✖ ✖ ✖
Тильда — наверное, самая популярная и обаятельная старушка их города. Шильтах вообще слабо можно назвать городом, скорее маленьким городком, где все друг друга знают. Вот и сейчас их местная уже постаревшая королева устраивает очередной праздник в честь своего дня рождения и приглашает почти всех соседей развлечься и немного отвлечься от повседневных будней. Марко слышал, что в молодости она была ещё более зажигательной, и он даже себе представить себе не может, что было бы, будь у старушки больше сил и времени на праздники. С другой стороны, её праздники всегда волшебны, в них есть своя изюминка, порой даже устраиваются балы-маскарады? один из которых будет через неделю, это радует совсем забитых рутинной жизнью горожан. В общем, только благодаря Тильде они ещё все не сдохли со скуки в городе, где население едва достигает десяти тысяч. — А Роб точно там будет? — они идут по узким улицам до одного из самых роскошных домов Шильтаха, что сказать, женщина смогла обеспечить себе безбедную хорошую старость, Марко искренне рад за неё. — Точно, — после утвердительного ответа отца, Юлиан кивает сам себе и не отпускает тёплую руку, уже издали замечая своего лучшего друга, стоящего на повороте к дому Тильды с родителями. — Тор! — сын тут же срывается с места, и Ройс отпускает его, с лёгкой улыбкой наблюдая за тем, как мальчишки приветствуют друг друга. — Марко, — мужчины жмут друг другу руки, пока женщина мило улыбается, держа в руках приготовленный с утра пирог. — Папа сказал, что Роб тоже будет! — восхищённо говорит Юлиан своему другу, и Ройса снова передёргивает, но он старается, ради сына и себя просто не обращать внимания. Вот уже второй год. — Круто! — Торган улыбается и хватая друга за руку, бежит к уже знакомому дому.✖ ✖ ✖
Раньше Марко думал, что поколение, жившее до них, никогда не сможет понять всю прелесть современности. Его бабушка постоянно ругалась на появляющиеся гаджеты, была недовольна одеждой, говорила, что нужно опасаться этого. Впрочем, все люди за шестьдесят, что он встречал, были почти такими же, но не Тильда. В этой старушке, кажется, был нескончаемый запас энергии, современных взглядов и любви к средневековым одеждам, потому что по-другому объяснить наличие бальных пышных платьев и костюмов у трети городка Ройс просто не мог. — Марко, дорогой! — Тильда целует его в щёку своими красными матовыми губами, не оставляя на коже даже следа. — Юлиан, мой маленький король! — сын лишь как-то криво улыбается, пытаясь найти взглядом одного-единственного человека. Гостей ещё не так много, может быть, у большинства сегодня свои дела, но как правило все приходят к самому началу. — Не убегай далеко, — вздыхает Марко, отпуская руку сына и смотря на то, как они с Торганом уносятся в сторону детской площадки. — Хорошо, пап! Он находит себе место где-то в углу комнаты, как и всегда. Отсюда всегда хорошо видно сына и всех гостей, Ройс, на самом деле, не любитель таких празднеств, но очень любит наблюдать за гостями, как они общаются, как смеются, улыбаются. Господа и дамы одеты так, будто сейчас семнадцатый или восемнадцатый век, корсеты стягивают женские талии, а бабочки с галстуками пережимают мужские шеи, и всё это больше похоже на маленькую сказку, нежели на двадцать первое сентября две тысячи двадцатого года. Марко берёт у нанятых на сегодня официантов бокал шампанского, его хватит на целый вечер. Гости медленно начинают собираться, голосов становится больше, огромная зала наполняется шёпотами, смехом, он на секунду прикрывает глаза, когда слышит радостный крик своего сына. Пришёл, значит, хотя Ройс уже начал надеяться, что этого не случится. — Роб! — мальчишки почти наперегонки бегут к высокому только зашедшему мужчине. — Роб! Роб! Роб! — Юлиан с Торганом восхищённо смотрят на гостя, а тот лишь улыбается, погладив двух маленьких фанатов по голове и проходя дальше, чтобы поздороваться с хозяйкой дома. Марко наблюдает за всем этим со стороны, наблюдает, как смотрят на мужчину одинокие девушки и женщины, да что там, даже приглашённые старушки, как с уважением к нему обращаются мужчины, как радостно улыбаются дети. Роберт Левандовски — маленькая знаменитость их города, переехавшая пару лет назад для того, чтобы испортить жизнь Ройса вдоль и поперёк. Нет, конечно, участие в порче чужой жизни поляк не принимал никак, просто с его появлением, жизнь Марко изменилась, а всё из-за того, что его сын был безумным футбольным фанатом лет с пяти, а сейчас, когда ему уже семь, и на его глазах появляется кумир… остановить ребёнка невозможно. Ройс пытался, и все эти попытки заканчивались детскими слезами. — Марко, — мужчина вдруг оказывается рядом быстро, немец не успевает вынырнуть из своих мыслей, на автомате протягивая руку в ответ. Он не может смотреть ему в глаза и это бьёт по самооценке. — Как поживаешь? — Всё нормально, — холодно отвечает Ройс и корит себя за это, потому что человек перед ним не виноват. — Роб, у нас есть мяч, пойдём, поиграем?! — умоляюще смотрят на него два ребёнка со звёздами в глазах. Марко поджимает губы и пытается перевести взгляд на что-то другое, на кого-то другого. — В костюмах это делать трудно, давайте в другой раз, — Роберт улыбается детям, а потом ему, и уходит, ничего не сказав. Ройс готов кулаки сжимать, но смотрит на расстроенного сына и понимает, что праздник пройдёт не так весело, как хотелось бы.✖ ✖ ✖
Праздник заканчивается около десяти вечера, за это время взрослые уже успевают нормально накидаться, а дети устать от игр. Марко сидит за одним из столов, смотря на то, как одна пара, состоящие из мужчины и... мужчины медленно танцуют под ленивую музыку, включённую хозяйкой дома. Удивительно, что старушка, родившаяся больше полвека назад так спокойно принимает всё это. — Мило, не находишь? — Ройс вздрагивает от уже знакомого голоса, он поворачивает голову к Роберту. Юлиан тем временем лениво играет с самолётом, подаренным Тильдой, не двигается даже с места, настолько устал. — Обычно, — отвечает спокойно Марко, пожимая плечами, для него в таких парах нет ничего удивительного или страшного, у него был пару раз опыт с парнем, но до первой жены — матери его сына. — Просто удивительно, что всего пару лет назад такое порицалось, а потом, когда государство всё узаконило, люди вдруг стали спокойными, — Ройс не понимает, к чему этот бессмысленный разговор. — Бывает, — встаёт со своего места блондин, смотря на уже почти уснувшего сына. — Юлиан, пойдём домой, — мальчишка ведёт носом и кивает, вставая со скамьи. — Удачного вечера, — кивает он своему последнему собеседнику, думает, что надо попрощаться с Тильдой и уходить. — А Роберт с нами не пойдёт? Мы же в одной стороне живём, — спрашивает сын, несмотря на то, что устал за шесть часов, силы на надежду и восторг у него всё ещё остаются. — Могу вас проводить, — зелёные глаза начинают сиять при этих словах, а у Ройса сводит челюсти, но он по-прежнему равнодушно пожимает плечами.✖ ✖ ✖
Путь до дома лежит очень громко и весело, потому что у мальчишки, и, кажется, у мужчины появляется второе дыхание. — Я помню как ты его ух, дыщ, вау! — Юлиан активно жестикулирует, показывая Роберту его последний матч. Левандовски — бывший футболист, закончивший карьеру из-за травмы спины на поле. — Юлиан, смотри под ноги, — вздыхает Марко, подхватывая мальчишку, когда тот запинается, едва не падая на землю. Мальчишка даже не обращает внимания, продолжает говорить о запомнившихся и пересмотренных по сто раз моментов, и Ройс чувствует себя лишним. Снова. Они прощаются на повороте к дому Марко и Юлиана, мальчишка долго и радостно прощается, пока отец желает смотреть в другую сторону и не говорить ни слова. Восхищение этим человеком делает почти физически больно.✖ ✖ ✖
— Какой же он классный! — мечтательно говорит сын, когда уже лежит в своей постели, почистив зубы и переодевшись в пижаму. Мужчина рядом улыбается, разглядывая плакаты, которые покрывают, кажется, все четыре стены этой комнаты. Ирония жизни просто трахает его в самых разных позах, Марко поправляет одеяло ребёнку, гладит его по волосам и целует в лоб. — Спокойной ночи, солнце, — тихо говорит, и Юлиан довольно улыбается. — Спокойной ночи, пап, люблю тебя, — в ответ бурчит мальчишка уже на грани сна. Ройс закрывает дверь в его комнату и идёт в гостиную, потому что сна ни в одном глазу. Телевизор молча стоит, желания включать и слушать новостную болтовню нет, поэтому Ройс садится на диван, откидывается назад и смотрит в белый потолок. Он думает о том, почему не смог стать для своего сына примером, почему именно чужой человек стал тем, кем Юлиан очень восхищается. В глотке скрипит зависть, такая чёрная, что от самого себя становится тошно. Левандовски никогда не подаёт плохого примера, и Марко должен быть рад, что сын выбрал себе правильного кумира, но ревность сжигает внутри всё. Это слишком для него одного, он и так много сил вложил в воспитание ребёнка, пытался делать так, чтобы сын ни в чём не нуждался, он не просит ничего взамен. Лишь немного любви и такого же восхищения, чтобы стало легче, чтобы зависть ушла. Он встаёт, подходя к шкафу, который почти никогда не открывается. Там лежат старые вещи бывшей жены, которая бросила его одного с ребёнком, и, кажется, уехала во Францию. Там лежат коробки ещё с подросткового возраста, множество фотографий, о которых он вспоминает каждый раз, как смотрит на сына. Пыльная и чёрная коробка вытаскивается из кучи хлама, который давно пора выкинуть, но Марко не может. Он возвращается на диван, садится и медленно открывает крышку, сразу же натыкаясь на свадебные снимки. Она была красивой, была такой милой и приятной, они поженились через полгода отношений, кажется, именно это и стало ошибкой. Она улыбается на глянце, целует его в губы, поднимает бокал. Это то, что нужно выкинуть, Юлиан не помнит свою мать, потому что был совсем маленьким. Ройс обещает рассказать сыну, почему он один, как только тот подрастёт, потому что не хочет врать. Его маленький принц не заслуживает лжи, лучше подождать. У коробки двойное дно, и, когда он вытаскивает картонное, находятся ещё фотографии. Марко смотрит на них, разглядывает молодого себя, понимая, что не осталось и капли того весёлого легкомысленного мальчишки. Нога в бутсе стоит на мяче, жёлтая форма смотрится ещё более яркой в солнечном свете. Воспоминания накатывают волнами, относят туда, где он всего лишь студент с большими планами на будущее. Вот только наступившее будущее буквально ломает в голове подростковые мечты. — Ты с ума сошёл! — лучший друг шокировано смотрит на него, не понимая, почему так. — Но я люблю её, боже, почему ты не можешь меня понять? — Потому что ты убиваешь себя из-за какой-то бабы! — ему почти кричат в ответ, пытаются достучаться, опустить на землю, где реальность не такая радужная, где будущее не такое розовое, о каком мечтает его девушка. — Ты, блядь, просто разрушаешь свою жизнь этим поступком! — Ты просто никогда никого не любил! — их скандал разворачивается в комнате Ройса, благо, что родителей нет дома и они не слышат этого. Они ещё не знают, что сын готов бросить футбол ради любимой. Парень напротив смотрит затравленно, скрипит зубами и, проходя мимо, отталкивает лучшего друга. — С этого момента, друзей у тебя больше нет, — рык по голове вибрацией. Тогда ещё Марко не знал, что все вокруг были правы, что все вокруг старались уберечь его. Все видели, что это не та девушка, с которой можно связывать свою жизнь, но, если бы он послушался, у него бы сейчас не было Юлиана. Не было бы зелёных глаз и солнечной улыбки. Ройс смотрит в сторону дверей гостиной, поджимает губы и убирает фотографии. К чёрту, лучше бы не доставал их. В его жизнь было так много «лучше бы не…», что можно даже не начинать. Коробка с тяжёлым стуком залетает обратно в шкаф с его подачи, он подавлен, зол и разочарован. В себе, в своих решениях. Как он может быть примером для своего сына, если он всё потерял по своей глупости? Придурок.✖ ✖ ✖
Сон приходит только ближе к пяти часам утра, а там уже и Юлиан встаёт, с разбегу залетая в кровать отца и, кажется, переламывая все кости своими худыми ногами. — Доброе утро! — мальчишка обнимает его, целует в щёку, спрыгивает с кровати и бежит умываться, пока Марко пытается осознать, где вообще находится. Солнце светит слева, забирается к нему на кровать, напоминая об очередном дне. Об очередном таком же обычном дне, каких сотни. Когда он выходит из комнаты, сын уже умытый и наполовину одетый, щеголяет в одном носке и всё твердит про матч, который состоится уже завтра. С работой и домашними заботами Ройс совсем забыл, что у сына дебют в школе. — Ты же придёшь? — щурится ребёнок за завтраком, мужчина улыбается ему в ответ и кивает. Конечно, для сына сейчас нет ничего важнее футбола, который он полюбил только потому, что увидел матч по телевизору. А ещё Роберта, который оформил хет-трик, а потом вдруг оказался в их маленьком городе, будоража горожан. Не каждый день в ваши деревни приезжают звёзды, да? Пока Юлиан уходит одеваться, Марко подходит к холодильнику. Сегодня понедельник, неделя у него расписана наперёд, в пятницу очередной ежемесячный бал-маскарад у Тильды. Эта старушка и правда разбавляет его рутинную жизнь своими мероприятиями. Завтра у сына матч, и он должен сказать боссу, что будет вне сети. Работа на дому — это хорошо, потому что не нужно никуда спешить, ты сидишь на своей кухне за ноутбуком, пишешь заказные статьи, получаешь деньги и радуешься жизни. Ройс вспоминает, что после того, как бросил футбол, пытался найти занятие по вкусу, работу было найти сложнее, у него совсем не было навыков, а девушка просила всё больше и больше. Марко смотрит на то, как Юлиан красуется перед зеркалом, улыбается и встаёт сзади, поправляя лацканы школьного пиджака на сыне. Единственное, за что он может сказать спасибо своей бывшей жене — только за это маленькое счастье, которое верит в хорошее будущее и не унывает, когда что-то не получается.✖ ✖ ✖
Он проводит день за работой, успевая написать и отредактировать две статьи. Ему платят хорошие деньги, поэтому он готов сидеть дольше положенного, отдыхая лишь в субботу и воскресенье, и то иногда приходится брать работу. Но именно из-за его работы возникают такие дни, как сегодня. Время около трёх, Юлиан уже должен был вернуться со школы, поесть, переодеться и идти гулять, потому что уроки они всегда делают вечером вместе. Но сегодня сын не торопится приходить. — Убью паршивца, — вздыхает Марко, переодевая домашнюю футболку на тонкий пуловер, а спортивные штаны на джинсы. Он, конечно, не самый строгий отец, и пытается до Юлиана донести, что вот так, как сегодня, делать нельзя. Получается плохо, но у них ещё всё впереди. Его проблема и в то же время не совсем проблема в том, что он не может быть настолько строгим, чтобы ребёнок раз и навсегда понял — так делать никогда нельзя, иначе будет плохо. Ройс никогда не пользовался запугиванием своего сына, никогда не пытался подчинить себе, лишь объяснить тот или иной аспект какого-то поступка. Юлиан слушал, конечно же, но порой чувства мальчишки слишком сильно перекрывали наставления отца. Как сегодня. Как сегодня, когда он снова оказался с Торганом в уже знакомом дворе. Марко останавливается на углу одного из трёхэтажных домов, наблюдая за тем, как два мальчика и взрослый мужчина пинают между собой мяч. Он чувствует себя истеричной мамашей, потому что никуда больше Юлиан пойти не может. Сын ходит к Роберту так часто, как только может, чтобы попинать мяч, послушать истории. Ройс чувствует, как в горле жжёт, потому что у него тоже есть много историй. — Юлиан! — мужчина наконец решается, выходя и смотря на сына, который тут же тушуется и понимает — кранты. Всему. — Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты предупреждал меня, что ходишь к… сюда, — он кидает короткий взгляд на остановившегося и серьёзного Роберта. — Ты не сказал отцу? — спокойно интересуется Левандовски, и мальчишка совсем опускает плечи. — Прости, пап, я совсем забыл, Тор позвал меня… — Марко понимает, что строить из себя строгого отца нет смысла, он всё равно не умеет злиться. — Я больше так не буду! — Юлиан подбегает к нему, с рюкзаком на плечах, смотрит так умоляюще в глаза отца, и Ройс сдаётся. — Нам просто так хотелось, завтра же матч! Нужно быть в форме! — Роберт смотрит на него с едва уловимой улыбкой, и мужчина снова опускает взгляд на сына. Чем больше запрещаешь детям, тем больше им хочется и колется. — Если ты собираешься ходить пинать мяч, всегда предупреждай меня, чтобы я не волновался, — вздыхает Марко и треплет сына по мягким волосам. Тот кивает часто-часто, обещая, что такого больше не повториться. — Можешь остаться, но, пожалуйста, недолго, ещё уроки и нужно помочь мне с ужином, — мальчишка улыбается, отдаёт ему рюкзак, который Ройс закидывает на плечо и последний раз смотрит на взрослого мужчину в этом детском саду. — Под твою ответственность, — тихо говорит он, и ему снова молчаливо кивают.✖ ✖ ✖
— Пап! — сын запрыгивает на кровать к отцу, когда тот вычитывает статью, правя ошибки на планшете. — Вот скажи, у детей может быть два папы? — Марко непонимающе смотрит на сына, откладывает гаджет в сторону, заинтересованный темой, о которой говорит Юлиан. — У нас Эден в классе всё красуется, что у него два папы… Марко ненадолго выпадает из реальности, не совсем понимая, как объяснить маленькому сыну, казалось бы, очевидные вещи. Детский мозг может не так понять его, да и слов, чтобы объяснить это не то чтобы много. Мужчина раздумывает пару секунд и обнимает сына, когда тот удобно устраивается головой на его плече, вытягивая ноги и ожидая ответа. — Теоретически может, но мужчина не может родить ребёнка, — пробует он, окончательно погружаясь в смятение. — Ребёнка может родить только женщина. — Значит, у Эдена один папа приёмный? — спрашивает беззаботно Юлиан, а Ройса челюсть, только благодаря чужой голове под ней остаётся на месте. — Ну, можно и так сказать. В такие моменты он хочет иметь жену, которая может объяснить сыну такие вещи мягко и не испортить детскую психику, потому что сам он в этом очень плох. Он смог вырастить и воспитать, но как дать сексуальное воспитание, а точнее его начало Юлиану, он не очень понимает. — А что, если мы примем Роберта в свою семью? — кажется, его челюсть скатывается по голове мальчишки сначала на кровать, а потом на пол. — Не говори глупостей, Юлиан, Роберт взрослый человек и, скорее всего, у него уже есть семья. — Неа! Я узнавал! — гордо отвечает сын, и у Марко в груди сердце ухает вниз. Какой нормальный ребёнок вообще будет думать о таком? Любой, подсказывает здравый рассудок, если у него только один родитель. Ведь у всех детей вокруг есть мама и папа, или, как оказалось, папа и папа. Ройс вздыхает, думая о словах сына. — Мы не можем принять Роберта в свою семью, ведь тогда мне придётся жениться на нём, — снова пытается мужчина, но, кажется, объяснение курьёзных ситуаций и эмоций совершенно не его стезя. — Но ведь папы Эдена тоже женаты, — ребёнок и впрямь задумывается над этим. — Давай я попрошу Роберта, чтобы женился на тебе?! — вдруг выдаёт Юлиан, и на его лице читается, что он радуется своей гениальной мысли. — Даже не думай! У Роберта есть своя семья, — говорит сыну Ройс. — Иди умывайся и спать, нечего глупые мысли в своей голове взращивать. — Что делать? — не понимает Юлиан. — Иди уже.✖ ✖ ✖
Вторник. 06:42 Юлиан, наверное, один из самых ненормальных детей, потому что сколько Марко помнил себя и своих друзей в детстве, их было просто не поднять с кровати по утрам. Этот же молодой человек, мало того, что встаёт раньше отца, так ещё и самый бодрый, кажется, во всем городе. — И кто тебя тянет вставать так рано? — зевает мужчина, пока они чистят зубы. Мальчишка улыбается, полоскает рот и смотрит на них в зеркало, стоя на невысоком стульчике. Когда отец умывается, он подлезает к нему под руку и обнимает. — Сегодня же матч, — тихо говорит он, — очень люблю тебя, папа, — выдыхает ребёнок, и у Марко в такие моменты ноет где-то под рёбрами, потому что тогда он ещё раз осознаёт, что это часть его, маленький Марко Ройс, только с другим именем, но волосы и улыбка точно такие же. Совсем не похож на мать, что не может не радовать. — И я тебя люблю, солнце, — он треплет пшеничные волосы и отправляет сына одеваться.✖ ✖ ✖
Вторник. 15:34 Плюсы маленьких городов — можно дойти докуда угодно, не используя машину, минусы — тебя здесь знают все. На товарищеский матч между городской школой и командой из другого города собираются почти половина горожан, приходит даже Тильда. Марко не успевает поздороваться со всеми, кутается в серо-жёлтый полосатый шарф и усаживается почти в самом центре трибун, растирая руки после долгих рукопожатий. Он смотрит на новые ворота, смотрит на судью — не слишком молодого мужчину, смотрит на зрителей, которые рассаживаются по своим местам. Он вдруг вспоминает, как выходил на поле, вспоминает зелёный газон под ногами, запах травы, он помнит, как слышно из любого уголка поля гудящие трибуны, помнит, как звучит свисток судьи, помнит всё и от этого становится так горько. — Разрешишь? — он вздрагивает, поворачивая голову и понимая, что рядом с ним два свободных места. Тильда с Робертом садятся слева и справа. — Давно не была на стадионах, даже таких маленьких, — говорит женщина, — мой муж очень любил футбол. Марко понимающе кивает, он тоже любил когда-то. Когда-то он считал футбол смыслом своей жизни, а потом всё изменилось. Он старается не поворачивать голову туда, где сидит поляк. Он вообще старается не крутить головой, поэтому замирает в одном положении, разбуженный будто ото сна прикосновением женщины. — Не волнуйся, твой мальчик будет блистать, — Ройс улыбается и кивает, он даже не сомневается. — У него хорошие навыки для такого возраста, — вдруг говорит Роберт. — В будущем, если всё получится, он станет прекрасным футболистом, — Марко поворачивает голову, чтобы уже сказать пару резких слов, но, наткнувшись на спокойные зелёные глаза, только замирает, понимая, что язык онемел. — Надеюсь, у него всё получится, — добавляет мужчина и поворачивает голову в сторону поля. Раздражение, злость, зависть и боль спускаются по пищеводу к желудку, Ройс понимает, что не пообедал, но уже поздно об этом думать. Он переехал в этот город, чтобы забыть о прошлом. Не вспоминать, не сыпать себе на раны кислоту, кажется, не получится, ведь именно это он и делает, когда снова и снова окунается в воспоминания. Будто вернувшись на пятнадцать лет назад, он снова становится тем, кого макали головой в унитаз. Унитаз — его собственная память, и теперь уже он с изощрённым удовольствием окунается в него, будто недостаточно, будто не хватило, чтобы понять с первого раза. Школьный оркестр, который чёрт пойми откуда взялся, начинает играть, когда команды выходят на поле. Форма у маленьких футболистов каждого своя, и Марко видит знакомый номер на спине своего сына, видит знакомую фамилию, и не может не обратить внимания на улыбку человека рядом. Всего матчей будет шесть, и, если всё будет хорошо, школа оставит футбольную секцию, позволив ученикам играть. Каждое движение, каждое падение и каждый пнутый мимо мяч сопровождается вздохами, ахами, криками, вот только Ройс не может кричать, потому что крик застревает в глотке. Он видит на поле маленького себя, такого же быстрого и слишком резкого, он вспоминает, какого это — чувствовать ногами газон, в который впиваются шипы, не давая тебе делать лишних движений. — Ты побледнел, родной, — женщина касается рукой его плеча, и он улыбается ей немного криво, продолжая следить за сыном. Когда мяч уже находится у чужих ворот, он на секунду прикрывает глаза, а потом слышит взрывающийся общий крик, который оглушает. Трибуны болельщиков поднимаются, аплодируют, кричат, и он поднимается следом, поджимая губы и улыбаясь, смотря на своего сына, которого валят на землю партнёры по команде. Он так счастлив, но эмоции будто застыли, поэтому приходится только хлопать, отбивая ладони. Юлиан смотрит в его сторону, танцует свой победный танец и снова включается в игру. — Твой пацан то хороший футболист, — присвистывает Тильда рядом. — Я же говорил, — вторит ей Роберт, и Марко будто тонет между ними, прикрывая лицо руками и выдыхая, понимая, что радость за сына настолько давит, что он сейчас заплачет. — Плакать не стыдно, — улыбается Тильда, переглядываясь с мужчиной рядом с Ройсом. Левандовски улыбается ей, сжимая кулаки в кармане летней куртки и откидываясь на сидении назад.✖ ✖ ✖
— Ты видел, как я их… тыщ, а потом вжух! И о-о-о! — перевозбуждённый Юлиан не может успокоиться, скачет по собственной кровати и изображает удары по мячу. Марко улыбается, смотря на радостного футболиста. Он осторожно хватает мальчишку за футболку и тянет на себя, крепко обнимая. — Ты моя маленькая футбольная звезда. В следующий раз принесёшь папе кубок? — Конечно! — после этих слов сын становится ещё бодрее. Ройс смотрит на него, улыбается устало и счастливо, понимая, что о большем и желать бы не смог. Лишь бы на этом чудесном лице всегда горела такая улыбка. — А потом ещё и ещё! Стану крутым-крутым футболистом! — Юлиан ещё пару раз прыгает по кровати, а затем залезает под одеяло, потому что запасы энергии кончаются. — Роберт сказал, что я обязательно стану крутым! — Марко улыбается, но уже более натянуто, думая, пройдёт ли хоть один их разговор без упоминания о поляке. Он смотрит на плакаты, смотрит на разные виды мальчишеской футбольной формы и жалеет, что она не жёлтая, не с его номером, не с его фамилией. Он мог бы рассказать сыну о том, что тоже играл, только вот в молодёжной сборной, а как объяснить ребёнку то, что бросил спорт из-за девушки — он не знает. Юлиан ещё не знает, каково это, когда ты влюбляешься и готов весь мир положить к ногам того, кто тебе дорог. Марко надеется, что узнает он это не скоро. Роберт улыбается ему последний раз, когда он закрывает дверь комнаты сына.✖ ✖ ✖
Кажется, он что-то упускает, когда в среду вечером, домой его сына приводит Левандовски. Сын предупредил, что сразу после уроков пойдёт играть с мальчишками в футбол, но Ройс не знал, что там будет Роберт, хотя должен был догадаться. Это было слишком очевидно. — Папа, я могу показать Роберту свою комнату? — Ройс удивлённо смотрит на сына, а потом на мужчину за ним. И, блядь, он честно не знает, почему даёт поляку зайти в его дом. Он не хотел бы видеться с ним вообще, потому что зависть всё ещё душит, злость клокочет, ревность убивает его нервные клетки, когда он видит этого человека рядом с сыном. — Чай? Кофе? — показывать своё недовольство к человеку, который так дорог ребёнку — плохая затея. — Просто воды. Спасибо. Юлиан что-то рассказывает, так красочно и ярко, что аж захлёбывается во впечатлениях. Не каждый может каждый день бегать к кумиру, чтобы поиграть в футбол, не каждый может показывать ему свою комнату. Марко приносит стакан с водой и останавливается на пороге комнаты ребёнка. Тот показывает все плакаты, все журналы, форму, бутсы. — Когда я стану таким же крутым, то сделаю в своём доме коллекцию с твоими фото! — возбуждённо тараторит мальчишка, и Ройс улыбается, потому что любит его таким. Заводным, весёлым, самым настоящим солнцем, потому что светлые волосы блестят, в зелёных глазах отражаются всегда только самые яркие эмоции. Юлиан успокаивается только к девяти, заснув прямо на краю кровати. Роберт стоит в коридоре, пока Марко укладывает сына, снимает с него одежду, переодевает в пижаму и укрывает лёгким одеялом. Щелчок двери заставляет мужчину повернуть голову и отвлечься от разглядывания семейных снимков. — Тебе пора, — без нужды строить из себя гостеприимного хозяина, когда не видит ребёнок. — Спасибо за воду, — спокойно говорит Левандовски, оставляя стакан на тумбе и обуваясь. — И Марко… — Ройс машинально тут же реагирует на своё имя, подняв голову. — Так сложились обстоятельства. Я не ехал сюда за тобой или с надеждами на то, что ты тут будешь. — Я знаю, — тихо отвечает мужчина. — Тебе пора, — повторяет он, видя в ответ усталую улыбку. — Спасибо, что проводишь время с Юлианом, порой я просто не успеваю, — последние слова без ведома хозяина срываются с языка, вызывая на чужом лице широкую улыбку.✖ ✖ ✖
— Блядь, она ведь та ещё сука, неужели ты не видишь? Марко смотрит на друга с возмущением, не понимая, почему его не хотят поддержать. Он ведь влюбился, любовь — это прекрасное чувство, Роберт должен быть рад, что он наконец завёл себе подружку. — Ты не знаешь её! — их очередной тихий вечер превращается в пиздец, как только речь заходит об упомянутой девушке. Ройс не понимает, и наверное никогда не поймёт, почему с ним так поступают. — Ты завидуешь! Роберт на этих словах вдруг теряет все эмоции, смотря на него пустым взглядом. У него внутри сердце переворачивается от того, что друг стоит на грани разрушения собственной жизни. — У меня этих баб сотни, с чего бы мне тебе завидовать? — холодно выдыхает он. — Потому что я нашёл ту, что меня любит, а не прыгает мне на член только потому, что я футболист! — а вот это уже было лишним, но немец понимает это слишком поздно. Поздно, когда у тебя не остаётся друзей, потому что все они отворачиваются, или ты отворачиваешься от них. Все любят проводить время со своей половинкой, но, как сказал однажды Гётце — Freunde auf titten nicht ändern*. А он променял, променял друзей, свою жизнь и себя ради того, чтобы быть с ней. Когда у него открылись глаза, было слишком поздно, она уже была беременна и не хотела оставлять ребёнка. Ройс не знает, каким чудом ему удалось уговорить её не делать аборт. Он ждал дня рождения сына с замиранием сердца, не представляя, что будет дальше. А дальше она ушла, оставив Юлиана с ним, сбросив ненужную ей ношу на того, кто проебал всё в своей жизни. Он не сумел исполнить свои мечты, не сумел сохранить друзей, он упал на дно, и только маленькое чудо, кричащее по ночам, вытянуло его из того пиздеца, что мог бы быть. Марко сейчас вспоминает, что могло бы быть всё по-другому, другая жизнь, другая карьера, возможно, другая семья. Роберт — был единственным, кто остался после всех, но терпение кончилось, и он больше не мог терпеть. Не мог смотреть на то, как друг убивает себя. Ройс сидит и смотрит на чёртов стакан, из которого пил поляк. То, что они встретились в этом Богом забытом городишке — лишь случайность. Роберт завершил карьеру, потому что здоровье больше не позволило играть, а он просто бросил всё ради, как бы сказал вышеупомянутый Гётце, сисек. И даже после всего сказанного Марко, Левандовски всё ещё может улыбаться ему, спрашивать, как у него дела, играть с сыном той бабы, которая заставила Ройса отказаться от него. Точнее, отказался сам парень, а теперь, уже будучи мужчиной, он сидит один на диване, пока его сын спит наверху. Сидит и думает, что всё ещё злится и завидует. Злится на самого себя за глупость, за тупость, за слова, сказанные когда-то на эмоциях. Он завидует Роберту, потому что тот поставил себе цель и шёл к ней, потому что теперь человек, пытавшийся его спасти, кумир его сына. Ирония, блядь, судьбы. Он вспоминает те моменты, когда сам восхищался поляком, вспоминает их игры, вспоминает всё то, что было когда-то, и чего никогда уже не вернуть. Они должны были играть в одном клубе, должны были пройти этот путь вместе, как самые настоящие друзья. Их встреча в этом грёбаном городе на десять тысяч человек всего лишь случайность. Но Юлиан слишком сильно любит Кунг-Фу Панду, чтобы Марко не знал — случайности не случайны. Никогда. Жизнь научила его, что случайностей не бывает. Бывшая жена научила, что доверять можно только своей голове и одному близкому человеку. Когда-то для него таким был Левандовски. Желание напиться вдруг застигает врасплох, он никогда не славился любовью к выпивке, но вот так… вдруг. На часах около двух часов ночи, а он сидит и мечтает о стакане виски. Какая же это всё херня.✖ ✖ ✖
Пятница, 15:56 — Ну почему я должен надевать её? — недовольно бурчит Юлиан, смотря на чёрную маску перед собой. — Я не хочу! — Юлиан, — вздыхает Марко, присаживаясь напротив сына, чтобы поправить съехавшую бабочку. — Ты же знаешь, Тильда любит такое, и мы частые гости, пора бы уже привыкнуть, — мальчик дует губы, скрещивая руки на груди. Ройс улыбается, его маска находится чуть выше лба, потому что надевать её сейчас нет необходимости. — Наденешь как придём, походишь немного и снимешь, договорились? — Это всё потому, что я тебя очень люблю, — бурчит ребёнок, обнимая отца за шею. Марко снова улыбается, целуя мальчишку в ухо. В дни, когда у Тильды праздники, весь город преображается, потому что по его улицам идут уже не обычные работники офисов и заводов, по нему идут джентльмены и леди в прекрасных платьях. Когда же наступает время бала-маскарада, то ты вряд ли узнаешь своих знакомых с первого раза. — Роб! Тор! — когда они почти подходят к дому женщины, их встречают уже знакомые люди. После того вечернего разговора, Марко не видел Левандовски, он сухо пожимает ему руку и улыбается родителям Торгана. Слишком очевидный контраст, который он никогда и ни за что не будет комментировать. Роберт из студенчества сказал бы ему, что он ведёт себя, как ребёнок. Роберт сейчас не говорит ему ничего, предпочитая следовать молча сзади, иногда переговариваясь с Юлианом. Тильда встречает их жаркими объятьями и маской, украшенной перьями, она выглядит потрясающе, что сразу же замечает Ройс на пару с Левандовски. — Не смущайте меня, лучше проходите, — улыбается она, приглашая их в большой дом, где уже полно гостей. Все друг друга так или иначе знают, все здороваются, обменивается комплиментами, и Марко выбирает одно из стандартных мест — в углу, чтобы следить за сыном и наблюдать за остальными. Он смотрит, как сын о чём-то разговаривает с поляком, активно жестикулирует и быстро-быстро кивает. Маска немного мешает, но это один из критериев нахождения здесь. Впрочем, в этом с Юлианом они точно похожи. Танцы начинаются слишком рано, после лёгкого полдника, гости встают со своих мест, и Ройс замечает, как Роберт показывает его сыну куда-то в другую сторону. Там около стула стоит девочка, в голубом платье и такого же цвета маске, неловко оглядывается по сторонам. Марко смотрит, как поляк что-то объясняет его ребёнку, и понимает, что именно говорит мужчина. Юлиан, собрав всю свою храбрость, сам себе поправляет бабочку, съехавшую маску и направляется к объекту, но путь ему вдруг перегораживает возбуждённый Торган, улыбаясь и что-то шепча на ухо. Не доходя до своей возможной первой любви, сын разворачивается, сверкая пятками, убегает на улицу. — Вы неплохо бы смотрелись, — вдруг раздаётся голос справа, и Ройс поворачивает голову, замечая одного из тех мужчин, что танцевали вечером на прошлом балу. Он тут же смотрит на Роберта и неловко смеётся. — Прости, приятель, я по девушкам, — шатен рядом лишь как-то слишком самоуверенно хмыкает, держа в руках бокал с шампанским. — Можно быть и по девушкам, и по парням, — Марко снова поворачивается к нему, не понимая, почему этому человеку вообще есть дело до… — Он идёт сюда, к слову. Ройс даже не успевает вовремя понять, о чём говорит новый собеседник, как раздаётся знакомый голос рядом. — Можно? — ладонь в белой перчатке протягивают ему, и мужчине вдруг становится так неловко. Недавний собеседник довольно фыркает в свой бокал, уходя в сторону. — Не надоело сидеть одному каждый вечер? Марко уговаривает себя отказаться, уговаривает остаться на месте и совершенно ничего не менять. Он сидит один каждый вечер, каждый праздник, он любит наблюдать и не любит быть частью действа. Роберт дёргает уголками губ, и Ройса будто опрокидывают, толкают в спину, заставляя зацепиться за протянутую к нему руку. — Я привык, — спустя миллион лет, отвечает немец, замечая на себе довольно-лукавый взгляд Тильды. — Это неловко. — Брось, мы так много танцевали, когда были студентами, никому не было дело до нас, так почему… — Роберт, не ожидавший, что его партнёр окажется так близко, осекается, сглатывая. — Почему сейчас это должно измениться? Чёртовы медляки, Марко ненавидит их, как ненавидел и в студенчестве. Всегда. Левандовски оказывается прав, никто не обращает внимания на фигуры, слитых в одно чёрное пятно, пока вокруг десятки пышных платьев. Ройс вдруг испытывает чувство дискомфорта в толпе, сжимая ладонь своего партнёра по танцам слишком сильно. — Хоть что-то не меняется, — тихо говорит поляк, и оказывается совсем близко. Воздух перестаёт существовать во вселенной немца, комната вдруг делается такой маленькой, что лёгкие отключаются, и ему кажется, что он падает. Вот только крепкие руки вряд ли дадут это сделать. Роберт всё ещё выше, всё ещё шире, всё ещё... Леди и джентльмены, взмахивая руками и подолами платьев танцуют, веселятся, выжимают из таких вечеров максимум, пока Марко смотрит в зелёные глаза, мелькающие в прорезях маски. Белая ткань перчаток не даёт почувствовать тепло чужой кожи, и за эти мысли Ройс бесконечно винит себя. Как винил тогда, винит сейчас. Во всём. — Ты стал очень красивым, — улыбается вдруг мужчина напротив. — Прекрати, — шепчет ему в ответ блондин, отводя взгляд своих глаз куда угодно, лишь бы не видеть этого лица. Больше никогда, потому что он чувствует себя виноватым, потому что это он всё разрушил. — Юлиан очень похож на тебя, — детский крики слышатся из сада, кажется, мальчишки захотели поиграть в прятки и втянули туда девчонок. Марко поднимает взгляд, решая, что пару минут он выдержит, но по пальцах рук идут судороги. — Ты смотришь так, будто я перед тобой весь в крови и с топором в руках. Их разговоры такие тихие, что вряд ли кто-то услышит, они двигаются в общем темпе со всеми. Не быстро и не медленно, размеренно и спокойно. Время будто останавливается. — Мне жаль, — вдруг говорит Ройс, смотря прямо в зелёные глаза с надеждой на то, что выдержит это взгляд. — Жаль, что я так поступил, жаль… — Марко, — выдыхает поляк как-то резко, — заткнись, — блондин сглатывает, чувствуя, как рука на его спине прижимает его крепче к чужому телу, — а если не заткнёшься, я тебя поцелую. Левандовски оказывается вполне довольным шокированному взгляду, и, когда песня кончается, он делает шаг назад, лишая Ройса своего тепла, наклоняясь и целуя чужую руку. Будто мужчины делали это в средние века, будто так было принято. — Хорошего вечера, — Марко остаётся стоять в центре залы, где сейчас танцуют все приглашённые. Он стоит в толпе и сейчас чувствует себя как никогда одиноким.✖ ✖ ✖
— Мы всё-таки не можем принять Роберта в свою семью? — снова спрашивает мальчишка, когда они уже дома. Он сидит на своей кровати, покачивается из стороны в сторону, выглядит уже сонным. Ройс вздыхает. — Нет, чтобы принять кого-то в семью, нужно, чтобы человек был согласен, — мужчина укладывает сына, поправляет ему одеяло, присаживаясь на край кровати. — Тогда я спрошу у него в следующий раз, — воодушевлённо начинает Юлиан, но видя взгляд отца вдохновение утихает. — Даже не думай.✖ ✖ ✖
Он закрывает дверь комнаты ребёнка и на секунду прикрывает лицо ладонями, думая, что это всё заходит слишком далеко. Юлиан, мечтающий, чтобы Роберт стал частью их семьи, и Роберт, угрожающий ему поцелуем. Бред какой-то. Марко останавливается на пороге гостиной, когда слышит стук в дверь. Время около десяти, кому могло что-то понадобится в это время? Замок щёлкает, и мужчина подавляет в себе желание тут же захлопнуть дверь. Роберт предлагает выйти и кое-что обсудить, что обсуждать — не слишком понятно, потому что они всё обсудили много лет назад. Ройс оглядывается на пустую гостиную и думает, что Юлиан проспит до утра без пробуждений, ибо вымотался за целый вечер. Он надевает кроссовки и накидывает толстовку, тихо закрывая дверь. Они выходят на улицу, где сейчас ни единой живой души. Блестящие в сумерках фонари облеплены летающими насекомыми, Марко старается зацепиться взглядом за что угодно, лишь бы не поворачивать головы в сторону. Левандовски, как и всегда, спокоен, Ройс не может себе ответить, когда это появилось в нём, потому что… — Не думал, что ты сможешь воспитать ребёнка, — честно признаётся поляк. Они останавливаются рядом с парадной. — Куришь? — немец думает, что пора начинать, иначе свихнётся, но лишь отрицательно качает головой. — Зря, успокаивает нервы. — Это лишь самовнушение, — тихо отвечает блондин. — Это лучше, чем ничего, — говорит Роберт и, кажется, это относится совсем не к сигаретам. Это относится к их жизни в целом, к ним самим. Ребёнок лучше, чем одинокое разбитое сердце, пути отступления и новое хобби лучше, чем ничего, даже хреновый друг лучше, чем никакой. Марко поджимает губы, разглядывая цветы, украшающие балконы напротив. — Я, если честно, удивился, когда увидел тебя здесь. Городок не в твоём стиле. — Здесь родились мои родители, этого было достаточно, чтобы… — Ройс замолкает, не желая признавать очевидного. — Сбежать? Как так получилось, что даже после стольких лет расставания поляк всё ещё умеет читать его мысли? Как так получилось, что спустя столько лет они снова стоят рядом друг с другом? Это немыслимо, это ненормально. За отношение к себе последние месяца, года, за всё последнее время, Роберт вообще не должен подходить к нему, а сам Ройс не должен тянуться на встречу спокойному взгляду, потому что это ненормально. — Помню твои истерики и нежелание признать очевидное. В тот момент, когда ты ушёл, я впервые в жизни жалел, что был прав. Ройс молчит, потому что ему нечего сказать. Злость, раздражение, зависть, клокочущие в нём последние месяцы тихо скулят в голове, едва подавая признаки жизни. У них было прекрасное студенчество, у них была дружба, о которой можно было только мечтать. — Наверное, как друг, враз потерявший всё внимание своего лучшего друга, я ревновал и не знал, куда себя деть. Мне жаль, что я не настоял, жаль, что я… — Роберт, — прерывает мужчину Ройс, гипнотизируемый всё теми же цветами, — заткнись. Ему не хочется вспоминать то, что было тогда, потому что последние годы студенчества были наполнены слепым счастьем и болью от потери лучшего друга. Марко виноват сам, он сам всё проебал, и некого винить, когда на корабле ты один. Его корабль затонул в северных морях вместе с надеждой на то, что его любимая останется с ним после рождения их ребёнка. Не получилось, да и если честно, он даже не пытался. — Когда я увидел тебя здесь, — Марко закатывает глаза, понимая, что человека рядом не остановить, если у него настроение на поговорить. — Я не мог поверить своим глазам. Ты смотрелся так нелепо в этом обществе наряжённых в платья и костюмы людей. Никогда не танцевал, ни с кем не общался, я даже сначала подумал, что ошибся. — Зачем ты мне всё это говоришь? — почти рыкает Ройс, не понимая, как к нему могут относиться хорошо после всего произошедшего. Поступи так Роберт, он бы вычеркнул его из своей жизни, и даже встретив снова, не обратил бы никакого внимания. Вот только они совершенно разные, он забывает об этом, когда смотрит уже не на парня, а на мужчину, стоящего рядом. От дыма начинают слезиться глаза. — Потому что в тот момент, когда я тебя увидел, я понял, как скучал, — слова звучат так просто и обыденно, что Ройса передёргивает. Скулящая злость начинает подниматься со дна, с самого дна здравого рассудка. Левандовски должен злиться на него, должен сказать, что с друзьями так не следовало поступать, должен сделать хоть что-то, чтобы Марко окончательно захлебнулся в ненависти к себе. По правде говоря, они оба ничего и никому не должны. — И когда я вырос, когда я вспоминал всё то, что мы говорили, я понял, что это было слишком глупо, — сигарета кончается, и поляк достаёт новую. Кто-то явно нервничает. — Мне нужно было заткнуться и ждать, когда она покажет свои когти, а потом быть рядом, когда всё начало падать, но я не сделал этого. Я оказался херовым лучшим другом. Ройсу начинает казаться, что его трагедия резко превращается в комедию, такую глупую и до ужаса бессмысленную. Роберт давится дымом, когда его хватают за ворот куртки, смотря прямо в зелёные глаза. — Не смей говорить, что ты в чём-то виноват! — шипит сквозь зубы мужчина, видя растерянность на лице напротив. — Это не ты променял всех своих друзей на одну бабу, это не ты был слеп и никого не слушал! Это не ты разрушил свою жизнь из-за первой, блядь, любви! Если бы только на улице было утро или день, он бы кричал так, чтобы услышали все. Чтобы все поняли, что он совсем неидеальный отец, что его история намного постыднее, что он глупый мальчишка, выросший в ненавидящего себя мужчину. Левандовски видит, как в свете одинокого фонаря над их головой блестят глаза когда-то лучшего друга. Его всё ещё держат за куртку, сигарета тлеет в руке, и он выбрасывает её в урну, стоящую рядом. Марко смотрит на него так отчаянно, что внутри всё переворачивается. Когда он поднимает руки, притягивая мужчину к себе, он слышит тихий всхлип и больше ничего не говорит. Тело в его объятьях дрожит, он утыкается губами в светлые волосы и прикрывает глаза. — Если бы я только мог вернуться туда и всё исправить, — судорожно выдыхает Ройс, цепляясь за грубую ткань на чужой куртке. Ему становится теплее, ему становится лучше, но совсем немного. — Я бы отдал всё, чтобы снова играть, чтобы мой сын смотрел на меня так же, как сейчас смотрит на тебя. Роберт вздыхает, он видит повышенное внимание к себе со стороны мальчишки, но это пройдёт со временем. У всех проходит. Марко не двигается в его руках, они стоят так, под светом фонаря, над которым кружат маленькие насекомые, в тишине улицы, на которую в такой час никто не выходит. Левандовски не нравится этот город, и по приезду сюда он хотел бы развернуться, но взгляд зацепился за знакомые глаза. Кажется, он не видел лучшего друга целую вечность, и смог найти его в одном из самом маленьких городов чёртовой Германии. — Я ненавижу себя за всё то, что сделал, — шепчет Ройс, впервые произнося это вслух. Впервые принимая полностью свою ненависть к себе. — Ненавижу свою жизнь, и только Юлиан ещё служит спасательных кругом, поэтому я ещё не лежу на городском кладбище, вздёрнутый или со вскрытыми венами. Роберт поджимает губы, не зная, как вытравить эти мысли из светлой головы. Он заставляет Марко посмотреть на себя, убирает со лба чёлку, и понимает, что внутри всё болит от вида заплаканного разбитого друга. — Мы оба виноваты, — тихо говорит поляк, стирая с мокрых щёк слёзы и пытаясь улыбнуться. Наверное, со стороны они смотрятся странно. Один мужик плачет, второй успокаивает его. — Почему ты улыбаешься? — хрипло спрашивает Ройс, не понимая причины. — Потому что смотрю на тебя, — спокойно отвечает Левандовски, и у Марко всё внутри падает. — Хватит наблюдать за мной, ты похож на маньяка! — кричит с поля парень. — Лучше выйди и сыграй со мной, лентяй! — Роберт фыркает, поднимаясь с трибуны и думая, что сыграть не такая уж плохая идея. Правда, когда они тренируются вдвоём, нормальных игр не получается. Ведение мяча обычно перерастает в ребяческую потасовку и слабую борьбу. Роберт выше и сильнее, поэтому почти всегда выигрывает, толкая друга на траву и принимаясь щекотать до тех пор, пока Марко не будет молить о пощаде. — Почему ты так улыбаешься? — смеётся Марко, едва отойдя от пережитого приступа смеха и пытаясь отдышаться. Роберт опирается на руки по бокам от его тела, нависает сверху и смотрит вдруг грозно, но через секунду его черты лица смягчаются. — Потому что смотрю на тебя, — выдыхает поляк, и широкая улыбка на лице немца становится ленивой, усталой. — Ты красивый и слишком смазливый для парня. — Эй! — Я готов сделать всё, лишь бы ты не испытывал этого снова, — Ройс поджимает губы, когда тёплые пальцы скользят по скуле, вскоре исчезая. Он смотрит в зелёные глаза напротив и понимает, что их отношения со стороны вряд ли можно было назвать только дружескими. — Она со мной уже так давно, что я привык, — усмехается Марко, вздрагивая, когда чужие пальцы забираются в волосы. — Что ты делаешь? — Хочу помочь тебе, — Роберт наклоняется к нему, прижимается левой щекой к его правой и замирает, не отпуская из своих рук худое тело. Ройс чувствует себя в ловушке, такой тесной, что становится жарко. — Роберт, — вздыхает мужчина. — Роберт! — Марко пытается вырваться из кольца крепких рук, но ему не позволяют. Он недовольно смотрит на друга, а тот лишь пьяно улыбается. Желание прикосновений и какого-либо тепла обостряются под действием виски, который ему дал попробовать дед. — Это не смешно, отпусти меня! — почти визжит Ройс, чувствуя совсем близко горячее тело. — Не хочу, — после тренировки друг всё ещё пахнет своим парфюмом, а ещё пóтом. Левандовски не может надышаться, крепкое пойло совсем отшибает ему мозги. — Я тебе не девушка, чтобы зажимать мен-ня так, — краснеет и заикается Ройс, с ужасом понимая, что он не очень-то против. Лучший друг никогда не причинит ему вреда. Когда поляк выпрямляется, смотря ему прямо в лицо, по коже бегут мурашки. — Что? — Ты очень красивый, — шепчет парень, проводя большим пальцем по мягкой щеке. — А ты, кажется, пидор, — фыркает насмешливо Марко. Объятья двух мужчин всегда со стороны выглядят странно, если они никак не обозначили свой союз. У него на пару этажей выше спит сын, им завтра вставать рано, и уже нужно идти, но он как придурок цепляется за широкие плечи и прижимается, будто это нормально. — Не против побыть пидором пару секунд, — хриплый шёпот двигает что-то в мозгу, поэтому Ройс даже не замечает, как возбуждается. От прикосновений. Друга. Каков пиздец. — Хочешь, поцелую тебя? — тихо смеётся Левандовски. — Ну ты и пьянь. Парень из его воспоминаний, выросший в мужчину, сейчас стоящий так близко к нему, уже ничего не спрашивает. Ему не нужно разрешения, чтобы поцеловать✖ ✖ ✖
Ему спится лучше, после бессмысленного, казалось бы, разговора, он не мучает себя мыслями, не варит в себе зависть, не думает о ненависти. Впервые за последние месяца он засыпает с пустой головой. Просыпаться утром после такого легче, голова не так болит. Юлиан даже утром субботы кажется очень бодрым и выспавшимся, Марко гладит сына по волосам, когда они умываются, и идёт готовить завтрак. Выходные дни всегда начинаются с рассказов о снах, о планах на день. Ройс заливает хлопья в мисках молоком и ставит одну из них перед сыном, который с удовольствием проглатывает завтрак за пару ложек. — А можно я сегодня, вот прям сейчас, пойду тренироваться с Робом? Он сказал нам с Тором, что покажет пару трюков, чтобы… — Можно, — мальчик удивляется такому быстрому согласию, потому что обычно было по-другому. — Люблю тебя, — залезая на стульчик, Юлиан моет миску из-под хлопьев и уносится одеваться, а Ройс думает, что у него, кажется, биполярное расстройство время от времени. Либо, он настолько вчера проникся к старому другу, что не чувствует зависти. Всё ещё чувствует злость на себя и ненавидит за все совершенные поступки, но ему сказали, что это поправимо. Вот так просто. Блядство. — Я приехал сюда не из-за тебя, мне просто нужно было спрятаться, — говорит Роберт, тоже цепляясь взглядом за цветы на другой стороне улицы. — Но остался из-за тебя, когда увидел тебя с сыном, я не мог просто развернуться и уехать. Марко мешает недоеденные хлопья в тарелке, думая о словах, сказанных Левандовски. Слишком много мыслей об одном человеке в его голове, но работы, как назло, сегодня нет. Когда сын уходит, он шатается по дому около часа, переставляя книги, делая уборку. Последняя остановка — комната сына, где под кроватью он находит грязные шорты и носки, вздыхая про себя. Мальчишки, что с них взять, он тоже таким был. Со стены над кроватью на него смотрит всё знакомый взгляд, сидя на коленях на полу, Ройс опирается локтями на кровать и смотрит, смотрит, смотрит. Можно было бы продолжать и дальше загоняться, но куда ещё больше? Поляк с плаката недовольно смотрит на него за эти мысли, Марко встаёт, решив, что если останется ещё на пару минут в этой комнате, то сойдёт с ума.✖ ✖ ✖
Он выходит из дома после обеда, решив прогуляться до уже знакомого дома и посмотреть, как сын тренируется, но во дворе никого не находится. — Они к реке ушли, — говорит соседка со второго этажа, по привычке наблюдающая каждый день за голубями. Ройс тихо благодарит женщину и направляется к реке, останавливаясь около дерева неподалёку от места тренировки. Трава здесь скошенная, ухоженная, самое время потоптать её начинающим футболистом, думает про себя Марко. Юлиан пытается повторить в точности за Робертом удар, но промахивается, падая на мягкую землю и смеясь. Друг и мужчина поднимают его, и тот пытается снова. Ройс вспоминает себя, как из раза в раз, каждый день, неделю, месяц отрабатывал во дворе точные удары, чтобы не промахиваться, чтобы чувствовать ногами мяч. Его замечают через минут десять, сын по указателю пальца Торгана поворачивает голову. — Папа! — мальчишка несётся к нему, влетая с разбегу в тёплые объятья. Ройс улыбается, поправляя упавшую на лоб светлую чёлку Юлиана. Тот улыбается довольно, важно рассказывает об ударах, которым ему научил Роберт и с надеждой смотрит на отца, чтобы тот остался с ними. Потому что он никогда не оставался, заеденный своей же желчью просто уходил, удостоверившись, что с сыном всё хорошо. Его маленькое солнце радуется и почти прыгает, а Ройс устраивается под деревом, наблюдая за мальчишками и мужчиной. Он улыбается, надеясь, что когда-нибудь Юлиан действительно станет хорошим футболистом. Когда-нибудь будет чувствовать запах свежескошенной травы, выходить на поле под крики болельщиков. — Не хочешь сыграть? — вырвавшись из собственных мыслей, он поднимает голову, удивлённо смотря на Роберта, подходящего к нему. — Или за столько лет уже растерял хватку и уже не стоит пытаться? Его берут на слабо. Снова, как и тысячи раз до этого. Марко, будто снова тот самый молодой парень просто ведётся, вскакивая со своего моста. Левандовски довольно улыбается, попросив у мальчишек одолжить мяч на пару минут. Ему нельзя сильно напрягаться, но ради того, чтобы увидеть мяч снова в ногах старого друга, Роберт готов потерпеть пару часов после. — Ставлю все свои игрушки, что Роберт победит твоего отца! — маленькие кулаки ударяются друг от друга. Ройс слышит это и усмехается, дети ведь не знают, кем он был, но всё же становится немного обидно. Сын не видел его в форме ни разу, потому что, когда всё закончилось, его даже не было в планах ещё. Ощущение странное, словно совершенно новое, словно он ни разу за свою жизнь не пинал мяч. — Я постараюсь не играть слишком грязно, — говорит Роберт, и это вызывает улыбку на лице немца, а потом начинается их маленькая игра, во время которых пара мальчишек сидит просто открыв рот. Однажды обретя навык, ты уже никогда его не потеряешь. И Левандовски с придыханием следит за тем, как мяч скачет в ногах мужчины напротив. Ему кажется, что всех этих лет, после того, как Ройс снял форму, просто не было. Мужчина обводит его, ускользает прямо из-под носа каждый раз, это веселит, это будоражит. Воротами служат притащенные камни, и Марко забивает сначала первый, потом второй. Поляк видит выражение лица, то самое, возбуждённое и вдохновлённое собственными силами. Он позволяет себя обыгрывать, лишь бы увидеть эти эмоции ещё. Они выдыхаются через пару минут игры, Ройс просто путается в ногах и хватается за руку мужчины, утягивая его за собой на мягкую траву. Мяч катится в стороне, слышится топот детских ног, а блондин не перестаёт смотреть на Левандовски. Когда-то они мечтали играть в одном клубе, когда-то мечта была так близка, так желанна. И сейчас, когда старые эмоции вдруг вспыхнули, перекрывая всё, что было до этого, Марко вспомнил, каково это — быть полностью живым. Он видит, как поляк поддаётся вперёд, и, блядь, просто инстинктивно делает тоже самое, потому что... — Почему ты мне не говорил, что умеешь играть в футбол?! — они оба вздрагивают, когда рядом кричит восхищённый Юлиан, останавливаясь у них в головах. Мужчины поднимают взгляды на детей и улыбаются почти одновременно. — Папа, так нечестно! — Прости, солнце, — хмыкает Ройс, поднимаясь и притягивая мальчишку к себе. Тот опускается, прижимаясь к плечу отца. — Больше так не буду, — он бросает взгляд на Роберта, поднявшегося на локте. Осеннее солнце уже не такое тёплое, но жар по телу всё равно чувствуется. А, может быть, это и не от солнца. — Проголодался? Юлиан быстро-быстро кивает и до самого дома не может успокоиться, задавая вопросы о том, где отец научился играть в футбол. * * * И с того самого момента жизнь… как-то меняется. Марко даже не замечает, потому что всё происходит так быстро, и одновременно очень медленно. Теперь он ходит вместе с сыном на мини-тренировки к Роберту. Вскоре вокруг бывшего футболиста собирается стая маленьких фанатов из местной школы. Ройс обычно наблюдает со стороны, не подходит ближе, но и не уходит. Работа идёт легко, впервые у него появляется вдохновение для статей. Юлиан, к слову, чувствует себя слишком особенным среди всех детей, потому что только к нему Роберт приходит на ужины, где они втроём обсуждают прошедший день, обсуждают, что будут делать завтра. Марко странно и непонятно, и ещё две недели назад он бы не пустил поляка на порог своего дома, но сейчас пускает. И с каждым его приходом, с каждым ужином зависть утихает окончательно, а злость, кажется, засыпает вечным сном. Он укладывает сына, целует его в лоб и желает спокойной ночи, а потом ещё около двух часов они сидят в гостиной и просто разговаривают. О том, что было, что происходило в жизни. Это всё кажется каким-то странным фильмом, слишком хорошим, слишком спокойным. — Иногда мне кажется, чтобы полюбить место, нужен просто человек, который сделает это место лучше, — философски выдыхает Роберт, и Ройс улыбается, разглядывая их с сыном фотографии. Среди которой скоро появляется фотография их троих после очередной победы в школьном матче. Левандовски вообще становится очень много в их с Юлианом жизни, и Марко не может привыкнуть. А ещё ему сложно вдруг чувствовать себя кому-то нужным кроме сына. * * * И это через месяц настолько становится нормальным, что в один из вечеров мальчишка за ужином вдруг выдаёт: — Так что, мы всё-таки приняли Роберта в семью и он теперь мой приёмный папа? — Левандовски чуть не роняет ложку. — Юлиан! — вздыхает Марко, закрывая лицо руками. — А что, так можно было? — интересуется у ребёнка Левандовски. — А ты хочешь? — Рот на замок, — пресекает все следующие попытки завести разговор Ройс. — Ешьте! Юлиан сначала недовольно бурчит что-то себе под нос, а потом смотрит на хитро улыбающегося поляка и выпрямляется. Молчаливый союз они заключает под столом рукопожатием, пока отец убирает грязные тарелки и не видит. Левандовски смотрит за мужчиной, помешивая в кружке чай. — Так всё-таки, где подписать, чтобы меня приняли в семью? — в него летит влажное полотенце, которым Ройс вытирал посуду пару минут назад, и Роберт смеётся, понимая, что готов сейчас подписать любую бумагу, лишь бы остаться в этом доме подольше. Лишь бы остаться в этом доме навсегда.