Милый граф

На заре восемнадцатого века некоему графу Л досталась усадьба от покойного дяди. Он жил в Европе, являлся студентом, но из-за наследства пришлось бросить учебу и умчаться в родные края. Безусловно, граф мог продать имение и пустить все на кутежи, закончить учебу и найти достойную работу в Европе. Но решение было принято – он вернулся. Крепостные встретили нового хозяина без особой радости, но с лестью. Новые порядки юный граф вводить не стал, первые годы добродушно принимал гостей и устраивал различные встречи, даже закатил пару балов без особого удовольствия. Но вскоре хозяйство пошло на спад, крестьяне стали убегать не от хорошей жизни: мало того нечего было есть, так он еще и ненависть вымещал на невинных. Графу пришлось продать часть земель, потом еще часть, пока у него не остались крохи, окружающие дом. Сад зарос, стены и нетронутые комнаты покрылись пылью. Крестьян распродал, оставив экономку, повариху и возницу – да и тем оставалось дожить свой век всего ничего. Графа Л съедало нечто изнутри. Быть может, тоска? Он подолгу не выбирался из покоев, а если вылезал, то шел гулять по окрестностям. Бывало, дойдет до обрыва, что за домом – стоит, смотрит с вершины на речку, так и норовясь оступиться. Крепостные поговаривали, что он как будто кого-то ждет. Ждет и никак не может дождаться. Его переполняла глубина ожидания. Когда померла повариха – последняя из крепостных, граф вовсе перестал разговаривать. Сам погрузил ее в телегу, вырыл яму в земле и похоронил. Шел год безмолвия, другой. В старом доме протекла крыша, а вскоре проломилась – как раз над столовой. Граф любил подолгу смотреть на дыру, открывающую небо, пыльное серое небо, любил смотреть даже когда шел дождь, готовый промокнуть насквозь, стоял. Одно утро стало для него переломным. Он переоделся, взял все деньги и пошел в город, но, не пройдя и версты, вернулся. Стены как будто держали его душу, а душа тащила за собой тело. Он прикоснулся ко всей пыли, что осталась в доме, обошел каждую комнату, каждый угол. Правда, поздно ему вспомнилось, что ключи остались у экономки. Пришлось повозиться, чтобы отрыть ее могилу и достать ключи. Граф начал писать. Нашел у дяди старый кожаный блокнот, вырвал исписанные счетами листы и приступил. То ли чернила высохли, то ли дух иссяк – то вести дневник дольше дня оказалось невмоготу. Скиталец! Страдалец! Принц четырех стен! На кого ты себя оставил, милый друг? Больной, отощавший граф не вылезал из постели. Он чувствовал смерть. Силы были лишь на глоток воды. Покинуть комнату, а тем более выйти на прогулку стало выше его сил. Иногда граф рыдал. Бесшумно, будто силясь скрыть слезы от дома, от себя самого. Безделье, одиночество, болезнь. Иного исхода не существовало. Дом как будто не позволял ему покинуть бренный мир, как будто лечил, поил и давал сил. Однажды граф все-таки встал, оделся как подобает и покинул стены. Не дойдя и двух шагов до обрыва, упал. Дом тянул его назад. И вдруг граф совершил хитрость. Он искренне попросил сил, чтобы добраться до кровати, и родные стены одарили его. Но силы нужны были графу для того, чтобы сделать два шага. Стоя на самом краю, смотря на лес и небо и видя лишь освобождение, он испустил дух – ноги подкосились и тело полетело вниз, на острые камни, в глубину.