lovehate

В мире не зря всё поделено на хорошее и плохое, на зло и добро, на бедных и богатых. Всё специально устроено так, чтобы люди из двух совершенно разных миров ни в коем случае не пересекались друг с другом, иначе наступит коллапс. Но по иронии судьбы или закону подлости рано или поздно две противоположности сталкиваются. Исход этих встреч бывает разным: кому-то удаётся научиться чему-то новому, почерпнуть из общения с другим, во всех смыслах, человеком что-то хорошее, а кто-то просто разрушает себя, поддаётся соблазнам вкусить запретный плод. Гию и Музан изначально были из разных миров. Кибутсуджи – богатый наследник из семьи аристократов, красивый парень с роскошными длинными волосами, который всегда получал то, что хотел, и ни в чём себе не отказывал. А родители Гию были самыми обычными трудягами и едва концы с концами сводили, чтобы прокормить и обеспечить его и старшую сестру, чтобы дать своим детям хорошее образование. Внешне Музан казался избалованным, высокомерным и очень жестоким. Гию был спокойным и молчаливым, абсолютно неконфликтным. Единственное, что их объединяло – это тяга к новым знаниям: в университете никто из них никогда не пропускал занятия, оба любили читать книги и в целом занимались саморазвитием, как и спортом. До одного дня они вообще не пересекались друг с другом, пока их обоих не позвали на студенческую вечеринку. У Музана не было отбоя от поклонниц и поклонников, но он решил пойти на тусовку один, а Гию туда позвали друзья. Море алкоголя, громкая музыка, духота, толпа пьяных людей – в тот день на чьей-то квартире творилось настоящее сумасшествие. Кибутсуджи пил вместе со всеми, за компанию, и не пьянел, а вот Гию конкретно развезло после того, как его напоили коньяком. Он перестал что-либо соображать и просто отрывался по полной. Музан очень неохотно принял участие в глупой игре с бутылкой, которую предложил зачинщик вечеринки – отказываться было неудобно, потому он и согласился. Напротив него сидел парень с глубокими синими глазами, с длинными иссиня-чёрными волосами, завязанными в низкий хвост, и с красными, от алкоголя, щеками. Кибутсуджи взглянул на него лишь мельком и мысленно обозвал придурком: не умеешь пить – лучше не пей, иначе утром страшное похмелье тебе обеспечено. Но он быстро утратил к нему интерес. Началась игра. В отличие от Гию, что напился первый раз в жизни, Музан был абсолютно трезвым, когда горлышко бутылки указало на него. Из них двоих только один он понимал всё происходящее, когда пьяный в стельку незнакомый парень потянулся к нему за поцелуем. Глядя на это жалкое зрелище, Кибутсуджи неохотно притянул его к себе за ворот футболки, чтобы побыстрее всё закончить. Но он совсем не ожидал, что после этого синеглазый перехватит у него инициативу, завлекая в неприлично страстный поцелуй. Ранее никто не целовал его с такой жадностью, будто бы собирался съесть, грубо кусая и оттягивая губы, полностью лишая кислорода. От наглости этого парня у него буквально пропал дар речи. Он держал его в своих крепких объятиях несколько минут, пока они оба не начали задыхаться. Не зная себя от злости, Музан грубо оттолкнул его, одарил гневным взглядом и вышел из игры. Только потом, куря на балконе, он узнал, что того парня звали Томиока Гию, и что этот чудак впервые в жизни так сильно напился. Друзья Гию убеждали Кибутсуджи, что никогда ещё не видели его таким раскрепощенным. Сам не зная, почему, Музан охотно им поверил. Остыв, он решил воспользоваться ситуацией и закончить начатое: Томиока всё равно ничего не соображал, а у него давно секса не было. Музан всегда получал то, что хотел, и в тот вечер Гию очень не повезло, что он захотел именно его: нашёл в гостиной, когда он был один, и потащил его в свободную комнату, разрешая целовать себя так же страстно, как и во время игры в бутылочку. Утром, проснувшись в постели голый, с одним из мажоров их университета, Гию захотелось провалиться сквозь землю от стыда. А Музан спокойно оделся и сказал ему, что в их физическом контакте не было ничего страшного; что он-то уж точно не придавал этому большого значения. Его слова Гию не успокоили, да и ему было плевать на то, как он отреагирует на них. Оделся и ушёл, напоследок оставив рядом с кроватью бутылочку минералки и пожелав любовнику удачно справиться с похмельем. В ответ на это саркастичное заявление Гию бросил в него ту самую бутылку минералки, но попал только в закрытую дверь и расстроился ещё больше. После того случая Томиока начал ненавидеть Кибутсуджи всем сердцем и мечтал однажды поквитаться с ним за то, что он сделал. Сначала Музан относился к этому равнодушно, предполагая, что надолго такого хорошего парня, как Гию, не хватит – что он скоро остынет, смирится с происходящим и они снова разойдутся, как в море корабли, как будто между ними никогда ничего не было. Но он его недооценил. Музан не ожидал, что этот парень будет так страшен в гневе; что он не только не простит его, но ещё и будет долго таить злость. Однажды он чуть не огрел его бейсбольной битой, когда у них была совместная пара физкультуры. В ответ на это Кибутсуджи покрутил пальцем у виска и обозвал его ненормальным, а Гию сквозь зубы сказал ему, что это вышло случайно. Ещё и наградил леденящим душу взглядом напоследок, как будто размышлял – стоило ли повторить, или оставить всё, как было? Благо, здравый смысл всё же взял вверх, и он оставил Музана в покое, вернувшись к своей группе. Последний же был возмущён, что стал объектом чьей-то ненависти. Кибутсуджи считал, что Гию был к нему слишком жесток и несправедлив. Подумаешь, переспали один раз? Что теперь из этого трагедию устраивать? Если кое-кто до второго курса университета оставался девственником, то это явно были не его проблемы, а только синеглазого монстра. Волк в овечьей шкуре! Спустя некоторое время он начал всерьёз беспокоиться за свою жизнь и решил изучить личное дело обманчиво-спокойного парня, чтобы знать, чего от него вообще можно было ожидать. Оказалось, что несколько лет тому назад Гию потерял лучшего друга – он трагически погиб в автокатастрофе, когда принял на себя удар автомобиля вместо маленькой девочки. Когда они дружили, он никому не позволял обижать Гию, а тот относился к нему, как к старшему брату. Смерть Сабито стала для Гию настоящим ударом – он лишь чудом не опустил руки и нашёл в себе силы жить дальше. И поклялся, что больше никому не придётся его защищать, что он станет сильным и Сабито будет гордиться им. Даже после того, что узнал, Музан и не думал извиняться за свой поступок, считая его не больше, чем забавой. Гию же принял всё слишком близко к сердцу, отнёсся к шутке, как к оскорблению – в этом и был весь их конфликт. Не сменил гнев на милость и тогда, когда Музан сказал ему, что той ночью, на вечеринке, он был снизу, а не Гию. И Томиока уж точно не знал, что такое с ненавистным ему мажором было впервые в жизни – чтобы он позволил кому-то над собой доминировать. Спустя несколько месяцев Музана это всё достало и он пригрозил ему, что, если Гию немедленно не успокоится и не перестанет так люто ненавидеть его, то он испортит себе карму. Заявление было громким, но бесполезным – Томиока готов был пойти даже на такие жертвы, чтобы отстоять свою честь. В итоге Кибутсуджи махнул на него рукой, обозвав сумасшедшим, и начал попросту его игнорировать. Но длилось это недолго – ровно до того дня, как ему в голову не пришла гениальная идея, как можно было покончить со всем этим бредом раз и навсегда. Как говорится «Клин клином вышибают», вот он и предложил Гию ещё раз переспать, но уже в трезвом уме, чтобы тот окончательно убедился, что его никто не насиловал, и что вообще-то именно от него и исходила вся инициатива. Он мог не идти с ним в комнату в тот вечер, мог не целовать его с жадностью, нетерпеливо срывая с него одежду, но он делал всё это и ему это нравилось. Такое желание нельзя было оправдать одним лишь алкогольным опьянением – сам того не осознавая, Гию по-настоящему хотел его той ночью, иначе бы у них ничего не получилось. И всё бы было хорошо, вот только его безобидное предложение вызвало у синеглазого монстра целую бурю негодования – ему становилось противно от одной только мысли, что они ещё раз будут близки. – Значит, ты признаёшь, что в тот вечер тебе просто сорвало башню и ты сам, по своему желанию, меня отымел? – по-философски подытожил Кибутсуджи. В отличие от кипящего от злости Томиоки, он был спокоен, как удав. – Раз так, то хорошо. Надеюсь, теперь ты оставишь меня в покое, трус. – Это я-то трус? – вкрадчиво переспросил Гию, глядя ему прямо в глаза и сжимая кулаки от злости. – Это ты воспользовался ситуацией, ублюдок, когда я себя не контролировал. Потому что для тебя все люди – это просто игрушки, да? Поиграл и выбросил. Для тебя всё так просто, что аж тошно от тебя становится. – Закрой свой рот, – прошипел Музан, испепеляя его взглядом. Он замахнулся для удара, но Гию с лёгкостью перехватил его руку, а затем грубо прижал к стене. Сжимая его запястье до такой степени, что заставил поморщиться от боли, Томиока гневно зашептал ему прямо в губы: – Свой закрой. Я бы никогда в трезвом уме не захотел быть с таким человеком, как ты. – Тогда отвали от меня, грубиян, – разозлившись не на шутку, Музан начал грубо отпихивать его от себя. Пару раз пытался отвесить ему звонкую пощёчину или врезать кулаком, но всё было тщетно – противник оказался, на удивление, сильным. – Да что тебе от меня надо?! Извинений? Ты их не получишь! – А было бы неплохо, – хмыкнув, Гию неожиданно отпустил его и отстранился. Но не ушёл, а продолжил смотреть на него осуждающим взглядом. – Скорее небо упадёт мне на голову, чем я захочу извиниться перед тобой, придурок, – фыркнув, Кибутсуджи поправил свою одежду и волосы, а потом гордо развернулся и ушёл. Чувствуя на себе после этого уничижительный взгляд глубоких, как океан, синих глаз, его невольно бросило в дрожь – ненависть Гию ощущалась почти физически, пугая его до глубины души. А слова о том, что он никогда бы не захотел быть с таким человеком, как он, неожиданно ранили. Да что он вообще знал о нём, чтобы говорить так?! Музан никогда не относился к своим партнёрам легкомысленно, он просто не заводил с ними серьёзных отношений. Обвинения Гию в его адрес были совершенно несправедливы! Их отношения окончательно сошли на нет. Кибутсуджи обижался на Гию ничуть не меньше, чем тот на него, а со временем начал даже открыто презирать, видя синеглазого монстра в компании девушек. В такие моменты он с трудом подавлял в себе желание закатить глаза к потолку – этот парень должен был ему ещё спасибо сказать за то, что он помог ему раскрыть своё мужское либидо. Но, несмотря на обиду, Кибутсуджи почему-то очень сильно не нравилось наблюдать за тем, как у Гию налаживалась личная жизнь. От одной только мысли, что у этого придурка появится девушка и он с кем-то будет счастлив, его трясло от злости. Благодаря углублённым познаниям в области психологии, Музан прекрасно понимал, что творилось с Гию после их ссоры: что, как и любой мужчина, лишившийся девственности, пусть и не по своей воле, он начал чувствовать потребность в сексе. Но девушки на постоянной основе у него не было, просить кого-то помочь ему в таком интимном вопросе он бы точно не стал, а ему отказал, даже не задумываясь, и тем самым упустил единственный шанс избавиться от давящего сексуального возбуждения на ранних стадиях, когда оно было ещё терпимым. Как итог, спустя ещё пару месяцев Гию стал более раздражительным, а Музан наблюдал за этим и злорадствовал в душе. А ведь он говорил ему про карму! И, конечно же, он не упускал возможности якобы невзначай поиздеваться над его расшатанными нервами. Кибутсуджи доставляло особенное удовольствие видеть его страдания, но потом он всё-таки решил сжалиться над ним. Заодно и получить выгоду для себя, ведь, спустя столько времени, они с Гию оказались в одинаковом положении – после него у Музана целых полгода тоже никого не было. Изначально Кибутсуджи рассчитывал на то, что Томиока поумнеет и всё же согласится на его предложение сразу, потому он и не искал другого партнёра для интимной близости. Но Гию оказался слишком упрямым и нарушил все его планы. Найдя его после занятий, Музан выволок Гию из кабинета за шиворот, как нашкодившего кота, а потом завёл его в мужской туалет и закрыл их на замок. Когда Томиока хотел высказать ему пару ласковых с крайне возмущённым видом, Музан приложил палец к губам, веля ему молчать. И как раз вовремя – в этот же момент в уборную зашли два парня, и если бы они услышали их голоса, доносящиеся из одной кабинки, то проблем стало бы в два раза больше. Проклиная ситуацию от начала и до конца в мыслях, Томиока устало прислонился спиной к кафельной стене и закрыл глаза. Но потом сразу же с ужасом распахнул их, когда почувствовал на своём ремне чужую руку. Музан властно завладел его губами, расстегнул молнию на джинсах и приспустил их вместе с нижним бельём. Все возмущения Гию утонули в жадном и страстном поцелуе, а то, как тёплые руки коснулись возбуждённой плоти, и вовсе выбило из лёгких весь воздух, как удар под дых. Томиока пытался сопротивляться, но после этого уже не мог – тихо взвыл и укусил Кибутсуджи за шею чуть ли не до крови, заглушая стон. Музан шикнул от боли и ударил его кулаком в солнечное сплетение, чтобы он немедленно отпустил его, но вместо этого Гию обхватил его обеими руками и прижал к себе так близко, что он сразу же почувствовал его эрекцию. Сердито вздохнув, Музан достал из кармана брюк презерватив и помахал им у него перед глазами, чуть ли не треснув по носу, намекая, что кое-кто должен был его надеть. Но Гию смотрел на него хмуро, и тихо прошептал: – Это всё как-то неправильно... – Это взрослая жизнь, парень, – хмыкнув, Кибутсуджи всё-таки треснул его по носу, чтобы привести в чувства. И это сработало – ужасно смущаясь, Томиока неуверенно взял у него средство контрацепции. Стараясь сильно не шуметь, разорвал упаковку. Им повезло, что в этот момент зашедшие в уборную парни справились со своими делами и ушли, иначе бы они их точно услышали. После того, как остались наедине, Музан и Гию начали целоваться с ещё большим нетерпением, с каждой секундой ощущая нарастающее возбуждение. Томиока даже смирился с тем, что у них снова будет секс – он больше не сопротивлялся и отвечал Музану так же пылко и страстно, как и он ему. На секунду в его голове пронеслась мысль, что подобное уже происходило раньше, – что он уже касался его тела с таким же желанием, но все воспоминания были как в тумане. Ему не хотелось этого признавать, но, возможно, Кибутсуджи и был прав, когда говорил, что у них всё произошло по обоюдному согласию – Гию понял это только после того, как развернул его лицом к стене и заполнил собой. Музан тихо шикнул от боли и потребовал, чтобы он был осторожнее, чем в прошлый раз. Гию, как бы не хотел, никак не мог вспомнить, что произошло ночью на вечеринке, но послушался его – смочил пальцы слюной и начал растягивать узкое колечко мышц, чувствуя, как от этого Музан вздрагивал всем телом. Это было почти мило. Вставив в него два пальца, он проталкивал их всё глубже, слыша в ответ шумное дыхание и тихие стоны. Томиока не мог ненавидеть его, когда он был перед ним так беззащитен. Осторожно растягивая его пальцами, он осыпал поцелуями открытую шею и ласкал его грудь свободной рукой, расстёгивая пуговицы белой рубашки. Со временем Музан тоже привык к нему. Выгибаясь навстречу нежным прикосновениям, он блаженно закрыл глаза и полностью отдался своим ощущениям. В этот раз всё было по-другому, по-настоящему, и от осознания этого он даже немного смутился – не ожидал, что у них всё так далеко зайдёт. Раньше он никогда бы не стал интересоваться случайным любовником с какой-то тусовки, но Гию его зацепил не только своим характером, но и своей историей: слабый парень, который вынужден был стать сильнее, после гибели близкого человека. На его месте Музан поступил бы точно так же, хотя ему и не было знакомо чувство потери. Но, возможно, он испытывал его, когда видел Гию с другими? Чувствовал, что мог потерять его, потому и злился? Сначала Томиока был для него не более, чем развлечением на один вечер, но в итоге Музан и сам не заметил, как он стал ему дорог. И теперь их секс выглядел не как случайная интрижка, а как занятие любовью, чего у него точно никогда не было. Он тихо вскрикнул, когда пальцы заменил эрегированный член, и невольно простонал имя Томиоки. Почувствовал, как любовник смущённо замер, не ожидая этого, и, обернувшись, поцеловал его в губы. Музан хотел дать ему понять, что всё было хорошо, что ему не было больно, и Гию прекрасно его понял. Целуясь с ним, он опустил руки на упругие ягодицы, слегка сжал их и начал поступательные движения, с каждым толчком заполняя его собой всё глубже и глубже. Ему доставляло удовольствие слышать его протяжные стоны и чувствовать, как он покорно льнул к нему всем телом. Музан обнял его за шею и откинул голову назад, вновь простонав его имя. Он хотел не сдерживаться и кричать его во всё горло, но они были не в самом подходящем для этого месте – Гию мягко закрыл ему рот рукой, подавляя громкий стон, и тихо шепнул на ушко, что им нельзя было шуметь. Он и сам был бы рад не сдерживаться, но ему не хотелось рисковать. Тесная кабинка наполнилась их жарким и шумным дыханием, тихими шлепками и постыдными хлюпающими звуками. Кончив, Гию застонал сквозь зубы и уткнулся лицом в рассыпанные по плечам вьющиеся тёмные волосы. Не глядя, он нашёл руку Музана и крепко сжал её. Обнимая Кибутсуджи после того, как они оделись и привели себя в порядок, Гию был уверен, что этот раз у них тоже будет не последним. Он начал задумываться над тем, как предложить Музану встречаться, но был уверен, что тот точно начнёт над ним подтрунивать, мол, лёд наконец-то тронулся! В нём тоже что-то неуловимо изменилось – он стал выглядеть более радостным. Хотя, быть может, Гию просто показалось?

Они из совершенно разных миров. Две полные привоположности друг друга. Они никогда не должны были встретиться.

Но кого это, в сущности, ебёт?