стало жарко от очага.       Или не только от него. Взор опускался к ожерелью вновь и вновь — и уже совсем не ради сверкающих камней, и принц с усилием отвел взгляд. Стоило тащиться сюда, чтоб глядеться в декольте!.. Этого добра и дома хватало.       — Эээ… добрый день, леди, — вспомнив о манерах, принц снял берет и поклонился.       — Доброго дня, путник, — низким грудным голосом ответила леди, повернувшись наконец в его сторону. — Кто ты, еще один из искателей богатства Бирюзовых гор?       Она спрашивала лениво, будто уверенная, что ничего интересного ей не ответят.       — Меня зовут Лумин, я сын… одного влиятельного вельможи Анварда. Я бы не отказался от богатства, разумеется, но истинная моя цель всё же немного другая. Я хочу узнать, куда пропало столько достойных юношей.       Женщина вздернула светлую бровь. Повела обнаженными плечами.       — Вот как, — протянула она. — Я Армель, хранительница Бирюзовых гор. Если ты хочешь богатства, Лумин из Анварда, тебе нужно выполнить три задания. Ответ же на твой вопрос прост: все, не выполнившие их, остаются тут до тех пор, пока кто-то удачливый не дойдет до конца.       — Я удачливый, — заверил Лум.       — Так говорили многие, — покачала головой Армель. Сверкнули огромные бриллиантовые серьги. Лум подумал, что она была бы еще красивее, если бы оделась с большим вкусом.       — Я тоже удачливый, — произнес Хьюго, желая напомнить о себе. — Раз столько лет вожу это создание, — мотнул он головой в сторону друга.       Армель хлопнула в ладоши. Два гнома появились из не замеченного ранее прохода.       — Позаботьтесь о госте и о коне, — сказала она. — Отдыхай, Лумин из Анварда. Я загляну вечером ненадолго, а утром тебя ждет первое испытание.       Хьюго куда-то увели. Лума накормили и предложили кальян. Он нахмурился, но кивнул. Принц уже пробовал как-то тянуть сладкий дым, но король Эрл, поймав его, устроили такую взбучку, что почти отбил охоту.       Но отца тут нет, так что… Лум откинулся в кресле и с наслаждением вдохнул дурманящий аромат.       — Лумин из Анварда, — отвлек его глубокий женский голос. — Нет ли у тебя претензий к моим слугам? Всё ли тебе по сердцу?       Армель переоделась. Вызывающе открытое алое платье сменилось серым, шелковистым даже на вид. Но опять же слишком холодным для начала апреля. Кричащие ожерелья и серьги сменились тремя почти невесомыми бирюзовыми каплями. И декольте стало изрядно выше, отметил Лум со смешанным чувством облегчения и самую малость — сожаления.       — Леди Армель, ваш прием может сделать честь королевскому, — учтиво ответил он. И тут же мысленно проклял свой язык: поменьше надо про королей. Как там говорил Хьюго — скромнее надо быть… И поспешно добавил: — Но, может быть, вы хоть намекнете на суть испытаний? А то мне никак не уснуть от любопытства.       Хозяйка прошла, шурша платьем. Села во второе кресло.       — Это не тайна, — ответила. — Первое испытание — нужно день пасти моих овец так, чтобы ни одна не убежала. Второе — отмыть бирюзу от грязи и решить, что ты будешь делать с богатством. Третье — обогнать меня.       — И только-то? — Лум едва не расхохотался. В самом деле, занятия не то чтоб королевские, но если такая ерунда поможет ему освободить рыцарей…       Армель, поднявшись, покачала головой. Луму показалось — лицо ее мягче, чем было днем. Или то причудливая игра пламени от очага?..       — Посмотрим прежде, каков ты в деле. Спокойной ночи, Лумин из Анварда.       — Спокойной ночи, леди Армель, — только и успел он ответить, как хозяйка исчезла.       Лум поставил кальян на пол. Курить резко расхотелось. Что-то тут не сходится. Если задания такие легкие, почему никто не вернулся?..       «Нечисто тут что-то», — решил принц. Но даже если и так — стоило выспаться и набраться сил.       — Вот мое стадо. Ровно девяносто девять овец, — указала Армель на загон с овцами. Лум едва не фыркнул. Нашли испытание, нечего сказать!.. Принц не работал за пастуха, конечно, но обращаться с животными умел прекрасно.       — Они не говорящие? — на всякий случай уточнил он.       — Нет, — рассмеялась Армель. Она вновь была в красном платье, и, пока Лум обдумывал, как бы поделикатнее намекнуть, что вечерний наряд шел ей куда больше, открыла загон. И Лум забыл про все платья разом.       Овцы росли с каждым шагом. Вот они стали ростом с теленка, потом — с доброго коня, потом… Он даже зажмурился и потряс головой, чтобы проверить, не грезится ли это ему. Когда открыл, овцы оказались уже размером с небольшой дом, но, хвала Аслану, расти перестали.       Он и не подозревал об обширной долине, лежавшей в сердце Бирюзовых гор. Те обступали ее со всех сторон, и скоро Лум уже не ответил бы даже, откуда пришел и в какой стороне стоит Защитное Древо. А ведь арченландцев учат ориентироваться в горах тогда же, когда учат держаться в седле.       Однако же имелись проблемы и понасущнее. Гигантские овцы блеяли так, что закладывало уши, запах от них также десятикратно усилился, а хуже всего было то, что при своих размерах они оказались проворными и мельтешили у него в глазах, переходя с место на место. Но ни разу не наступили на самого принца. Видимо, чары действовали. Осознав это, Лум облегченно выдохнул: одного удара копытом размером с колонну хватило бы, чтобы оставить короля Эрла бездетным.       И только теперь запоздало удивился тому, что в начале апреля в долине полно сочной травы для овец.       — Ох и осиное гнездо! — в сердцах воскликнул он. — А эта Армель не иначе ведьма… Не хуже нарнийской Колдуньи. Одного поля ягоды, ясно как день.       Громко мекнули над ухом, и Лум поморщился. Ладно, поговорить с ведьмой он и вечером успеет, а сейчас надо как-то до этого самого вечера дотянуть.       За день он уже осмелел — или измучился — настолько, что забирался овцам на спину и оттуда кричал, срывая голос, отгоняя глупых животных от края долины. Они то и дело норовили взобраться по каменным уступам, что при их нынешнем размере вызывало зловещие потрескивания. Меньше всего Лум хотел быть погребенным лавиной или затоптанным обезумевшими из-за нее гигантами, поэтому орал на овец без остановки. И пересчитывал, пересчитывал, пересчитывал… Десять черных, пятьдесят шесть рыжих и ровно тридцать три белых, как молоко.       У него уже рябило в глазах от этой гигантской пестроты, но вот он увидел, что тени удлинились, и упал холод. Солнце торопилось укрыться за вершинами, окружавшими долину, знаменуя тем вечер — и окончание первого испытания.       Лум погнал овец обратно. И — о радость! — теперь с каждым шагом они уменьшались, в загон заходя уже обычным стадом.       — Девяносто шесть, девяносто семь, девяносто восемь… — в тысячный, наверное, раз считал уставший принц. И умолк.       Последней, девяносто девятой овечки не было.       — Хьюго!.. — измученно простонал Лум, оглянувшись.       — Что такое? — вопросил конь, появляясь рядом.       — Одна… сбежала!.. — указал Лум на белое в стремительно опускающемся сумраке пятно. И взлетел на коня одним слитным движением. — Скорее!       Днем Лум не видел за спинами гигантских овец, что из долины имелось множество выходов. Она казалась ему каменным мешком, но теперь он видел, что это не так. Трава, зеленая днем, пожухла и покрылась инеем, как и положено в апреле. Но принцу было не до травы: он мчался за проклятой овечкой.       А та взяла и нырнула в один из проходов меж скал. Хорошо хоть Хьюго успел заметить, в какой именно.       — Сюда! — мотнул он головой и сам же свернул в проход. Тот шел ровно, без ответвлений, и вот наконец белый овечий курдюк замаячил впереди.       — Наконец-то! — воскликнул принц, спрыгнув с коня и крепко удерживая непутевую овцу. Стоило поскорее вести ее обратно и отчитываться об успешно выполненном испытании, но его отвлек скатившийся рядом камушек. Он поднял голову — и пепельные брови взлетели вверх.       — Леди Армель?.. Что вы здесь делаете?       Леди стояла выше тремя уступами. Платье ее, вновь серое, сливалось с серыми в сумраке камнями. Она и сама на миг показалась Луму высеченной из камня. Будто прекрасная статуя, каких полно было в дворцовом саду.       — Вам помочь спуститься? Я вернул всех ваших овец обратно, только вот одна сбежала, но я догнал и ее! Первое испытание выполнено! Леди?.. — повторил он с сомнением, но та молчала. А потом бросилась по скалам прочь и исчезла за очередным уступом.       Лум покачал головой.       — Странно всё это, — пробормотал он. — Аслан, укрой нас своей Гривой от наваждения и дурного колдовства…       — Пойдем обратно, — сказал конь и передернул ушами. — Мне тут не нравится.       Лум подвел последнюю овечку к гному, который запустил ее в загон к остальным.       — Первое испытание выполнено, — проскрипел тот. — Пожалуйте помыться и к столу.       Да уж, отмыться после дня возни с гигантскими овцами было жизненно необходимо. Войдя в пещеру, Лум увидел, что очаг пылает также ярко, а посредине стоит ванна с нагретой водой — от нее шел пар. Пахло лавандой.       — Мойтесь, благородный лорд, — сказал всё тот же гном. — Не волнуйтесь, леди не зайдет сюда.       Лум хмыкнул. Не то чтобы он волновался на сей счет: стесняться ему было нечего. Но фривольные мысли смыла накатившая усталость, и он с наслаждением опустился в горячую воду.       Отмытый и поужинавший, он вновь затянулся кальяном, гадая, зайдет ли сегодня хозяйка. Та, будто подслушав его мысли, не замедлила появиться. Снова в красном платье. Лум уже устал ломать голову, зачем она так часто их меняет, списав всё на женскую загадочность.       — Как вы спустились с того уступа, леди? Надеюсь, благополучно? На таких камнях не стоит бегать, тем более, — он кинул острый взгляд вниз, — столь изящным ножкам.       Упомянутые ножки были заброшены одна на другую, так, что обнажались щиколотки. Алая ткань облепила круглое колено и бедро, будто вторая кожа, огонь играл на ней тенями и бликами. Лум сглотнул.       — С уступа? — нахмурилась Армель, и он поднял голову. — А, с того уступа… Я хранительница Бирюзовых гор, ты забыл, Лу-мин из Анварда?.. Мне не страшны камни.       Глубокий низкий голос, произнесший ложное его имя по слогам, будто лишил принца разума. Он поднялся из кресла, и хозяйка поднялась навстречу из своего. Ожерелье на вырезе вновь блеснуло бликами от очага, и Лум уже не отводил от него взгляд. К чему отказываться, если добыча сама плывет в руки?..       Но из головы не шло странное поведение Армель, когда он ловил убежавшую овцу. Почему она даже не кивнула ему? Не заговорила? И тогда, при первой встрече…       — Почему ты не спустилась ко мне — там, на уступе? — негромко спросил он, когда их лица оказались слишком близко друг к другу.       — Я… стеснялась.       — А сейчас — нет? — горько ответил он и отступил на шаг. — Ты — ведьма, — с той же горечью ответил он. — Я не могу… с ведьмой.       Армель метнула в него злой взгляд, развернулась на каблуках и убежала. Лум посмотрел на кальян, вздохнул — и повернул ручку, выпуская клубы ароматного дыма наружу.       Утром его вызвался проводить гном. Путь лежал всё к той же долине, что и вчера, только овец там не было. Решив не гадать, чем же они кормятся в дни, когда нет желающих попытать счастье, Лум повернулся к гному:       — Что я должен делать?       Тот вместо ответа топнул. Земля задрожала, и Лум непроизвольно оглянулся на обрамлявшие долину скалы. А когда повернулся обратно, ахнул: перед ним зияла огромная яма, в которой искрились россыпи бирюзы — голубой, как апрельское небо, как горные озёра Арченланда. Как глаза самого Лума.       Только бирюза была измазана в грязи — какой-то ржавой, мутной, густой и жирной. А посреди стоял ковш с прозрачной водой.       — Всё просто: надо до вечера перемыть все грязные камни, — пояснил гном. — Чистые сложить рядом — да решить, на что потратишь эдакое богатство, если оно твоим окажется.       И ушел. Лум поплевал на ладони, подвернул штанины и — делать нечего — полез в яму. Вода в ковше, видимо, тоже была зачарована: после каждой пригоршни становилась кристально чистой. Дело шло медленно, и Лум, чтобы было не так скучно, принялся думать о второй части задания — на что бы он потратил голубые камушки.       …Если, конечно, это настоящая бирюза, а не зачарованная щебенка. Лум даже попробовал один вымытый камень на зуб. Ничего не понял: камень он и есть камень. Было бы золото, еще можно было бы разобрать, а так…       Глядя на всё увеличивающуюся кучу вымытых камней, принц вспомнил отцовскую сокровищницу. Чего только там не было!.. Маленькому Луму казалось, что они страшно богаты. Каково же было его удивление, когда Эрл поспешил разочаровать его, сказав, что в Нарнии сокровищница не в пример богаче. Только Джадис нет к ней доступа: туда могут войти только настоящие короли, прочим хода нет. Но за столетие Колдунья создала собственную сокровищницу, не стесняясь обирать подданных до нитки.       Подросшего Лума немного смущало то, что они так дорого берут с нарнийцев, сбежавших от Джадис. Но король Эрл в ответ лишь напомнил ему девиз Арченланда: «Хранить данное, приумножать имеющееся». Надпись эта красовалась над воротами Анварда.       Отец его, как ни странно, не слишком баловал собственного сына, так что Лум, пожалуй, прикупил бы себе парадный доспех — и такое же вооружение. Нет, в бою потребны вещи надежные и проверенные, но таковые имелись, и на них принц не жаловался. А вот щегольнуть перед двором да перед дамами… Эрл говорил, что это глупое расточительство, и Лум разумом соглашался, но всё равно мечтал вырядиться в сверкающие латы и обзавестись мечом с рукоятью из золота и украшенной… да хоть вон бирюзой…       Он вгляделся в камни. Какие у них, оказывается, занятные прожилки. Ни один узор не повторяется…       — Так что, Лумин из Анварда, ты придумал, на что потратишь эдакую красоту? — раздался сзади голос леди Армель.       Лум обернулся.       — А на красоту и потрачу, — ответил он. — Уж больно мне хочется щегольнуть в парадном вооружении, а отец мой против.       — Так? — спросила Армель, и Лум почувствовал привычную тяжесть доспеха на плечах.       — И впрямь хорош. Чистый принц, — лукаво улыбнулась Армель, протягивая невесть откуда взявшееся зеркало. Лум глянул — и ахнул. Всё, как он и мечтал. И меч тот самый, с золотой рукоятью, а уж ножны… Он такого искусного узора — бирюзового, конечно — даже у короля Эрла не видел.       — Это всё? — как-то обреченно спросила Армель. Но Лум не слушал, так и эдак поворачиваясь у зеркала. Ну почему отец не понимает, как это здорово? Непременно надо уговорить его на такое облачение!..       Только здесь не хватает изображения Льва. Вот сюда, к правому плечу, над гербом с орлом, как и положено. Стоило подумать — и так оно и стало.       — Разумеется, это только начало, — ответил принц, отведя наконец взор от собственного отражения. — Будь у меня столько ценных камней, я бы вооружил нормально всю нашу армию. А то у благородных лордов вооружение хорошее, а ополченцы идут кто во что горазд: с вилами, с топорами… А что такое сельский топор против меча или, не дай Лев, копья! Уж не говорю о доспехах… Еще я бы открыл с десяток школ для нарнийских детей, сбежавших к нам от Колдуньи. Родители у них, конечно, трусы и бездельники, но дети-то ни в чем ни виноваты. В наших школах мест не хватает, а кентавры упертые, за спасибо работать не согласны… Так, еще выписал бы лекарей из Калормена. Они там воюют беспрестанно, но и лекарское дело в империи хорошо поставлено. Говорят, отыскали такое вещество, что можно раненому дать — и тот отключится на время, пока врач зашивает рану. Вот нам бы так!..       Он умолк, глянув на яму, где дна всё еще не было видно. Потом с сожалением взглянул на свои руки и ноги в парадном доспехе и вздохнул:       — Уберите с меня это, леди. Мне дальше работать надо.       Вечером Лум уже был уверен, что Армель придет. Так и было. Тихая и почти сливающаяся со стенами пещеры — совсем как тогда, на уступе. Вроде же только вчера то было. А кажется — он тут уже целую луну живет, а то и дольше.       Хотелось поговорить, но он никак не мог начать беседу. Начала Армель:       — Поздравляю, ты перемыл все камни, Лумин из Анварда. Или вернее называть тебя — Лум из Анварда? — Серые глаза взглянули в упор, и принц не стал отпираться.       — Да.       — Были рыцари, прошедшие испытание богатством. Но никто из них не выказал подобной заботы о своем народе. Истинного короля не скрыть.       — Я… — горло перехватило, — пока что принц, леди. И желал бы видеть своего отца еще долго в добром здравии.       Армель помолчала, глядя на огонь. Потом заговорила — медленно и тягуче:       — Завтра последнее испытание. Я не смею утруждать тебя другими задачами, принц Лум, но… ты мог бы побеседовать со мной? Это не требование, это просьба. Я… — она отвернулась, — не стану соблазнять тебя, как в прошлую ночь.       «Ну и зря», — чуть не ляпнул было Лум, но удержал язык. Ведьма она там или не ведьма, а серые глаза и блестевшие в свете огня розовые губы были хороши. Особенно в сером — сталь и камень — платье. Пожалуй, будущая арченландская королева могла бы носить такое…       О чем он вообще думает? Он ее знает едва ли третьи сутки.       — Я с удовольствием побеседую с леди, о чем она пожелает, — произнес он наконец.       И они беседовали всю ночь, сидя на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Огонь не гас, хотя дров в очаг никто не подбрасывал. Лум не знал, были то чары или явь, но так не увлекала его еще ни одна женщина. А когда он всё же под утро взял ее за руку, то показалось, что та холодна, будто камень.       Армель поднялась, отняв ладонь. Вздохнула:       — Спасибо за беседу, принц Лум из Анварда. Я почти почувствовала себя… свободной. На этом мы должны расстаться навсегда.       — Это еще почему? — Лум тоже поднялся и взял ее ладонь в свои, отогревая дыханием. Не удержался — коснулся губами пальцев. Не такие уж и холодные — будто камень в солнечный день нагрелся… — Я прошел два испытания, осталось еще одно. Разве оно не расколдует тебя вместе со всеми остальными пленниками? Разве ты сделала что-то дурное, что тебя заточили здесь навек? — спросил он, не желая выпускать ее руки. И добавил: — Если я пройду третье задание, ты уйдешь со мной?       Армель взглянула на него — горько и нежно.       — Ты помнишь овец, которых пас в первый день? — Лум кивнул, и она продолжала: — Десять черных овец — это те, кто не сумел справиться даже с первым заданием. Оно тяжелое, но простое, и многие его прошли, но десять рыцарей поленилось идти за сбежавшей овечкой. Им нельзя доверять, они предадут друга — из лени или страха. Пятьдесят шесть рыжих овец — те, что сумели собрать овец, но поддались женскому соблазну. Они добрые товарищи, но лестью и посулами, и сладострастием их можно отвлечь от цели. Тридцать три белые овцы — рыцари, сумевшие устоять и пред женщиной, и пред богатством. Кто-то вовсе оказался к нему равнодушен, кто-то направил его в мирное и полезное русло, кто-то пожелал одарить друзей или нуждающихся. Правда, никто не думал столь широко о народе, как принц Лум из Анварда… Но никто, слышишь — никто не прошел третье испытание. Сегодня вечером мое стадо пополнится сотой овцой, и руно ее будет белее белого.       Она помолчала.       — Ты можешь уйти, пока не поздно, Лумин из Анварда, — сказала она, вновь назвав его ложным именем. — Это против правил, но… ради тебя я согласна их нарушить. И ради Арченланда — он не должен терять такого короля.       — Я только принц, — напомнил Лум. — Если ты готова нарушить правила, может, сделаешь это во время самого испытания? Я ведь должен тебя догнать?       — Обогнать, — поправила хозяйка и покачала головой: — Я не могу. Чары.       — Да уж, чар тут — плюнуть некуда, — проворчал Лум. — Ну, если не можешь, то нечего и говорить об этом. Что проверяет третье испытание? — внезапно спросил он. — Ловкость, верность, стойкость, непривязанность… Не быстроту же ног?       — Зоркость, — еле слышно ответила Армель и резко отняла ладонь.       Армель, сидя верхом на белой лошади, указала на петлявшую меж скал тропу.       — Мы поедем по ней. Тебе нужно прийти к финишу раньше меня. Если ты доедешь до конца и увидишь, что я тебя обогнала, ты можешь развернуться и помчаться в обратную сторону. И так, пока не устанешь — или пока не кончится день. Или под тобой не падет конь, — добавила она, и Хьюго недовольно всхрапнул:       — Вот давайте сразу исключим такое развитие событий!..       Платье на Армель теперь было не похоже ни на одно из прежних. Будто объединяло оба: серая юбка и алый вызывающий лиф с бриллиантовым ожерельем. Лум подавил желание укрыть собственным плащом голые плечи: он уже понял, что она не мерзнет.       — Готов?       — Ты готов, Хьюго? — спросил принц и, получив утвердительное ржание, кивнул. Кони рванули с места.       Тропа только казалась узкой: две лошади спокойно могли скакать по ней бок о бок, не мешая друг другу. Но вот на повороте лошадь Армель вырвалась вперед и скрылась из глаз, на долю секунды опередив Хьюго. Каково же было удивление принца и коня, когда, свернув за поворот, они не увидели впереди ни белого конского крупа, ни хорошо заметного на голых по весне скалах алого верха наездницы.       Хьюго мчался вперед что есть силы, но вот за очередным поворотом они увидели, что тропа заканчивается, а Армель как ни в чем не бывало гарцует на лошади.       — Еще! — закричал Лум, и кони рванули обратно — голова к голове. На этот раз он обогнал ее на двух поворотах. Но приехав к началу, принц и конь увидели ту же картину — и оба едва не взвыли с досады.       — Еще! Еще! Еще!..       На шестом пробеге, когда всадница вновь обогнала их на очередном повороте, Лум резко натянул поводья.       — Отдохни, друг, — сказал он коню. Бока у того уже ходили ходуном, как кузнечные мехи. — А мне надо подумать. Ясно как день: так мы ее не догоним. И уж тем более не обгоним.       Зоркость, сказала Армель. У Лума было стойкое ощущение, что она всё же не должна была этого говорить. Но почему — зоркость? Зачем она нужна в состязании на бег — не на стрельбу, не на прятки, не…       Мысль проскользнула — и умчалась. Лум даже нахмурился, стремясь поймать ее за хвост. Зоркость. Прятки. Алое платье, серое платье. Зачем она их меняла? Почему не спустилась с уступа? Почему так по-разному одевалась: как вульгарная девица и как истинная леди? Может, это чары так действовали. А может…       И почему на ней сейчас такое странное платье — наполовину серое, наполовину алое? Может, потому что в алом платье он почти не смотрел ей в лицо? Он не поддался чарам ведьмы, но не значит, что он откажет себе в удовольствии хотя бы посмотреть. Особенно когда посмотреть… было на что.       И бриллианты — на шее и в ушах. Ослепительные. Ослепляющие.       Отвлекающие от лица.       — Хьюго, разворачивайся, — приказал Лум. С таким тоном конь никогда не спорил. Быть может, еще и потому, что принц им не злоупотреблял.       Армель ожидаемо гарцевала на своей лошади. Лицо ее выразило безмерное удивление. Лум подъехал к ней так, что лошади стали бок о бок, вгляделся не в декольте, не в блеск украшений — в лицо.       — Ты не Армель, — бросил он и развернул коня в обратную сторону.       Он ехал неторопливо, внимательно осматривая каждый поворот — тех было всего четыре. Кто бы сомневался — за каждым из них прятался замаскированный вход в пещеру, что вела напрямую к финишной черте. К обоим.       — Назад, Хьюго, — прошептал Лум, завидев в просвете выхода белую лошадь настоящей Армель. — Мы ведь должны обогнать ее, помнишь?       Он выехал к ней, сделав вид, что очень устал.       — Умаялся, принц? — спросила всадница. Лум кивнул:       — Тебя и впрямь под силу обогнать только самому ветру, леди Армель. Но ради тебя я готов стать ветром.       Хьюго даже чуть посторонился, пропуская белую лошадь перед поворотом. А после и сам нырнул в тоннель. Стук копыт, снаружи глушившийся чарами, внутри раздавался эхом. Армель не сразу поняла, что цокот теперь раздается от восьми пар подков. А обернувшись, ахнула: Лум уже нагонял ее. Хьюго прижался к стене, пробороздив по ней, — туннель был довольно узким — и первым вылетел из туннеля.       Армель взглянула на всадника с нескрываемым восхищением.       — Твой разум быстрее ветра, принц Лум из Анварда, — произнесла она и следом лихо, по-разбойничьи, свистнула. Лум чуть из седла не выпал от неожиданности. — Как ты догадался?       — Твое платье, — ответил он. — Ну не может женщина с безупречным вкусом надеть подобную вульгарность — и чувствовать себя превосходно!..       — Однако ты глаз от этой вульгарности не отводил, — ревниво сказала Армель.       — Я предпочел бы… совсем без платья, — тихо ответил Лум. — Только уже будучи уверенным, что ты — это ты.       — Воркуете, голубки? — раздался сзади слышанный уже голос, и Хьюго всхрапнул в ответ. Женщина, как две капли воды похожая на Армель, в том же серо-красном платье, сидела верхом на белой лошади.       — Нас было две сестры-близнеца, две нимфы-ореады. Армель и Армелия, — рассказывала вторая, пока Армель успокаивала обращенных из овец обратно в людей рыцарей. — Две хранительницы Бирюзовых гор. Раньше богатства их были открыты, и каждый мог забрать столько, сколько сумеет унести. Мы были молоды и любили подшутить над путниками, пользуясь тем, что мы близнецы. Они так смешно вопили, иногда убегали и от страха бросали сокровища! Как устоять перед шалостью? Но однажды… Мы напугали прохожего в недобрый час — он стоял на опасном уступе. Он слишком сильно отшатнулся, испугавшись появления двух одинаковых дев с двух сторон — и полетел вниз. Разбился насмерть — на такой-то крутизне… Мы похоронили его и долго рыдали, но мертвого не воротишь. Аслан очень рассердился на нас. Он закрыл доступ к Бирюзовым горам, назначил испытания, а нас — смотрителями за ними. Теперь мы должны были принимать и дурачить рыцарей, пока не найдется тот, что сумеет пройти все испытания. Тогда мы обретем свободу, и Бирюзовые горы откроются вновь, как встарь.       Лум помолчал, переваривая услышанное. Потом спросил:       — А что будешь делать ты?       Армелия пожала плечами:       — А мне и здесь неплохо. Я привыкла к этим горам, к бирюзовым залежам… Даже если они разойдутся в арченландскую казну — я останусь здесь. Может быть, дозор Яблони теперь не будет от меня шарахаться… Даже жаль, что больше сюда не будут таскаться смешные юнцы вроде тебя, — добавила она и вздохнула.       — Спасибо тебе за всё, — сказала вернувшаяся Армель и обняла сестру. — Мы… еще увидимся?       — Конечно, увидимся, — ворчливо проговорила та. И обернулась к Луму: — Смотри мне там, сестру не забижай!.. А то приду — душу вытрясу. От меня за дворцовыми стенами не спрячешься, камень мне не помеха!.. Как и ей, впрочем.       — Армелия, ну право слово!.. — засмеялась Армель, и Лум заслушался. Вновь невзначай коснулся ее руки — и отпрянул:       — Ты всё такая же ледяная…       Смех ореады резко оборвался.       — Я такая и есть, — тихо сказала она. — Я ведь не дочь Евы, я дочь гор. Мое тело всегда будет немного напоминать камень, но… мне казалось — ты достаточно зорок, чтобы видеть сквозь него. Но если Арченланду не подходит такая королева…       — Подходит, — быстро сказал Лум. Но Армель всё же в запале добавила:       — Чтобы ты знал, принц Лум из Анварда — моя грудь уж точно не каменная, иначе ты давно обломал бы об нее все глаза!..       Дозорные у Защитного Древа не помнили, чтобы за один день был такой наплыв народа. Ошалевшие от свалившейся свободы и пьянящего весеннего воздуха рыцари тянулись вереницей, крутя головами, любуясь поднявшимися за ночь фиолетовыми крокусами.       Лум и Армель, стоя на том же уступе, что и ореада в первую их встречу, наблюдали за тем, как рыцари расходятся во все стороны Арченланда. Когда последний юноша исчез за перевалом, они спустились вниз, к долине, где стояла вечноцветущая Яблоня, и преклонили перед ней колени.       — Я ведь говорил, что пророчество сбудется, — подмигнул Лум Ментиусу, таращившему глаза то на него, то на Армель, то на перевал, за которым скрылся последний рыцарь. — Только для этого кому-то нужно хорошенько поработать… да и мозгами пораскинуть не мешает. Совсем не мешает, клянусь Львиной Гривой!       Дома их уже ждали. Множество рыцарей, оплаканных родней и считавшихся погибшими, вернулось домой. Повсюду звучали смех и музыка, арценландцы целыми толпами пускались в пляс и аплодировали своему принцу и его прекрасной невесте.       Лум заметил одно зазеленевшее дерево и удивился: еще слишком рано. Но, приглядевшись, понял, что это молодая дриада, обнявшая руками-ветками какого-то юношу. Они целовались — упоенно и без стеснения, и принц отвернулся, чтобы не смущать влюбленных. Те, впрочем, не заметили бы, пройди мимо них хоть целая кавалерия. Лум подумал, что, видимо, это и есть та дриада, о женихе которой просила ее мать… всего-то немногим больше недели назад? Казалось — прошло несколько лет…       — Явился, негодник!.. — загремел король Эрл, уперев руки в бока. — Я уж ждать отчаялся! Где тебя носило столько времени? Ну, что за сын у меня? — Но никто из придворных, в том числе и сам принц, не восприняли это за серьезный упрек. — Дай хоть взглянуть на невестку, что ли…       И здесь же король Эрл посвятил Лума в рыцари. И на радостях согласился выкупить сыну желаемый парадный доспех. Так что на свадьбе принц уже звенел новенькими золотыми шпорами — с бирюзовыми каплями в каждом.