It's dark in my imagination

Ли действительно нравятся ребята, с которыми он знакомится на съемках — с ними легко разговаривать и есть о чем посмеяться, и даже если Цзиян приподнимает брови каждый раз, когда до него дотрагиваются, через время он все равно оттаивает, саркастично шутит в ответ на комментарии. Бовэнь обреченно признает, что единственный, с кем ему так и не удается нормально найти общий язык — это Ван Хаосюань. Нет, они разговаривают конечно, но никогда — за пределами обычных смолл-токов и общих вопросов «как дела». Хаосюань легко смеется, шутит сам, участвует в разговорах, только иногда словно выпадает куда-то, но ничего сверх того. Бовэнь, конечно, не Юй Бинь, чтобы подружиться со всем кастом в первый же день, но Сюань ему нравится, как бы странно это не звучало, и в каком-то смысле ему действительно хочется его узнать. *** Все меняется в один вечер — они заканчивают короткую репетицию перед съемками очередной сцены с пленным Сюэ Яном, и расходятся по одному — кто в отель, кто по домам, и Ли задерживается, чтобы прогнать текст еще раз. Он приезжает на репетицию позже всех из-за фотосета, и ему приходится остаться допоздна, когда огромный съемочный павильон практически полностью пустеет. С Хаосюанем они сталкиваются уже на выходе, и Ли закидывает спортивную сумку на плечо, улыбаясь ему — устало, но искренне. — Я думал все уже разошлись. На промо фото дернули? Сюань улыбается, кивает, придерживая ему дверь: — Да, решили отснять еще несколько промо, раз уж я сегодня смог приехать. Не представляю, как модели выдерживают многочасовые съемки с кучей поз. Меня максимум полчаса обычно снимали, даже для рекламы. Бовэнь смеется, пожимает плечами, рассеянно отмечая, что, судя по направлению, Сюань тоже на время съемок разместили в отеле, предоставленном студией. — Привыкаешь, мне на съемках в дораме странно, что меня не нужно каждые полминуты менять позы. Они проходят темные переулки и закрытые в такое позднее время магазины, и Ли ни за что бы не признался, но его чертовски напрягает такая пустая темнота улиц. Кажется, их отель и правда в каком-то не самом благополучном районе? Сюань как раз рассказывает про то, что у него сегодня в половину четвертого очередной матч какой-то там лиги, и замолкает на середине фразы, останавливаясь как вкопанный так резко, что Ли успевает пройти еще несколько шагов вперед. — Ты чего? Он сначала спрашивает, а потом, проследив направление его взгляда замирает тоже. На всей улице горит только один фонарь, и тот отбрасывает яркий, болезненно-яркий круг света, в котором залившая асфальт и стену кровь выглядит яркой и влажной. Бовэнь сам не замечает, как протягивает руку, сжимает прохладную и сухую ладонь замершего Сюаня, облизывая пересохшие губы. Брызги и лужа крови выглядят слишком сюрреалистично на пустой полуночной улице, и он бы подумал, что словил галлюцинацию от усталости, перелетов и недосыпа, но Хаосюань тоже это видит, так же? — Что за черт? — Я…не знаю. Кровь, видимо. Может авария была? Хаосюань бормочет словно под нос, и Бовэнь разглядывает его лицо несколько мгновений — у него странное выражение и темные, влажно блестящие глаза, и Ли требуется мгновение, чтобы найти идеально подходящее слово. Зачарованный. Вот каким он выглядит сейчас. Чертова лужа крови посреди улицы заставляет его выглядеть зачарованным и немного даже возбужденным? Что за черт вообще происходит в его голове? Ли отлично понимает, что ему надо бы увести явно не очень соображающего сейчас Сюаня отсюда, чтобы тут черт побери не произошло, но улица пуста, насколько хватает глаз, и выражение лица у него сейчас такое незнакомое, что Бовэню кажется, что он держит за руку абсолютного незнакомца. И он не может ничего поделать, потому что любопытство смешивается с чем-то другим, похожим и непохожим на страх одновременно. — Ты хочешь подойти ближе? Хаосюань смотрит на него, словно на сумасшедшего, а потом облизывает свои невозможные губы и ухмыляется так, что возбуждение ухает в голову, вышибая все остальные мысли. — А ты согласен подойти со мной? — Если ты не будешь там ничего трогать. Сюань качает головой, задирает голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, и Бовэнь невольно сглатывает — глаза у Хаосюаня огромные и темные до невозможности, и он кивает ему еще раз, подтверждая свои слова. Видит бог, ему не хочется быть к этой луже крови ближе, чем он есть сейчас, но Сюань хочет, а он сам не готов пропустить ни секунды, и хочет место в первом ряду. Они входят в круг света, все еще держась за руки, и пальцы Хаосюаня в его ладони словно нехотя согреваются. — Свежая. Он чуть наклоняется, разглядывает брызги, словно загипнотизированный, и через несколько мгновений тянет Ли за собой, выходит из круга света, хмурясь, пока глаза привыкают к полумраку. — В отель? Ты же тоже в Харт? Ли кивает, не отбирая руку, и послушно идет следом, подстраивая шаг, не позволяя себе оглянуться, даже если по спине вниз простреливает едва ли не болью от того, как сильно ему хочется повернуться и посмотреть назад. *** — Не подумай, я не какой-то сумасшедший, правда. У Сюаня дурацкая ярко-желтая футболка с принтом пикачу и влажные после душа волосы, и Ли даже если бы попытался — не смог бы объяснить, насколько сюрреалистичным стал его вечер в этот момент. Они сидят у на полу у постели в номере Ли, вытащим весь мини-бар из обоих номеров и включив фоном какой-то сериал, пока до времени футбола остается еще несколько часов. Бовэнь не отвечает, пожимает лишь плечами многозначительно, потому что что тут блин скажешь? «Мне кажется, у тебя встал на лужу крови посреди улицы, а у меня, очевидно, встал на тебя в этот момент» звучит не самым лучшим способом повернуть разговор в нужное русло. — Я не убиваю людей по ночам. Правда. И кланы не вырезаю там. Хаосюань пытается шутить, и Бовэнь мысленно добавляет ему десяток очков только за эту попытку — тема, кажется, не самая простая. — Меня это все просто, ну, словно притягивает как-то. Не знаю как объяснить. Он машет ладонью, натягивает длинные рукава футболки на ладони. Он сейчас такой же, как обычно — милый, приятный парень с мягкой улыбкой и тяжелым взглядом, но глаза у него сейчас совсем другие — словно из глубины его разума что-тот поднялось ближе к поверхности. Он сейчас красивый еще больше, чем обычно — что-то есть в контрасте темных, влажных волос, бледной кожи и темных глаз, и Ли заставляет себя отвести взгляд, поднять ко рту бутылочку с виски из мини-бара. Он не пьет обычно, если не считать редкие перерывы между съемками, фотосессиями и подготовкой к показам, но не выпить сейчас кажется ошибкой. — Я никому не расскажу. Сюань разглядывает из-под своих невозможных пушистых ресниц, улыбается криво и тепло разом, и Ли обреченно признает, что ни у кого не было ни единого шанса пройти мимо Сюэ Яна без моральной и эмоциональной травмы, если у него была именно такая улыбка. — Спасибо. И спасибо, ну, что подошел со мной, я обычно, ну, в такие моменты один. Ли кажется, что у него все мысли так и написаны на лице, потому что на мгновение Сюань улыбается еще сильнее, прежде чем кивнуть на экран. — О, началось. Они просыпаются утром от стука кого-то из съемочной команды, окруженные пустыми бутылками и упаковками от чипсов и еще какой-то дряни, и никто из них ни слова не говорит о происшествии прошлой ночи. *** Все, конечно же, не может остаться в прошлом без следа и намека. Ли сам не знает, почему задерживается в тот день на площадке, но факт остается фактом — когда он натыкается на Хаосюаня, у него все лицо и грудь измазаны бутафорской кровью, а длинные пряди волос липнут к влажной коже. Проклятая жара, проклятые флэшбэки в ту, такую же жаркую ночь, где тоже хватило крови. — Привет. — Привет. У него даже голос в такие моменты другой — немного от Сюэ, немного от него самого, и Ли теряется, чувствуя себя так неуместно возбужденным и одуревшим от усталости последних съемочных дней. — Кажется, я тебе соврал — и я по ночам все-таки вырезаю кланы. В темноте пустого в такое позднее время съемочного павильона у Хаосюаня глаза совсем как в ту ночь — темные, яркие, и Ли сам не знает, как так получается, потому что ему кажется, что время как-то искажается, теряет минуты неизвестно куда. Они сталкиваются бедрами и зубами, и он сжимает ладонь в его волосах, слыша, как Сюань хрипло выдыхает, как прижимается ближе, трется о него всем телом. Это точно плохая идея — и потому, что им обоим можно будет поставить крест на карьере, если их сейчас кто-то увидит, и потому, что им еще сниматься вместе, и просто потому, что это чистой воды сумасшествие, вот так поддаваться мыслям из самых темных уголков своего сознания. Правда же? Они вваливаются в какую-то подсобку, где стоят пыльные декорации и зеркала, попутно врезаясь в деревянный бутафорский гроб. Антураж, стоит признать, подходит идеально. Сюань кусает его за нижнюю губу, так, что кровь брызжет в рот, течет по коже, и следом за вспышкой боли приходит возбуждение, тягучее и такое острое, что мышцы сводит. Что они, черт побери, творят? В подсобке душно, пыльно и темно, но Ли видит, как блядски выглядят губы Хаосюаня, измазанные его кровью, и эта мысль, кажется, бьет прямиком ему в член, минуя мозг. Под его ладонями чужие узкие запястья, выступающие под тонкой кожей вены и горячий, обжигающий жар голой кожи, и ему стоит наверное прийти в себя, остановиться, пока все не зашло слишком далеко, но куда тут — тормоза, кажется, сорвало бесповоротно, и его ведет с каждой минутой все сильнее. У них обоих стоит, сильно и явно, так, что недомолвкам просто не остается места, и Бовэнь дергает расшитый пояс ханьфу, сдвигает ткань в сторону, прежде чем развернуть их обоих, так, чтобы Сюань лег спиной на чертов гроб. Он сжимает его запястья так, что пальцы начинают ныть, гладит большим напряженное сухожилие на запястье и облизывает прокушенную, ноющую губу: — Ты мне губу прокусил, вампир. Сюань смеется, трясет головой, пытаясь убрать с влажной кожи лица прилипшие пряди волос, и выгибается, трется бедрами о его пах, выдыхая: — У тебя чертовски длинные ноги, так что может наклонишься хоть чуть-чуть? Я не достаю. Ли только и остается, что прогнуться в пояснице, прижаться и без того пульсирующим пахом к чужим бедрам, и следующее же движение отдается такой вспышкой удовольствия, что ему приходится задержать дыхание. На нем только тонкие спортивные штаны, и распахнутые полы ханьфу и нижней одежды не помогают от слова совсем, поэтому Бовэнь лишь разжимает одну ладонь, выпуская чужое запястье и освобождая руку, и обхватывает возбужденный член, глядя, как Хаосюань выгибается, жмурится, мелко вздрагивая, когда он сжимает пальцы сильнее. Ему тоже нравится вот так — быстро, резко, на стыке удовольствия и болезненного, и когда Сюань с первого же движения выбирает правильный ритм, остатки мыслей и здравого смысла вышибает из головы. Ли не отводит взгляд от его лица, в последнее мгновение перед тем, как его накрывает оргазмом смыкая зубы на своей ноющей губе, так, что яркие, алые капли крови падают на распахнутый рот Сюаня, которого тут же выгибает в оргазме. И это просто катастрофа. *** Они это не обсуждают — снова — но произошедшее ничего не меняет. Это не повториться, скорее всего, это просто минутная слабость, продиктованная моментом и ситуацией, и все бы ничего, если бы Юй Бинь не притащил их всех в свой номер под предлогом того, что им не помешает отдохнуть и сменить обстановку, ну и кино там посмотреть. Которым, конечно же, по закону вселенской несправедливости, оказывается фильм ужасов. Ли даже не пытается сделать лицо попроще — куда там — выбирает себе лишь место в самом углу дивана, надежно прикрыв пах бутылкой пива. Куда тут сухому закону, черт побери. Скажи ему кто несколько месяцев назад, что на кровавые сцены в фильме ужасов у него будет такой стояк — Бовэнь бы только посмеялся. А теперь ему не до смеха, потому что вокруг люди, а чертов Хаосюань вытянулся на полу совсем рядом, так, что темная макушка то и дело попадает в поле зрения. Ему бы по хорошему попрощаться сейчас при первой же удобной возможности, сославшись на съемки, но желание остаться пока перевешивает. Особенно когда к середине фильма макушка Сюаня мигрирует с края дивана на его колени. Особенно когда они сталкиваются на кухне в темноте — чтобы не разрушать атмосферу, пока Юй Бинь ищет следующий ужастик — а у Сюаня глаза снова как тогда, темные и безумные, и Ли обреченно признает перед самим собой, что у него нет ни единого шанса отвести взгляд сейчас.