The Plagues

— Милорд... Милорд десница, проснитесь... Бринден с трудом открыл глаз — прямо перед ним плясал огонек свечи в руке у насмерть перепуганного слуги; спине было тепло — рядом с ним лежала Шира, но, судя по дыханию, уже не спала. За окном, судя по темени стояла глубокая ночь; что могло произойти, что его разбудили в такой час? — В чем дело? — Милорд десница, ваш... родственник... Бринден сразу понял, о ком идет речь, и похолодел. Старые боги услышали его молитвы, как и всегда... но на этот раз немного не вовремя. — Что с ним такое произошло? — спросил он как можно равнодушнее. — Он... вены... в камере... Шира за его спиной тихо ахнула. Бринден рывком сел на постели; через мгновение он был на ногах, еще через четверть часа, полностью одетый, спускался во двор. — Он жив? — Пока да, милорд... Грандмейстер делает все возможное... Бринден украдкой перевел дух. Одно дело — публичная казнь государственного преступника, и совсем другое — его же смерть при подозрительных обстоятельствах. Последнее, как он неоднократно повторял себе в последние дни, было им с Эйрисом отнюдь не на руку: друзья Эйгора за морем вполне могли объявить самоубийство инсценировкой, сделанной с целью сокрытия следом удушения или яда... "А еще потому, что ты не хочешь становиться братоубийцей второй раз, — шепнул на краю сознания уже знакомый мальчишка. — С Деймоном ты смог оправдаться. Здесь уже не сможешь, даже перед собой". Бринден стиснул зубы. Отмахнуться от мальчики он — опять — не смог. На этот раз, правда, потому, что мальчишка исчез прежде, чем он успел придумать достойный ответ, а вовсе... вовсе не потому, что тот — как бы тяжело это ни было признавать — был прав. Мальчишка словно возвращал его назад во времени: снова ему было двадцать, и снова ему нужно было выбирать — выдать брата, втянутого горсткой недовольных в опасную авантюру, и тем самым лишить его свободы (а может и жизни), или же промолчать — и погубить страну и семью... За своими размышлениями Бринден не заметил, как дошел до крепости Мейгора. К его удивлению, слуга привел его не на третий уровень темниц, а на первый, к камерам для знатных узников; около одной из дверей, заметно нервничая, уже расхаживал Мейкар. — Кто его нашел? — спросил Бринден, едва они приблизились. — Стража? — Да, из сменявшегося караула, — Мейкар хмуро пожевал губами. — Услышали странный шум, решили проверить. Вовремя нашли, грандмейстер сказал — еще немного, и был бы труп. Представь, Риверс, еще немного, и ваша с Эйрионом мечта сбылась бы, а? — У меня есть дела поважнее, чем размышлять о несбыточном, — спокойно парировал Бринден. — Например, выяснить, как он это сделал. Мои люди обыскивали его после прибытия и забрали все, что он мог превратить в оружие. Ему неоткуда было достать кинжал или бритву, если только ему не принесли... Он запнулся — настолько простой и страшной была пришедшая в голову мысль. Не Шира, о боги, только не Шира, она не могла так меня предать... — Не было у него ни бритвы, ни кинжала, — поморщился Мейкар, и у Бриндена сразу отлегло от сердца. — Разодрал руки о держатель для факела, потому и спасли ублюдка — крови не очень много потерял. Еще и написал кровью же на стене, где он нас всех видел и как вертел... — Предпочел не выбирать, — Бринден заглянул в камеру: Эйгор, не бледный даже, а какой-то серый, лежал на кровати, укрытый одеялом; руки у него были перевязаны от запястий и почти до локтей. — Пусть его привяжут на пару дней — вдруг решит повторить. — А кормить и нужду справлять он как будет? — еще сильнее скривился Мейкар. — Или предлагаешь стражника в качестве слуги к нему приставить? Мало того, что мейстера ему искать придется... — Мейстера? — Ну да. Ты посмотри на него: рожа синяя — каюсь, не сдержался, но... — Мейкар подавился собственными словами; Бринден кивнул — после услышанного вчера сложно было не сдержаться. — Морда синяя, сам весь в ранах... выставим его в таком виде на суде, а его, чего доброго, жалеть начнут. — Я тоже об этом думал, — Бринден вошел в камеру и присел на табурет подле постели. — Что же, значит, придется приставлять и мейстера, и стражника-прислугу. Король Эйрис должен быть милосердным к своим пленникам... даже к таким. Мейкар как-то очень подозрительно сощурился. — Ты что ж, сам решил при нем сиделкой заделаться? — Упаси боги. Просто хочу допросить его, когда очухается. Мейкар многозначительно хмыкнул, но вышел, забрав с собой почти всю стражу — осталась только охрана. Лязгнула, закрываясь, дверь в камеру, и Бринден — от нечего делать, не иначе — перевел взгляд на брата. Эйгор постарел — это была первая мысль, которая пришла ему в голову; до этого Бринден не приглядывался — незачем было приглядываться к человеку, который хочет убить тебя и смерти которого хочешь ты сам — но сейчас, в предрассветном сумраке, это волей-неволей бросалось в глаза. Эйгор поседел, морщины прорезались глубже — он не казался совсем уж стариком, но выглядел старше своих лет. Черты лица у него заострились, под глазами залегли глубокие тени, и Бринден внезапно даже для себя подумал, что брат еще и смертельно устал — от детей Деймона, ни одному из которых, видимо, не досталось хоть немного ума, от союзников, от войны, которую вел... почему? — Зачем ты это делаешь? — вслух спросил. — Деймон мертв, его сыновья — ничтожества по сравнению с ним. Почему бы тебе не остановиться? Эйгор внезапно заворочался. Открыл глаза, покосился на Бриндена и снова закрыл. — Я уже в преисподней? Бриндену понадобилось одно бесконечно долгое мгновение, чтобы оправиться от приступа внезапной — ненужной, непозволительной, невозможной после всего случившегося — теплоты к брату, взять себя в руки и вернуть прежний холодно-спокойный тон. — Почему ты так решил? — Что значит "почему"? — Эйгор попытался пошевелиться и зашипел. — Открываю глаза — на окне решетка, сам слабее щенка, да еще и твое ебло воронье перед глазами маячит. Что это, как не преисподняя? — Вынужден тебя разочаровать, — пожал плечами Бринден. — Это всего лишь темница. Твоя эскапада не возымела успеха. — Кто сказал, что это была эскапада? — Эйгор безуспешно попытался сесть. — Мне действительно не хотелось доставлять вам такое удовольствие, как моя казнь. Если кто и может покончить со мной, то только я сам. — И снова вынужден тебя разочаровать, — чуть усмехнулся Бринден. — Малый совет так не считает. Я и принц Эйрион умеем... убеждать. Это было ложью... но обнадеживать Эйгора он все еще не собирался. — Ах, Эйрион, — Эйгор чуть поморщился. — Его папаша давеча знатно меня отделал. Нет чтобы сыном заниматься: не нянчился бы с парнем, не утирал бы ему сопли каждый раз, как тот напортачит — глядишь, и выросло бы из него что-то путное... - Хватит с ним нянчиться! Бринден не хочет, совершенно не хочет выслушивать ругань в свой адрес, но возразить не может — его очень сильно тошнит, так, что удержаться практически не... — Блюй давай! — сильная ладонь врезается ему под лопатки, и Бриндена таки с шумом выворачивает в таз для умывания. — Вот молодец, а теперь сюда, — его хватают за шиворот и окунают головой в другой таз, с водой — ненадолго, на пару мгновений. — Чтоб в разум пришел быстрее... — Оставь его в покое! — Цыц, девица, — Эйгор, Эйгор, это Эйгор только что топил его в тазу — чуть отодвигается. — У меня он придет в порядок быстрее, чем от всех твоих настоек. — Он ребенок! — Он — дракон и почти взрослый мужчина, ему четырнадцать, — Эйгор все же пропускает к кровати Гвенис с подносом, уставленным фиалами. — Думать надо было, прежде чем свое пойло хлебать... особенно в таких количествах. Гвенис качает головой и смешивает что-то в кубке. — Он же впервые так. Может, за ним стоило присмотреть... — Да сколько можно-то?! — взвивается Эйгор. — Пускай отцепляется от ваших юбок. А то Мия укатила в Дорн вслед за Дени, ты тоже в девках не засидишься, и за чью юбку он тогда будет цепляться? За Ширину? Так коротковата юбчонка-то! — Ну почему сразу за юбку... — За мои штаны цепляться не дам, — зевает Эйгор, и Бринден розовеет от стыда — братья наверняка ночь не спали, убирая остатки его "эксперимента" по изготовлению сложного зелья по старинному северному рецепту; результат на поверку оказался очень крепкой брагой. — Не брошу, конечно, и Деймон не бросит, не бойся, но пусть учится сам решать свои проблемы. Что ты таращишься на меня, пень чардревный? Если тебе Дейрон не вложит — я сам тебе вложу. Тоже мне, септон Барт возрожденный! Что ты на меня так уставился!.. — ...Что ты на меня так уставился? Бринден встряхнул головой, отгоняя прочь некстати вылезшее воспоминание. Слишком, слишком много лишнего неизвестно отчего вспоминалось и думалось ему этим утром. — Ничего, — отстраненно ответил он и поднялся; Эйгор смерил его скептическим взглядом, но промолчал. — Все еще предлагаю тебе подумать насчет нашего предложения. — Признаться в том, что по моему приказу убили Хейгона и Деймона? — Эйгор вскинул голову и остро посмотрел на него. — Я знаю, зачем вам это надо: вы хотите и казнить меня, и очернить в глазах всех, кто еще поддерживает нас — и здесь, и за морем. Не выйдет. Думаешь, никто не знал, что мальчишек должны были... убрать в случае неудачи? — Догадывался, — почти не солгал Бринден. Подобное и впрямь приходило ему в голову... но он не предполагал, что сторонники Блэкфайров действительно решатся на это. — Тогда в чем резон для меня признаваться? — Эйгор равнодушно отвернул голову к стене. — Вы все равно меня убьете. — Казните, — поправил его Бринден. — Резон, как ты выразился в том, как... как именно ты умрешь. С честью и достоинством... или без них. Эйгор не ответил, по каким-то неуловимым, не заметным обычно признакам Бринден понял, что его посылают в пекло. — Подумай, — неожиданно неловко сказал он. — Пусть мы действительно ничего не получим, в этом ты прав, но ты облегчишь свою участь. Эйгор все так же молчал. Бринден был уже на пороге, когда ему в спину донеслось: — Они вернутся, Бринден. — Что? — Дом Блэкфайров вернется, — раздельно повторил Эйгор. — Можешь сгноить меня на Стене или на плахе, можешь возводить на меня какую угодно напраслину — они будут мне благодарны. Я один остался верен им полностью. Собрал для них армию и старался вернуть им Железный трон. Бринден вышел молча — лишь бросил часовому, чтобы послал за кем-нибудь из мейстеров: пленник бредит, мол, не хватало еще, чтобы умер в камере. Наверху, почти у самого выхода, он оперся на стену — как вчера во дворе, после разговора с Широй — и зажмурился. Лорд Кроворон, десница короля, утверждал, что он был даже мягок — мятежника стоило казнить на месте, не привозя даже в столицу, а уж идти ему на уступки — и вовсе верх неразумности. Бринден Риверс, младший сын короля Эйгона, сжимал кулаки и твердил, что это неправильно, неправильно, неправильно — не должен брат выносить приговор брату, Дейрон бы этого не одобрил... Твердили они каждый свое одновременно — и Старые Боги свидетели, он не знал, к кому из них прислушиваться. — Милорд? Бринден открыл глаз и вновь стал собой — целым собой. — Да? — Вам передали вот это, — Вороний Клык из числа тех, кого отправили патрулировать город в помощь городской страже, протянул ему небольшое письмо, и Бринден вскинул бровь при виде дракона, оттисненного на черном воске. — Некая знатная особа настойчиво ищет встречи с вами. — Она сама вам об этом сказала? — Нет, милорд. Но она весьма старалась попасться нашим людям на глаза, а когда попалась, просила передать письмо. Судя по ее личности, дело у нее непосредственно к вам. Передать ей ваш отказ? Бринден взломал печать и пробежался взглядом по чуть неровным строчкам. — Нет. Передайте, что я согласен с ней встретиться. Сегодня в полночь, у причала напротив Речных ворот, за городскими стенами; передайте, чтобы она пришла одна... и что я тоже буду один. * * * День пролетел как и все дни после возвращения в столицу — в судах и суматохе. Эйрис нашел в себе выйти в тронный зал, так что на долю Бриндена выпала лишь половина дел. Он разбирал их практически не вдумываясь — уж слишком похожи они были, как будто зануда-мейстер переписал с полсотни раз один и тот же лист одной и той же книги. Стена, конфискация, пеня и заложники, пеня и заложники, конфискация, Стена... к концу дня у Бриндена рябило в глазах от одинаковых приговоров и знатно ломило висок: сказывался недосып. Но все же, когда время настало, он накинул неприметный плащ, предупредил личную гвардию, куда идет (обещания обещаниями, но все же патруль Вороньих Клыков у ворот не помешает), чуть обнял Ширу, сказав, чтобы не ждала его сегодня, и серой тенью выскользнул сперва из замка, а там и за городские стены. Женщина уже ждала его — он издали заметил одинокую стройную фигуру на рыбацком причале. Когда Бринден приблизился, она обернулась, невольно сбросив капюшон: Бринден помнил ее белокурой девочкой, хрупкой и застенчивой, но сейчас она выросла, выкрасила волосы в черный и алый на тирошийский манер и заплела черные пряди на манер короны, и от былой застенчивости явно избавилась давным-давно. — Лорд Кроворон. — Миледи, — Бринден чуть склонил голову. — Неосторожно с вашей стороны было приходить сюда. Что мешает мне арестовать вас и препроводить к дядюшке? Калла Блэкфайр — Риверс, она уже лет десять как Риверс — холодно сощурилась. — Остатки чести. Полагаю, хоть что-то вы сумели сохранить после того, как убили моих отца и братьев. — Это верно, — Бринден сцепил пальцы в замок перед собой. — Зачем вы приплыли в Вестерос, я догадываюсь. Зачем вы искали со мной встречи и пришли сюда? — А об этом вы не догадываетесь? — Я не просто догадываюсь, я знаю. Мой вопрос был, как говорят мейстеры, риторическим. Другое дело, что и вы знаете ответ на вашу просьбу — и это не тот ответ, который вы хотели бы услышать. По лицу Каллы пробежала судорога, исказившая и без того не совсем правильные черты. Бринден некстати вспомнил, что и в детстве она не была красавицей — в лучшем случае миловидной, в худшем просто невзрачной, — но только Эйгор абсолютно серьезно твердил ей, что краше ее нет среди девочек Красного замка. — Вы... — прошипела она. — Вы хотите, чтобы я, дочь Черного Дракона, встала на колени перед убийцей своего отца? Чтобы умоляла его? — Это лишнее. Я бесчувственное чудовище, равнодушное к подобным приемам, а если бы и не был — все равно ответил бы отказом, — Бринден позволил себе подпустить в голос насмешку. — Я просто хочу, чтобы вы ответили на один вопрос. Зачем вам это, миледи? Кажется, она удивилась. — Разве не должна хорошая жена вызволять мужа? — Мужа лишь по названию, насколько мне известно. Или он все же скрепил брак? — Нет, я... — даже в лунном свете было заметно, как кровь бросилась ей в лицо. — Я все еще девица. — Тогда зачем? Он не муж вам фактически, не отец ваших детей. Он погубил вашего отца и по меньшей мере трех братьев. Зачем вам так рисковать — приплывать сюда, встречаться со мной — ради человека, который вам никто? — Долго объяснять, да и не к чему, — Калла скривила губы в надменной усмешке. — Чудовищам вроде вас, милорд, не понять обычных отношений в семье. Лорд Кроворон едко усмехнулся в ответ. Бринден Риверс, младший сын короля Эйгона, почувствовал, что стремительно теряет самообладание. — И вы говорите мне об отношениях в семье, миледи? — процедил он. — Вы, наблюдавшая за тем, как вашего кузена насилует с полдюжины человек, и сама принявшая в этом участие? Вы, допустившая убийство двух своих братьев в почти чужой им стране? Надменность слетела с Каллы как листья с дерева по осени. — Мальчишка Таргариен мне не кузен, — выдавила она. — Деймон опозорил нас, опозорил память отца, он должен был умереть, а Хейгон, он... он сам пришел ко мне в ночь перед отплытием. Плакал, говорил, что если что-то случится, он не хочет, как Деймон... чтобы его везли, а чернь смеялась над ним... Могла ли я отказать брату в такой малости, как быстрая смерть от руки нужного человека? — она быстрым движением отерла выступившие слезы и взяла себя в руки. — Эйгор брат мне больше, чем они оба... больше, чем вам всем когда-либо! Я его понимала, только я! — Это лишь ты-то его понимала? — очень тихо спросил Бринден, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. — Я знал, как он поступит практически в каждой из ситуации. Знаю, кого он прикроет, кого пошлет в пекло, и как будет прикрывать. Я знаю ход его мыслей, как у него меняется настроение, я знаю все его жесты. Я знаю, что он любит и что ненавидит, я знаю все его привычки. Я знаю о нем все. Он отвернулся от девчонки. — Я мог убить его с десяток раз за эти дни. Пара капель яда — и я избавил бы себя и государство от огромной проблемы. Но я этого не сделал — потому что хочу публичного суда над ним и публичной же казни. Над берегом повисла тишина — слышно было только как волны накатывают на прибрежную гальку. Позади Бриндена раздалась шорох плаща, а затем случилось невероятное — ему на плечо легла легкая рука. — Нет, — в голосе Каллы неприязнь странным образом переплеталась с состраданием. — Нет, потому что вы все еще его любите. Как любили и... и моего отца, вероятно. Бринден прикрыл глаз. — Даже если так, то что с того? — Отпустите его — что же еще? — Я не могу, — выдохнуд Бринден; выдох получился рваным. — Я не могу, Калла, видят боги. Он — государственный преступник, и его участь решена. Даже если бы решение принимал я один, я не смог бы его отпустить. Рука с его плеча исчезла, а затем Калла прерывисто выдохнула — совсем как он сам мгновение назад. — Тогда... тогда я предлагаю вам сделку. — Сделку? — уж не себя ли она хочет предложить взамен Эйгора? — Отпустите моего дядю, милорд, и я... и мы откажемся от всех притязаний на Железный трон. Ни мои братья, ни мои племянники, ни мы с сестрами никогда не предъявим на него прав. Мы принесем клятву верности и... и все, что необходимо. Бринден не сразу понял, что она она ему предлагает. — Вы не знаете, чего просите, миледи. — Разве? — Эйгор никогда вам этого не простит... — Да, я знаю, — впервые с начала разговора Калла улыбнулась, но улыбка эта была печальной. — Пусть ненавидит меня, но живым, чем унесет свою любовь ко мне в могилу. — Купить ему жизнь ценой его дела... нет, — Бринден мотнул головой. — Он не пойдет на такое. — Пойдет не он. Пойду я. Лучше потерять дело всей жизни, чем саму жизнь. Бринден невольно усмехнулся. — Эйгор сказал бы, что это слова слабой женщины. — Он чувствовал руку Неведомого и раньше — одни боги знают, сколько раз за эти годы он был на краю гибели. Он знает, что я права, он хочет жить, — Калла помолчала. — Так вы согласны? Бринден вновь качнул головой. — Не я один принимаю решение, миледи, чтобы ни говорило ваше окружение. Но я представлю ваше предложение на обсуждение Малого совета. Большего я сделать для вас не могу. — Я и на это не надеялась, милорд. Доброй ночи — надеюсь, для нас обоих она будет доброй. Она уже набросила капюшон и устремилась к городу, когда Бринден решился задать ей последний вопрос. — И все же, почему? — негромко спросил он. — Я знаю, каково это: быть для человека всем... кроме того, кем ты сам хочешь быть для него. Почему вы не оставите его, почему не вернетесь к матери в Тирош, почему не выйдете замуж? — Странный вопрос, милорд, — Калла обернулась, придерживая плащ. — Потому, что я тоже его люблю... пусть и совсем не как брата, вы правы. В другом месте и в другое время я вернула бы вам ваш вопрос — Эйгор порой... когда на него находило... он говорил, что вы достойны большего, чем полулиссенийская потаскуха. Ее шаги давно стихли вдалеке, а Бринден так и остался стоять на берегу, бездумно глядя на прибой. Лорд Кроворон говорил все тише, а Бринден Риверс, четвертый сын короля Эйгона, все громче. И слишком уж непривычно это было... Где-то в городе зазвонил колокол.