плевочки-жемчужины

Сумерки быстро спускаются на город. Прогулка от дома до магазина за продуктами слегка проветривает мозги. Сегодня целый вечер нет вдохновения, стихи не идут, строчки не складываются. Мысли заняты совсем не тем. Володя, о чем ты думаешь? — задаю себе этот вопрос снова и снова — Почему же ты не можешь как раньше писать стихи, без лишних мыслей? Когда возвращаюсь назад, уже совсем темно. Прохожих на улице нет, в окнах горит свет. Смотря, на зажженные окна, я начинаю представлять, что в этих домах с зажженными окнами живут счастливые семьи, в которых идеально работают мужья, жены — домохозяйки, двое детишек, которые идеально учатся в школе. Возможно сейчас они всей семьей помогают маме накрывать на стол, или уже ужинают и рассказывают друг другу, как прошел день. От этой прилежности и идеальности становится противно, и я ускоряю шаг. Дома меня встречает тишина и темнота. Не включая свет, я складываю продукты в холодильник, и переодевшись ложусь в кровать, закуривая сигарету и смотря в потолок. Однако моему спокойствию не суждено было продлиться долго. В дверь постучали. Негромко, но настойчиво, будто человек сомневался делать это или нет. Открываю дверь, и в коридор на меня падает кудрявый поэт. Он бормочет что-то неразборчивое, и я быстро закрываю дверь, чтобы нас не увидели соседи. Есенин тут же сполз по стене и пытался стянуть с себя пальто. Обхватив поэта за талию, я отнес его на кровать, и отпустив ему галстук, чтобы не тянул шею открыл дверь на балкон, потому что комната сразу наполнилась запахом алкоголя и сигарного дыма. Холодный ветер залетел в комнату и по телу пробежали мурашки. Я поспешил лечь в кровать, где уже посапывал голубоглазый поэт. Осторожно, стараясь не касаться Серёжи. Однако он сам лезет в объятья, и его золотистые, как колосья в поле, кудри колят мою шею. За что же жизнь наградила меня этим? Возможно он и подарок судьбы, но только какой-то слишком своеобразный. Да и если бы он видел, как дорог мне, то не ходил бы каждый день в кабак и не таскался бы за новой юбкой. С такими тяжелыми мыслями я засыпаю. Скрипнула половица, разбудившая меня. Я почувствовал пустоту и понял, что Есенина нет рядом. Приподнявшись на локтях, увидел слабую тень на балконе и подошел к нему. Поэт смотрел на небо, я посмотрел туда же. — Ну зачем вы приходите каждый вечер, Сережа? Вы же мучаете меня и себя, — обращаюсь к поэту, стоящему на балконе. Он поворачивает свою голову, и его золотистые кудри снова спадают на лицо. Поправляя их, он кидает на меня свой самый серьезный взгляд и снова поворачивает глаза к небу. — Красивые сегодня звезды, Володя, как жемчужины. Про это можно стих красивый написать, — я подхожу со спины к балалаечнику и смотрю на его звезды. — Тоже мне, кто станет про звезды стихи писать, — хмыкнул я. Звезды и вправду были какими-то тусклыми и маленькими сегодня. — Вы бы никогда и не написали, потому что чувств в вас вообще нет, — поэт снова посмотрел на меня, задержав свой взгляд. Я хотел выругаться на него, высказать всю злость, выплеснуть свой яд. Но молча ушел дальше спать. Уже сквозь сон, почувствовал, как теплые руки поэта снова обвились вокруг талии. Я не стал этому препятствовать. Утро. Есенин варит кофе, его запах разносится по всей квартире и я встаю. Нам каждый раз неловко говорить после таких ночей, мы молча завтракаем, и поэт уходит. Этот раз не стал исключением. Я зачем-то стал читать вчерашнюю газету, разглядывал потолок, считал сколько у меня кружек в шкафу, лишь бы не встречаться со взглядом Есенина. Он кажется тоже стыдился за вчерашнюю ночь, ведь алкоголь уже полностью должен был выветриться из его головы. И вот, когда имажинист уходит он наконец поднимает на меня свой взгляд и говорит: — У нас с вами завтра дуэль поэтическая. Постарайтесь не опоздать, — он сказал это, как будто не был уверен в надобности этой дуэли. Но я не умею проигрывать, а тем более быть вторым. И даже если я зависим от этих золотых кудрей и голубых глаз, поэт все равно не должен стоять на моем пути. — Будьте покойны, не опоздаю, — я едва видно кивнул и закрыл за поэтом дверь. Всю ночь я писал эти стихи для дуэли. Они были красивы, но мне казалось этого недостаточно. И тут я вспомнил о чем говорил Есенин. «— Красивые сегодня звезды, Володя, как жемчужины. Про это можно стих красивый написать» И муза вдохновения вновь посетила меня. Спустя пару часов мучительного творчества, стих был готов. Собрав все свои творения в портфель я решил лечь спать, но было уже светло и я так и не уснул. Все лежал и думал, о предстоящем поединке

***

— Очередь переходит к Есенину, — прокричал организатор дуэли, и я стал слушать очередной стих имажиниста. Если честно мне уже порядком надоела эта борьба, но остался последний стих, чтобы поставить жирную точку в нашей дуэли. И вот Сергей дочитывает: «Если крикнет рать святая: «Кинь ты Русь, живи в раю!» Я скажу: «Не чадо рая, Дайте родину мою» Все похлопали, я от этого воздержался, хоть стих и был хорошим. Достав свой последний шедевр, я был готов его начать читать, но столкнулся со взглядом Есенина, и сбился в самом начале. «Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были? Значит — кто-то называет эти плевочки жемчужиной? И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к Богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит — чтоб обязательно была звезда! — клянется — не перенесет эту беззвездную муку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!» Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?!» Глаза Есенина, и всех слушателей резко расширились, они явно не ожидали услышать такой необычный стих. Поэт, стоявший напротив сошел со сцены и быстрым шагом ушел из зала. Он ни разу не обернулся, кто бы его не позвал. Я пошел за ним. Какая-то сила потянула меня проверить, все ли в порядке с имажинистом. Тот сидел на лестнице и всматривался в свой листок. — Что же вы, Сережа, ушли, мы еще должны ваш последний стих послушать — сказал я. — А вот, прочитайте лучше вы сами, — он подал мне помятый листочек, и слабо улыбнулся. Я начал читать. «Звездочки ясные, звезды высокие! Что вы храните в себе, что скрываете? Звезды, таящие мысли глубокие, Силой какою вы душу пленяете? Частые звездочки, звездочки тесные! Что в вас прекрасного, что в вас могучего? Чем увлекаете, звезды небесные, Силу великую знания жгучего? И почему так, когда вы сияете, Маните в небо, в объятья широкие? Смотрите нежно так, сердце ласкаете, Звезды небесные, звезды далекие!» — Я думаю не стоит нам возвращаться. Это вызовет много вопросов, — сказал я. — Да и ваш стих лучше никому не показывать, иначе будет еще больше вопросов. — отрезал я и отдал лист Есенину. — Сделайте мне копию вашего стиха, Володя. — Вы можете прочитать его в журнале потом. — А я хочу именно вашим почерком. — Тогда приходите завтра — я развернулся и направился на улицу, не дожидаясь ответа.