The Plagues

О ты, кого я братом называл, как можешь так меня ты ненавидеть? Это то, чего ты хотел? "Принц Египта" — The Plagues

Сначала была тишина. Почти мертвая — даже сдавленные шепотки придворных и шелест платьев дам не могли ее нарушить. Тишина — и два человека: один наверху, на Железном троне, с цепью десницы на шее, второй — внизу, у подножья, с цепями кандалов на руках. А потом тот, что стоял внизу, открыл рот, и повисшую тишину разбил, разнес на мелкие осколки странный звук. Хриплый, скрежещущий, как будто тупым и ржавым мечом пытались разрезать такие же ржавые доспехи. Этим звуком был смех. Эйгор Риверс, проклятый выблядок, мать его шлюху в седьмом пекле, стоял посреди тронного зала израненный, оборванный, в кандалах и смеялся, смеялся, смеялся до хрипоты едва ли не впервые в жизни. Толпу придворных швырнуло к стенам — не от ужаса, не то еще от чего-то, — на галерее, кажется, возникла давка; сохранили самообладание и остались на местах немногие, Мейкар с сыновьями и Бета в том числе. Шира тоже была там, почти рядом с троном; спину она держала прямо, но Бриндену с высоты было видно, как ее трясет. Он медленно выдохнул и разжал руки; на ладонях остались красные полосы от впившихся в тело лезвий, но крови не было. Слава богам. — Увести, — не то прохрипел, не то прокаркал он с ненавистью — сдерживаться не было никаких сил. — Уведите его, и пусть он гниет в подземельях до суда! Эйгор все еще смеялся, когда его выталкивали из тронного зала. Этот смех стоял у Бриндена в ушах, разрывал голову, как гончие добычу, уколами пики отдавался в пустой глазнице; Бринден встряхнул головой и поморщился. Зря, зря он так сорвался, выставил себя слабаком перед всем королевством. Ничего, скоро это закончится, двадцать с лишним лет тянулось — и теперь закончится. Боль, поселившаяся в голове и собравшаяся в глазнице, однако не отпускала Бриндена все то время, пока он отдавал указания насчет пленных и выслушивал военачальников вместо (невовремя!) расхворавшегося Эйриса; как бы он ни тер переносицу и бровь, становилось только хуже, а под конец стало совсем невыносимо. Как он добрался до своих покоев в Башне десницы и рухнул в кресло, Бринден не помнил; очнулся он от сильного запаха завариваемых трав и легких шагов, сопровождавшихся шелестом платья. Прислушался, облегченно выдохнул — нет, не Шира, хорошо, что не Шира, ее он не смог бы сейчас видеть, — а через мгновение ему в руки ткнулась глиняная чашка: — Выпей. — Убери это, — Бринден нашел в себе силы чуть оттолкнуть чашку. — Сейчас пройдет. — Дядя, — Бета заглянула ему в лицо. — Выпей, пожалуйста. Оно поможет, ты же знаешь. Огорчать девочку не хотелось, она и так натерпелась за последнее время. Бринден взял чашку, отпил и поморщился от мерзкого привкуса; Бета присела рядом с креслом и положила голову ему на колени — как в детстве. — Испугалась? — Да. Нет. Немного, — Бета чуть вздрогнула и села прямо. — Братец у тебя, конечно… Эгг даже бровью не повел, принц Мейкар — тоже… а вот принцу Эйриону, кажется, было совсем худо, он еле держался. Эймон готовил для него успокоительный отвар, когда я уходила. Ну, еще бы, после того, что случилось в Эссосе. Бринден через силу сделал еще один глоток — боль никак не утихала… черный меч раз за разом несся прямо ему в голову, совсем как тогда, на Краснотравном, и раз за разом он не успевал уклоняться. — И тетя… — голос Беты вернул его обратно в мир. — Она… дядя Брин, я видела, она чуть не плакала. Она пыталась держаться, но… Бринден понял. — Иди к ней. — Что? — Ступай к Шире, — Бринден покрутил в руках кубок. — Ей ты сейчас нужнее. Ступай, я справлюсь. Бета с сомнением посмотрела на него, но вышла. Бринден двумя глотками допил отвар и уставился в огонь. Эйгор должен умереть — чем быстрее, тем лучше. Желательно, чтобы это была не легкая смерть; после всего горя, что он принес семье, Бринден искренне желал ему помучиться подольше и посильнее. Ни одна казнь не могла дать подобного, но… Бринден скользнул взглядом по полкам в дальнем углу, уставленным фиалами с ядами. Некоторые из них он изготавливал с Широй, некоторые — с Гвенис, да примут ее боги ласково, кое-что ему привозили из-за моря; среди них был не один и не два яда, способных обеспечить человеку бесконечно долгую агонию… Эйгор изранен и измотан, пара капель в миску с похлебкой, которой пичкают заключенных — и мятежники, коих немало осталось за морем, будут обезглавлены раз и навсегда… Бринден мотнул головой, отгоняя безусловно приятные, но не совсем удачные мысли. Нет, нет, нет, нельзя: за морем сразу поймут, что Эйгор умер не просто так; местные недобитки из числа сторонников Блэкфайров тут же сделают его героем и мучеником, погибшим ради истинного короля, со всеми понятными последствиями. А если они соединятся… только нового восстания ему сейчас и не хватало. «И потом, — шепнул у него в голове чей-то голос, — чем ты в таком случае будешь отличаться от самого Эйгора? Подкарауливать, бить в спину, если не можешь одолеть противника в открытую — это всегда была одна из любимых его тактик. Вспомни Деймона-младшего, вспомни Хейгона… себя, в конце концов». Бринден поморщился. Тот случай, как и многие другие, ему отчаянно хотелось забыть… но, кажется, именно тогда он впервые сказал, что у него нет больше одного из братьев. Он возвращался из Девичьего Склепа от тетки Элейны, засидевшись у нее дотемна — вот уже несколько недель они вдвоем пытались отследить утечку золота из казны, и вроде на этот раз им удалось напасть на верный след. Бринден так задумался, что не заметил, как у самой дворовой лестницы из темноты перед ним появился человек, и налетел на того; выругался, поднял голову и изрядно напрягся. — Лорд Рейн. — Милорд Риверс, — Робб Рейн склонил голову, но интонация, с которой он поздоровался, была… странной. — Мне нужно с вами поговорить. — Прямо здесь? — Боюсь, что так, парень, — прогудели у Бриндена за спиной; голос принадлежал Теомору Бульверу. — И не только ему, но и нам. Бринден крутанулся вокруг себя. Положение было не из лучших: помимо Рейна и Бульвера к нему подошли еще трое незнакомых рыцарей, и теперь все пятеро брали его в кольцо. Бринден сглотнул и выпрямился — ему было изрядно не по себе, но показывать свой страх он не собирался. — Мне кажется, здесь не самое лучшее место, сиры, — ровным тоном произнес он. — Если вы имеете ко мне какие-то претензии, вероятно, мы можем обсудить их в моих покоях… с утра. Сейчас я очень устал. — А мне кажется, что это идеальное место, — холодно сообщили из темноты. — И идеальное время — смена караула еще очень не скоро. Бринден стиснул кулаки. — Ты тоже хочешь со мной поговорить? Эйгор не ответил, но коротко кивнул Бульверу и еще кому-то из незнакомцев; в следующее мгновение Бриндена схватили, заломив руки за спину. — Какого пек… Договорить ему не дали — Эйгор моментально оказался рядом и отвесил такую оплеуху, что у Бриндена потемнело в глазах. Второй удар последовал за первым, а третий — в живот — выбил из Бриндена остатки воздуха вместе с кровью, наполнившей рот. — Друг мой, помягче, — озабоченно сказал Рейн. — Он уже кровью плюет, а ведь мы еще и не начинали. — Он ею блевать будет, пока не усвоит кое-что жизненно необходимое, — Эйгор, напротив, был спокоен. Очень нехорошо спокоен. — Давайте. Захват на мгновение ослаб; Бринден рванулся было, но его снова заломали и бросили на землю. Раздался мерзкий свист; Бринден откатился в сторону, уворачиваясь от удара плетью, но три других тут же обожгли его ноги и бок. Бринден попытался приподняться, но чья-то плеть резанула его по плечам, роняя в дворовую пыль; удары посыпались без остановки, и Бринден перестал пытаться сбежать — только защитить лицо. — Принес? — спросил Эйгор где-то над ним; голоса доносились до Бриндена как через плотную ткань или деревянную стену. — Давай сюда. — Дотракийцы, говорят, делают это своими кнутами, — хохотнул в ответ Бульвер. — Не хочешь попробовать? — Не уверен, что получится, Теомор. Держите пащенка. Бриндена пинком перевернули на спину — он задохнулся от боли; тело от лопаток до коленей, казалось, превратилось в одну сплошную рану — и грубо рванули за правую руку, распиная на камнях. Кто-то наступил ему на ладонь, не давая сжать кулак или отдернуть руку; Эйегор, примерившись, размахнулся и ударил его деревянным мечом по предплечью, между локтем и запястьем. Раздался влажный треск, и Бринден закричал, отчаянно скребя пока еще целой левой рукой по камням. — Если он будет так орать, ползамка сбежится, — встревоженно заметил Рейн. — Не сбежится, — коротко ответил Эйегор и замахнулся; от боли в обеих сломанных руках Бринден едва не потерял сознание. — Хватит с него на сегодня. Еще раз увижу, как он лезет к моей женщине — еще и ноги переломаю. — Ты уверен, что не перегнул палку? Брат все же. — Не… — просипел Бринден; остатки бриджей, дублета и рубашки неприятно липли к окровавленному телу; боль в руках уже утихала, но ниже локтей он ничего не чувствовал. — Не брат он… мне… после такого… Эйгор, собравшийся было уходить, повернулся к нему и недобро прищурился. — Не брат? Ну, раз такое дело… Робб, проследи, чтобы кое-кому здесь повторили урок. Только не до смерти, а то от Стены всех не избавлю. А я пока пойду навещу нашу милую сестрицу… потолкую с ней на тему женской верности. Кажется, после этого он ничего не помнил — то ли от боли, то ли от страха за Ширу, то ли того и другого. Умереть эйгоровские прихвостни ему не дали — бросили, едва заметив сменявшийся караул, но несколько следующих недель он провел в постели — от ран началась лихорадка. Дейрон был в бешенстве, и Бейлор, и даже Деймон принял его сторону… но Эйгору, кажется, было наплевать. Бриндену теперь должно было наплевать тем более. Он — Кровавый Ворон, десница короля… казнь государственного преступника для него была решенным вопросом. Оставалось только выбрать способ, чтобы избежать нежелательных последствий. И ему, деснице короля, вовсе не было дела до того, что государственный преступник некогда — не иначе по как по недосмотру или злой насмешке богов — был ему братом.