Cielo soleggiato

Осень

Леви бы никогда не покусился на собственность босса. Занзас — его бог и его дьявол. Леви бы никогда. Леви… Леви боится даже вдохнуть лишний раз, пока Тсуна, эта девочка-цветок, бинтует его руку. Чтобы не спугнуть. Чтобы не рушить момент. Хотя запах солнечной карамели и нот кофе, теперь его любимый. Он, наверное, неделями может не жрать, если этот аромат будет витать рядом. Если она будет рядом. Савада улыбается, закрепляя перевязку, и мягко касается его локтя своей ладонью — кожа к коже. Ток проходит по телу. Ноет сломанная кость. — Скоро все пройдет, — говорит она о травме. Теплые глаза лучатся пожеланиями скорейшего выздоровления, обещаниями и уверенностью — у Савады много практики, она знает о чем говорит. Мягкий шелк ее пальцев на коже — как раскаленный металл, только вместо боли — ошеломительное, не поддающееся описанию. Леви слишком тупой и толстокожий, чтобы хотя бы пытаться воплотить это чувство в слова, он пишет-то только печатными буквами. Он может только впитывать и запоминать. Он молчит, как обычно мрачный, давящий — новенькие рядовые Солнца, ищущие Саваду для каких-то уточнений по медикаментам, шарахаются, только заметив его силуэт, ведь даже спина у Леви-А-Тана угрожающая. Леви слышит импульсы, и понимает что надо идти, что дела, и он — крепкий, все заживает как на собаке — должен уступить другим, тем кто пострадал во время операции сильнее. Не хочется. Хочется — сломать и вторую руку тоже — потому что скоро его солнце отвернется, необходимая многим другим. Надо. Кивает рванно, будто равнодушный совсем — актерская игра у него всегда на двойку, но спасибо совсем безэмоциональной морде и особо не работающим нервным окончаниям. Он все молчит, будто спокойно отпуская от себя Тсунаеши Саваду — сержанта отряда Солнца. Он бесконечные секунды смотрит ей в спину, желая… …Наверное, уши горят, впервые за лет двадцать. Потому что шатенка оборачивается напоследок и, поймав его взгляд, улыбается снова — на этот раз озорно почти. Хотя она тоже — третьи сутки на ногах, и лечит-лечит-лечит, под глазами синие круги, вены проступили на светлой коже от частого использования пламени. Дева Мария на витраже за ее хрупкой фигурой меркнет. Дева Мария никогда не спускалась со своих позолоченных небес к нему, грешному уроду, не слышала — или не хотела слышать — его редких молитв. Савада Тсунаеши всегда оказывается рядом не дожидаясь просьбы-приказа, накрывая золотыми руками его раны. Ангел на паскудной, политой кровью земле. Скоро все пройдет Ничего не пройдет, не проходит, кажется, целую вечность, только душит, и, ему уже — … …И мне пиздец, — спокойно понимает Леви-А-Тан, поймав холодный внимательный взгляд Супербии, что растянулся на кушетке напротив — пока регулируют протез. — И хоронить будет нечего. Потому что Саваду Тсунаеши в Варию привел босс, и на его собственность не покушаются.

***

Середина лета, за три месяца до

Он, наверное, ее ненавидел сначала. Взялась непонятно откуда, сама непонятно кто, а привел сам Занзас (!). И поселил сразу в особняке, в спальне, а не подвале, и вещи приказал ей купить, особенно обувь — девка прибыла босая. И на вопросы — не Леви, он бы не посмел спрашивать, хотя грызло изнутри — вместо ответов сразу стрелял, даже без предупредительных. Скуало ругался так, что стекло на трех этажах дрожало. Луссурия шутил о новых бастардах, Бельфегор хотел на свадьбу. Мармон молчал — как всегда. Леви… Да, определенно возненавидел с первого взгляда. Потому что она не похожа была на обычных проституток, потому что осанка, спокойный взгляд золотых глаз и пистолет, который Скайрини у нее отобрал, говорили, били в колокола всех часовен — другого полета птица. С проститутками мириться просто. Они у всех есть, даже у него, далеко не красавца — деньги манят куда лучше смазливой морды, что бы там не цедил ему Принц, когда был сильно не в духе. С ней же… Он терпеливо ждал. Если не ответов, так последующих решений — не могла же она вечно жить запертой в гостевой спальне? Не мог же босс просто поселить ее там и забыть, за ненадобностью. Оказалось, мог. Долгие дни тянулись, девка сидела в запертой комнате, Леви зверел… а потом Италию сотрясла запоздалая весть. Дон Вонголы мертв, его Советник и Аркобалено Солнца оба претендуют на власть, и развязали внутриутробную войну. Напавшего иллюзиониста не нашли — да и не в нем было дело, исполнитель лишь прикрыл прямое нападение чужой Семьи. Они скрывали до последнего, держали полутруп своего Ноно на системах в клинике Чумного Доктора, но так и не спасли. И канитель начала свой новый виток. Вария искала, Вонгола рушилась изнутри, дни сливались в недели. Занзас пил в своем кабинете, отказавшись идти на похоронную процессию — правильно, к слову, говорят Советник надеялся избавиться от еще одного потенциального претендента и похоронить Скайрини рядом с отцом. А девка так и сидела в своей комнате-клетке. Пока Емитсу, видимо тронувшийся умом, вместо того чтобы придти с Варией к гребенному компромиссу, которые так нежно любил, не попытался напасть. Безуспешно, с потерями, только стены им подпалил, да свалил с пустыми руками. Зато Тсунаеши вышла из заключения. Потому в решающий момент, вместо того чтобы рвануть ласточкой на свободу, вернулась и прирезала капитана операции по ее, блядь, спасению. Что делать с бывшей пленницей никто не знает, и ее просто скидывают на попавшего под руку Кванта. Рыжий обмудок орал громко и вычурно, но подозрительно быстро смирился с ролью няньки-наемника. Леви смутно подозревал, что это потому что его имя еще более подозрительно часто мелькало в отчетах об охране этой Вонгольской курицы — другие ее старались избегать, а этот часто вызывался сам. Леви не удивляется, когда узнает что Квант учит по вечерам делать ее кофе на кухне. Вайпер закатил Луссурии скандал о счетах на ремонт, и отказался выдавать деньги на новое платье для «куколки» (прошлое не отстирывалось от крови, а еще одно пало жертвой эксперимента — дорогой крепкий кофе не отстирывался даже лучше чьих-то внутренностей). Отряд, вынужденный гонять с Солнцем и «моделью» в город стабильно раз в два дня, вздохнул спокойно. Особенно громко вздыхала сама «Тсу-на-е-ши». Жуткое, громоздкое имя для такой мелкой и хрупкой девчонки. Неподходящее. И титул у нее неподходящий. Был. Емитсу бежал в Японию, не способный справиться с уже двумя Аркобалено — на сторону Солнца встал его ученик, а с ним и семья Каркасса — сам Реборн был занят разборками с теми, кто не был согласен с его влиянием, и про несостоявшуюся Наследницу просто напросто забыли. Встретив ее в очередной раз, Леви замечает что светлые воздушные платья сменил фирменный черный плащ. — Тебе идет черный, — зачем-то замечает он, на автомате чистом — привык сначала ляпать что на языке крутится, а потом думать. Уходит большими торопливыми шагами, бежит прочь, потому что раскосые глаза распахнуты широко, и тихое смущенное «спасибо, синьор» грохочет в ушах. — Пусть отрабатывает проживание, — мрачно сообщил окружающим Мармон. — Из-за попыток ее «вызволить» у нас не сад, а кладбище, что ни день — то покушение. Скайрини на такое самоуправство только глотнул из горлышка. Ему было плевать. Молчание приняли за слабенькое формальное согласие, и на следующий день Тсунаеши выдали положенный пистолет. Ее родной остался у Занзаса, как жалкая попытка сделать вид, что все идет по плану, и она всего на всего их пленница.

***

Леви ее сначала ненавидел, а потом… наверное, он ею тяготился. В Варии нет женщин. Только прислуга, ну, и непонятной идентификации Мармон. Тсунаеши вызывала у него недоумение, чувство диссонанса. Она была ценным заложником против Советника — это было просто, понятно. Что она сейчас? Ходит в форме, творит что захочет, на кухне с его рядовым (рыжая макушка уже раздражение глухое вызывать начала) возится как мышь. Кем ее считать? Бельфегор распивает с девкой чаи и толкует об искусстве. Мармон назначает к рядовому Боноленову в помощь, сортировать документацию за прошлый год — зрение у главного-по-слежке в Варии опять упало, хотя куда дальше, и так очки толщиной с бронебойное. Луссурия — ай, что тут говорить вообще… гламурный предатель пал давно и первым, и теперь — пользуясь иммунитетом Солнца — первым рискует пробовать их с Квантом эксперименты в варке черного зелья. Крепкость была такая, что впору поджигать... Леви-А-Тан чувствует себя последним оплотом разумного недоверия к Советниковому выродку, что околдовала состав. Он ждет, что девка оступится, натворит чего, и тогда — даже без приказа — он обнажит зонт. Она пропадает на целые сутки с рядовым, что позволял ей больше других (у рыжих нет души), и пока Луссурия воет и возводит ее в святые посмертно, Леви чувствует привкус мерзкого злорадства — на этот раз окружающие промахнулись, а не как обычно он — и готовится принять особую миссию. Занзас может быть понимающим, он не станет посылать в погоню за Наследницей тех, кому она так нравилась. Пойдет Леви. Должен пойти. А потом Савада, вся в крови и с бешенными глазами, притаскивается обратно. На ее хрупком плече болтается белобрысый пацан с простреленным боком, и ковыляет следом рядовой — его блядь отряда! — Квант, что малодушно прячет глаза от своего мрачного офицера. Тсуну пытались похитить снова, а она вернулась. Луссурия щебечет около упавшего в обморок подрывника — Гаваларо, он вроде из Гаваларо — Квант смывается мгновенно, справедливо ожидая что при первой же возможности Леви ему разрядом в задницу даст за побег (первый заметил, что Тсунаеши пропала и, не дожидаясь подмоги, кинулся следом). Никто даже не заглядывает к ним больше в больничное крыло. Приняли как данность, даже босс не навестил блудную «заложницу». Только Леви дежурит, высматривает, водит носом на запах крови — и ждет. Удара в спину. Гаваларо подрывник, пусть и ослабший, а ну как вернулись чтобы натворить больше дел? Затащила своего пособника в самое сердце замка. А остальные доверчиво подставили спины — бей, не хочу. — Почему…? — вырывается, когда ловит золотой блеск глаз. Пахнет лекарствами и тишиной. Савада — бледная, больная, холодный пот на висках, устало привалилась к стене около палаты, Квант вообще спал на полу — Луссурия выгнал чтобы не мешались. Ее отмыли от крови чужой — целая, но губы сухие и обветренные, и костяшки сбиты — рыжий сказал, дралась голыми руками, когда кончилась третья обойма. «Почему вернулась сюда». Не в Вонголу, где ее усадят на треснувший трон, не в Японию, где ждет ее драгоценный мудак-папаша. Тсунаеши вернулась в Варию. К ним. Леви скрипит зубами — это первое и единственное слово, что он обратил к девке за эти недели, но она понимает сама, каким-то мифическим образом. — А куда еще? — искренне недоумевает Тсуна, медленно промакивая мокрые волосы — чужие потроха вымывались плохо. И подкалывает глупо, неловко: — Вы мне не рады? Она даже не задумалась над ответом. Словно ей в Варии самое место, словно так и должно быть. Леви-А-Тан не подстраховывает больше Луссурию. Не потому что Лус и сам за себя постоять может. Потому что… Рад. Не признаюсь. Даже если дуло в лоб. Ни за что Леви-А-Тану не нравится так много думать. Это не его задача — это Скуало должен следить за ней, высчитывать. Или Мармон, или босс, который кажется опять пьяный. Не. Леви. Как же тяжело. На следующее утро весь бинтованный, еле дышащий Гокудера сидит на кухне и командует как долго жарить зерна, ужасаясь как еще Луссурия решался пить то, что они делали раньше и поражаясь его резистентностью к всякой гадости. И, положив хер на рекомендации и то что сам угрожал плевать Варии в кружки, идет взбивать сливки — его дорогая Тсуна была в этом деле настолько же ужасна, как Босс — в игре на фортепиано. А он ведь пытался, когда учился в школе. У кофе-дуэта появился огромный прорыв в навыках (чит-код носил имя Хаято), но пить подопытные варийцы пока не решались, хотя запах паленной гари сменился вполне себе аппетитным. Леви решился первым. И даже с ужасно взбитыми сливками.

***

Потом она припирается к нему в палату — последняя миссия по разведке пошла по пизде — с пакетом фруктов и кружкой лично заваренного бревэ, и чистит сама, стилетом Принца. Рассказывает что произошло пока он валялся на грани комы. Голова у нее перебинтована. — Босс щелбан дал, — ответила, не дожидаясь вопроса, потому что Леви тупой и не мог не пялиться — белые бинты на карамельных волосах смотрелись слишком инородно, неправильно. — Я бутылки выкинула. — Пустые? — с надеждой, что проклятая Савада умнее, чем читается в последней фразе. — И пустые тоже, — слабо улыбается она. — Это ничего. Квант помогал, у него вообще рука сломана… — Аластеру тоже ломали, — зачем-то сообщает Гроза. Чешет бинты на лице. — Он после этого к нам вступил. — Ваш сержант? Леви кивает, потому что в горле ком. Он и забыл — что Аластер вообще-то наемный убийца по происхождению и призванию, и что он боссу пытался нож в шею вогнать. А закончил на больничной койке, со сломанной рабочей рукой и предложением от которого не отказываются. Так привык, что этот крикливый засранец на подхвате. Тсунаеши такое предложение, однако, не делали. Нет ведь?.. Просто форму выдали, потому что казначею денег жалко, на ремонт нужнее. И оружие табельное, потому что ее похитить стабильно пытаются. И Гаваларо тут почему-то оставили, но с контрактом. Просто. Зато Занзас больше не пьет в промышленных масштабах. Туман Варии отказался закупать еще. Тсунаеши была назначена внеплановая отработка убытков, вопящего Гаваларо — за компанию. А Кванту дали выходные. Пока девка не заживила ему сломанную боссом руку сама. Луссурия радовался как если б на парижскую неделю мод попал — и ее, в качестве второго сержанта, себе тут же захапал, пока другие не опомнились, а вот Занзас не стал морочить себе голову — назначил выздоровевшему Кванту отработку тоже. Хуле просиживает на казарменных харчах. На столе у босса теперь корретто. И взбодриться, и выпить. Совсем благодушным он, конечно, не стал, но вторая рука у Кванта — несмотря на угрозы за «дерьмовый напиток» — осталась целой.

***

Осень

Леви избегает Капитана. Насколько это возможно — просторы Варийского замка позволяют, но на назначенных боссом встречах и при непосредственном получении миссий деться некуда. Потому Гроза только с отчаянным принятием отсчитывает оставшиеся до квартального собрания Офицеров дни. Ну, и старается мелькать меньше в медблоке, чтобы если получится избежать разговора, можно было отвертеться — «показалось, Супербия, вали к хуям». Последняя часть — ноги сами поворачивают в крыло Солнца, или, когда улавливал ноты зерен, в кухню — дается особенно тяжело. Если и так и сяк прибьют — не наплевать ли, и придти к ней? Леви тупой и тормоз, он сам знает. И даже не считает это такими уж минусами — он тупой и живой, а его умные противники давно в компост превратились. Ну, не считал — сейчас ему отчаянно хочется поумнеть немного, чтобы понимать больше, не спрашивать других… Аластер не спрашивает (но и не отвечает) — он чуть умнее своего Офицера. Только старается Кванта подальше убрать, не лишаться же ценной единицы, пацан недавно начал пламя проявлять (какой-то чан взорвался на кухне, и он прикрыл себя и пташку щитом), а тут взревнует кое-кто, и все, не будет рыжего. Зря он беспокоится — Леви не дурак. Он себя в зеркало видел. Не его полета птица. Тсунаеши — несмотря на титул и имя — хрупкая, маленькая. Она сильная конечно, слабую бы в сержанты не взяли, слабая бы не выбралась из тисков Вонголы, и Занзасу не ставила бы свои условия (кабинет тушили сутки). Но она другая. У Леви морда в шрамах и пирсинге, потому что он смирился, что писанным красавцем быть не может, и решил стать чудовищем. Под стать слухам. А в Варии — босс, Скуало, тот же Бельфегор, все как на подбор. Квант тоже, проще конечно, но вертлявый и болтливый, карты тасует как дьявол, не как горгулия-Леви, для которого даже голову повернуть — как у танка башню. Белобрысый подрывник — его поставили в сержанты к Принцу, все равно место пустовало — тоже крутился рядом. Не его, Леви. Он просто любовался издалека. Надо же было так тупо попасться. И кому, Капитану, мать твою… В его духе — запороть все в самом дрянном месте. Принц бы посмеялся только, Вайперу вообще плевать с высокой колокольни на всех и вся, Луссурия бы… Да что теперь думать. Только бы боссу не доложили…

***

Количество вражеских Семей уменьшалось в геометрической прогрессии — в соответствии с выполненными миссиями Варии. «Война Серых кардиналов» подходила к концу — Емитсу не казал носу со своих островов, изредка высылая делегации и в Китай или Россию, надеясь найти поддержку (безуспешно — русских прикормил Мармон, а Триада давно была под каблуком Фонга, что с Реборном не конфликтовал). Аркобалено Солнца методично ставил на колени оставшихся, поддерживая вооруженный нейтралитет с Варией. Квант вроде рассматривался на пост Офицера Облака. По-крайней мере, атрибут подходил, оставалось только приноровиться его использовать. Даже Гаваларо (почему-то называвший себя Гокудерой) смирился — вернул рыжему его кастеты. Другие рядовые шутили, что он, дескать, на пост «через кухню» попал. Рыжий орал и швырялся искрами. В Сицилии медленно, но верно наводился их руками мир. Леви становилось не по себе. Тсуна, второй Сержант Солнца на равных с Фабианом, уже не выходила в полевые миссии, якобы потому что градус опасности упал, потому что нет такого количества критически раненных, потому что надо навести порядок — опять с Боноленовым на пару конечно, и потому что Офицерский состав подсел на кофейный наркотик, и место ее — «как бабы» добавил Аластер и тут же поймал ленивого ментального леща от… Мармона. — на кухне. Никто не говорит вслух — «Потому что Реборн выиграл». И захочет свою ученицу обратно. Наследницу. Леви не привык много думать, и ему это категорически не нравится. Он не хочет думать, что выберет Занзас. Лучшего босса для Вонголы, «с которым не так мерзко иметь дела, как с ебанным Савадой. Че вытаращилась, мелкая, иди на пост — это не про тебя. Стоп, поставь бутылку на место, мать твою!», стабильные контракты и мир в Италии, или… …или оставить Тсуну.

***

Конфликт с Капитаном не произошел. Потому что пиздец больших масштабов настал раньше. Куда раньше чем все надеялись, чем он, Леви, надеялся. Надо было не бояться Супербию и пойти в лазарет. Каждый день там проводить, если надо. Чтобы надышаться. Без нее — задохнется. Воздух не так нужен, как солнечная карамель, разлитая в нем. Савада таскает их в карманах форменного плаща, и раздает, пряча добрую усмешку — взрослые мужики, мафия, а жуют добровольно. Леви никто, если честно, не звал. Он сам пришел, потому что Квант прибежал совсем не как претендент на место Офицера — весь в поту, с распахнутыми отчаянными глазами, прибежал за помощью. Как обычный рядовой — он привык, и первым делом в экстренной ситуации пошел к своему бывшему начальству. Леви бежал. ...Его в кабинет пустили — Гроза, все-таки. Квант остался у дверей. Удерживать Гокудеру (не Гаваларо, нет. Слух прошел, что Дон от него отказался) что рвался на помощь к... Скуало ощерился ему исподтишка — «самоуправство», но Леви-А-Тан не заметил даже. Потому что в кресле напротив Скайрини, демонстративно держащего на столе снятый с предохранителя пистолет — сидел Аркобалено Солнца. Бессилие и ярость топит разум. Босс кривит губы, даже не глядя, и Леви успокаивает себя силой — нельзя. Это переговоры. Искры электричества, прошедшие даже по волосам, затихают, но трещат на самой периферии.

***

Тсуна обнаруживается на первом этаже. Сидит прямо на холодных ступеньках, кутаясь в плащ. Обеими руками цепляется в Кванта и сидящего рядом Сержанта отряда Урагана. Что первый, что второй — вспыльчивые, глупые. Хуже даже чем Леви. Но у Леви-А-Тана приказ. Вонгола под дланью Реборна куда быстрее наращивает мощь, чем Советника или даже Девятого. С ним не нужны конфликты. С ним достигнут ебанный компромисс. Он своими руками провожает ее до машины, открывает дверь, пока Тсуна — с опущенными плечами и меркнущей позолотой глаз, садится в салон. Так правильно, так должно быть. Тсуна должна парить где-то там, пока Леви — ползать по грязной грешной земле. Ангелам нет места в аду. Это чистой воды эгоизм, что сейчас у него зонт обнажен — потому что демон хочет оставить свет рядом. Гул электричества перебивает шум только набирающего силу дождя. Хорошо — в такую погоду он сильнее, он может даже… — Спасибо, — одними губами говорит она, улыбаясь — не так как надо, нет солнца в этой улыбке, только пустота сломленная. Вроде, хочет добавить что-то, странное висит в воздухе, и пальцы ее тонкие — на его рукаве. «Вы мне нра… не рады». Нет. Он блядь не рад гребанному Аркобалено. У него молнии скачут по подушечкам пальцев, но ее тонкая рука удерживает на самой грани. Даже Тсуна понимает, что это необходимо. Даже садящийся в другую машину подрывник — бледный и злой, молчит. Какое право имеет он, Леви, что-то пытаться? На что он вообще рассчитывал. Реборн кивает ему, и сам захлопывает дверь. Садится с другой стороны, и — губы изгибаются уверенно, но беззвучно — что-то втолковывает Тсунаеши. Леви стоит во дворе пока последняя машина не исчезает за пределами особняка. Дождь моросит, ткань мерзко липнет к коже. Пальцы скользят по темной ткани, на горячее запястье. Контраст ломит руку, и рвущееся наружу электричество утихает ненадолго. Тсуна молчит, и Леви тоже — он совсем не умный, он не умеет читать между строк, и рядом никого нет, чтобы подсказали. Леви-А-Тан бьет кулаком в мокрую землю, и молнии бьют вокруг, оставляя черные воронки, вода бурлит. Не хочется. Нет. Не правильно. Надо.

***

Весна

Прошло четыре месяца, а рана Леви не зажила. Рука, ребра, даже шрамы на лице — затянулись давно. А в груди так и сидит тупая боль, ни алкоголь не помогает, ни легкие наркотики. Луссурия поймал по наводке везде сующего свой нос Принца, и, пока напарник не перешел на что потяжелее, затащил в медблок... Прогнал на все что можно и нельзя. С пламенем и без. Развел руками: там не осколки гранаты, опухоль или разрыв, там хуже. Там глухая отчаянная тоска. Леви-А-Тан — боевик, а ощущает себя как брошенный пёс. Занзас ведь мог выстрелить в кабинете. Пламя солнца, Аркобалено? Не смешите: навалиться скопом, не победить, так хоть попытаться, рвать зубы и ломать кости, знать, что попытался, а не... Преданый пёс.

***

Завтраки у Офицеров редко совместные — столовая есть, а их там — нет. Все встают в разнобой, все едят разное. Луссурия любит мотаться в ближайший городок, чтобы вкусить свежий латте, Мармон пьет черный без сахара и крепкий как смерть американо за бумагами в своем кабинете. Ну, пил. Другие, по его словам, делают кофе не так, как нужно. А как нужно — только губы поджимает и не желает сообщать. Даже Квант, который, на минуточку тоже был в клубе «свари и подсунь офицерам», не может сделать «как нужно». Собственно, это первый завтрак на котором они все снова вместе. Даже рыжий идиот Квант — уже как Офицер Облака. Кто-то вроде шептался, что атрибута у него два и конфликтующих, но Занзасу срать — решил что рыжий будет на этом посту, вот пусть и учится с этим атрибутом. Занзас появляется позже. Как всегда. Цари не опаздывают. Скуало что-то нудит про поставки, про Фонга что сейчас на изоляции из-за какого-то вируса, Бельфегор смеется — натянуто как-то. Даже Луссурия не щебечет как привык. Серо все. Тухло. Хочется глаза закрыть, и не открывать, и не пялиться так зло, непонимающе на остальных — как вы можете, если ее здесь нет Нос щекотит знакомый запах. Тсуна — он ее не видит, со спины идет, только слышит легкие узнаваемые шаги, толкаясь плечами с Гокудерой (у того, к его вящему недовольству, подноса было сразу два) — заходит в столовую и раскладывает чашки. В гробовой тишине у кого-то падает вилка, и звенит сталь по каменному полу. Леви подозревает что у него — больше никто даже не пытался сделать вид что ест. Занзас обводит глазами замерших кто как Офицеров и выдает веское: — Хуле застыли? — и режет стейк. — Че за муть тут и где мой ирландский? — С утра лучше американо. — Нахуй его, где виски? — Но тут есть бейлис! Скайрини недоволен, но делает глоток. Скуало пожимает плечами, и уходит из-за стола — назначать встречи с кем-то из русских, Мармон наказывает занести его перекус к обеду и проваливается сквозь пол. Бельфегор хохочет, скосив глаза из-под челки на Леви. А потом тоже исчезает. Потому что все привыкли, всем без разницы, только у него — осколки в груди. Потому что все босса поняли и не сомневались, а он — нет. Идиот… Грохочет посуда — кто-то из дежурных спорит с Хаято, остался ли при нем статус сержанта, и если нет, почему бы не ему убирать кухню. Квант смывается, напоследок ткнув Тсуну кулаком в бок — совсем не «нежное» приветствие, но получает такое же в ответ — кулачок у нее маленький, но острый, и бьет больно. Леви тупо пялится в свой кофе — латте, слишком сладкий, вяжущий, непривычный. С… карамелью вроде. И боится поднимать глаза, чтобы не прогнать морок. — Ну как? — Приторно, — констатирует он, старательно не глядя никуда кроме почти нетронутой кружки. Выходит плохо и слишком явно — села Тсуна совсем рядом, на место убежавшего в какой-то совсем незаметный момент Луссурии. Он, кажется, еще что-то шепнул напарнику на ухо, но Леви никак не мог вспомнить — в висках стучала кровь. — А, вы про кофе, — будто расстроившись, вздыхает ее голос. Леви-А-Тан, зажмурившись напоследок и стараясь запомнить этот звонкий голос, все-таки поднимает голову. И лишается дара речи. — Мне же идет? Черный, — уточняет она, накручивая на палец угольные пряди. — Реборн настоял. И вообще, у Вонголы сейчас много неприятелей, а прятать на видном месте — отличная стратегия. Рядовая Тсуна и Наследница Вонголы — слишком разные люди, да? Он молчит. Спина прямая, будто зонт свой проглотил, и смотрит опять — только перед собой. — Вы мне не рады? — повторяет свою давнюю фразу Тсуна, и Леви выпаливает резко, пока не передумал, даже громче чем хотел, так что эхо отражается от каменных стен: — Рад. Тсуна встает, зачем-то перегибается через его плечо, упираясь торсом в жесткую спину — мужчина давится воздухом — и делает глоток из его же стакана. — И правда приторно, — замечает она. — Завтра лучше сделаю. — Не надо. Мне… нравится. Кофе нравится. — совсем стушевавшись, Леви одной рукой отодвигает ее — чуть задержав прикосновение — и встает. — Все, не мешайся. Надо… зайти и указания к миссии… давай... увидимся еще? Она улыбается хитро. В отличие от одного тугодума Тсуна умеет читать между строк.

***

Скуало снова собирает весь сервиз своей головой, и дверь захлопывает так, что трещины идут по побелке. Он, конечно, Капитан, но как же заебали… нужен кто-то на подхвате — в мире тихо, боевики пока не востребованы, другие Семьи и даже страны, насмотревшись на Варию (и, конечно, нового босса всея Вонголы в лице Реборна) во всей красе, теперь и пикнуть боялись в их сторону. А Занзас — не успокоился. Скайрини жаждет крови, пусть не признается под страхом смерти. Скайрини потерял последнюю не-родную-родню. И что с ним делать таким — злым, закрытым и пьяным, черт его знает. Скуало устал. Скуало хочет отмыть голову и форму от разводов дорогого ликера и завалиться спать — может, стоило и ему завести сержанта, чтобы ставить перед собой как щит… При мысли о последнем возникла дикая идея. Тут же озвученная другим. Особенно тому, у которого их было сразу два. Луссурия ноет, слезы театрально смахивает, даром водостойкая тушь не течет — привычно почти — но соглашается что жадный мудак тут Мармон, а не он, и, скрепя сердце, отпускает только обретенную лапушку в логово дракона. Если мелкая умудрилась совладать с гребанным Реборном, то и с Занзасом справится. Лапушка оправдывает ожидания, пусть и в неожиданном ключе. С каменным лицом выгребает пойло из кабинета Занзаса. Бегает она хорошо, ставит щиты и лечится — еще лучше, репетитор может гордиться. Тем более что Тсуна, кажется, единственная кого Скайрини бьет реже и даже без пламени. Они пропадают на пару дней — уже вместе. Тсуна впервые на их памяти возвращается… пьяной. От крепкости найденной при них же пустой бутылки Луссурия демонстративно закатывает глаза и готовится падать в обморок «Портите мою девочку! Я зачем ее вам отдавал, босс!», а Квант зажимает нос, не сдержавшись — для него Тсуна и алкоголь были антонимами. Почитающийся ему стакан пролетает даже не близко — настолько Занзаса шатает. По его собственному заявлению выпила Савада один стакан, а он — остальные пять бутылок. По ее — как очнулась — было почти на равных и бутылок было шесть, но поверил ей только Гокудера. На могиле Девятого стоит полупустая бутылка, та самая, шестая, и какой-то вроде бы дорогой, но подпаленный букет цветов. По цветку лежит у давно забытых трех других — по одному на брата — им все равно не нравились этот цветочный мусор, Массимо вообще их поджигал при любом удобном случае, но больше почтить их нечем, не планировал совсем. У могилы Энрико Занзас стоит куда дольше, но Тсуна не спрашивает. Второй букет — ничуть не дешевле, Скайрини расщедрился по пьяни, а Тсуне еще не выдали ее квартальные — они утопили в ближайшем озере (сначала хотели в фонтане, но дошли-таки), за неимением красивого океана — Савада хотела проститься с отцом, который, судя по всему, больше никогда не пересечет границы без опаски вернуться на Родину по частям. Он даже не связывался с ней — Вонгола контролировала сеть. По маме, она, если честно, скучала куда больше. Занзас по своей — нет. — Умерла, наверное, от передоза. — А моя блины вкусно пекла. Такие… с мордочками. И рамен тоже… вкусный… — Тсуна еле сфокусировала взгляд и даже попала стаканом по его бутылке, чокаясь. И с чистой совестью опрокинула его в себя. Гештальт с хуевыми родителями можно было считать закрытым. Не полностью, кое-как, на хлипкую ржавую щеколду, но хоть так. Босс пьет свой ирландский кофе, кипя как чайник — но хоть не поливая их пулями и пламенем — Скуало чувствует себя почти-спокойным и почти-в безопасности, а Тсуна скучающе вытаскивает осколки из волос: Скайрини из принципа швыряет стаканы и в нее, но почему-то очень редко попадает, особенно после их внеплановой пьянки. Занзас все-таки — сквозь зубы — признал за ней две бутылки. Сержант продолжала настаивать на трех. После долгих споров в Варию заказали японскую еду с доставкой. Скайрини окрестил «горькой непонятной хуйней», Тсуна молча вытирала слезы — на мамино похоже не было, но, все-таки… Мармону неожиданно понравилось. Скуало тоже — он вообще рыбу любил решил нанять, наконец, повара — прошлый оказался шпионом и закончил на полигоне, как разминка для отряда Урагана. Леви хандрил — перед боссом ни у кого нет шансов, тем более у…

***

У Леви совмещенное задание с Принцем. Он не видит и строчки в переданных ему бумагах, не слушает указаний — взгляд у Супербии акулий, никак кровь почуял. Еле дожидается, пока Скуало, закатив глаза, дает отмашку на сборы. И вылетает пулей из кабинета — угроза быть раскрытым перед боссом сейчас, когда Тсунаеши стала его личным сержантом, становится ребром. ...Бельфегор скалится радостно. Император Мечей, выругавшись сквозь зубы, протягивает-таки ему честно проигранную пятьсотку — он не думал, что девка умудрится-таки задурить голову Аркобалено, но, видимо, Реборн воспитал ученицу под стать. Чем только, интересно, она его шантажировала, чтобы вредный ублюдок позволил ей вернуться?.. — Не расстраивайтесь так, семпай. Вторая часть спора про «убьет ли Леви босс» еще в силе, — мурлычет Принц, а вот у Скуало лицо только кислее становится — и так ясно, не убьет. Потому что для Занзаса Тсуна стала подобием кофеварки на ножках или болонки домашней — вроде и ценят, но и пендаля под худую задницу не жалеет… ...проклятье. Тсуну пытались украсть в очередной проклятый раз, но она вернулась в Варию. Ей здесь самое место, Скуало, признаться, дышать стало легче, паршивка плотно застряла в их составе. …Но спорить, все-таки, надо было на что-нибудь другое и не на такую сумму. Проще грохнуть Леви своими руками.

***

Когда Тсуна непонятно из каких глубин ада — опять в крови, опять выжатая и белая как простыня — притаскивает это, после долгого лечения и трех сантиметров отмытой грязи обнаружевшее себя как иллюзионист, Мармон первым делом заявляет: — Мне не нужен сержант! — и голос его, обычно сухой и холодный, срывается на фальцет. Но никто его мнения, конечно, не спрашивает. Бельфегор скупо апплодирует: с наймом Савада, широко прославившаяся в их узких кругах чудовищной интуицией, справлялась лучше полностью укомплектованного отдела кадров. И вообще — он со своим непонятным Гокудерой смирился, не одному же страдать? Тсуна спит, доверчиво положив голову на его плечо, Леви не дышит — в такие моменты ему кажется, вообще ничего не надо, подумаешь, легкие горят… А потом рука вроде спящей Савады переплетает свои тонкие пальцы с его — загрубевшими, и Леви вроде бьет ее током, или только себя, он уже не знает, но в ответ — тихий смешок. И он, впервые наверное, вдыхает глубоко этот карамельно-кофейный запах. И успокаивается. Леви бы никогда не покусился на собственность босса. Хорошо что Тсуна — не она. Не собственность то есть, и не босса. Вернее босса, но только сержант, а для Леви она… ну… …как кофе. Не подходит ему, мрачному громиле, приторная и воздушная. Но нравится.

***

Иллюзионист, очнувшись, первым делом торгуется за свою жизнь и сдает тех самых, что убили Девятого. Вонгола о них ни сном, ни духом. Или, что вернее — подозревает, но не торопится искать — им это (ему, Реборну) и не нужно. Занзас слушает отчет Тумана. Не раздумывая долго направляет Варию по чужим кровавым следам — они не спрашивают про причины, выгоду или про Тимотео, чью могилу все-таки навестил. Заметив, что Тсуна — с каких пор сержанты присутствуют на собраниях, а? Да, даже мои. — едва заметно держится за локоть Грозы, только хмыкает. — Совет блядь да любовь. А теперь марш выполнять — еще раз не обнаружу бутылку в шкафу, руку сломаю. Обе — чтобы не лечилась. И лучше бы тебе ее выпить, а не вылить как обычно… Рокудо! Координируешь на территории этих Симеон. — По-онял, не обязательно так кричать… — звон швырнутого стакана о пустой проем — парень просто испарился. Он, кажется, в Варии чувствовал себя весьма фривольно, вписался еще быстрее Сержанта Неба или Урагана. Зависть берет от такой быстрой мимикрии… Скуало, уже не пытаясь даже для приличия шифроваться, передает вторую пятисотку Принцу, ногой досадливо отпинывая осколки с пути. И ухмыляется, предлагая новое пари: — Как быстро этот Рокудо станет сержантом? — мудак скользкий и явно хитрый, но с Мармоном быстро нашли общий язык, даром что первый сначала все пытался кого прибить втихаря, а второй заранее был настроен более чем враждебно, охраняя свое бесценное личное пространство. — А ты не язви. Слышал, у него есть дружок-Дождь. Скуало отчетливо передернуло. В серых глазах мелькнула паника, но Бельфегор только захиихкал пакостно: его с подрывником тоже никто, знаете, не спрашивал… Кстати где он, опять порох свой любимый мешает? Весь этаж уже продымил, засранец, хотя испытывать новые составы на полигоне было более чем занятно. Еще лучше, конечно, когда последствия этих прогонов убирает кто-то другой — и пленников новых кто бы им подогнал, война-то закончилась… …но, судя по всему, их ожидает новая, и это будоражило. — Совет да любовь, — проворковал он, и умчался вперед, хохоча — брошенный меч вонзился на повороте в стену. Вария медленно, но верно наращивала мощь куда большую, чем весьма шаткая Вонгола.

***

— Уверен? — Бьянки неспеша расписалась в поданном ей договоре. Гаваларо официально присягнула новому руководству. Дорогой отец спал под медикаментами — давно пора было, этот старый ублюдок доканал ее, вычеркнув из Семьи Хаято. Хорошо, что он не закончил где-нибудь в междоусобных перестрелках Вонголы — она бы не пережила. Вовремя братец — слишком горячий для такой бесстрастной внутренней войны — попал в профессиональное окружение. Бьянки пыталась его выторговать, но сломала зубы об варийского казначея и подписанный братом контракт. Ну и хорошо, пусть работает, а то романтикой сыт не будешь — Доном он хотел стать… — Наследница, все-таки… — напомнила она, будто он мог забыть. — Официально мертва, — пожал плечами Реборн. Усмехнулся бархатно. — Ну да, сам виноват — немного… заигрался в ее обучении. Кто бы знал что маленькая поганка сохранила все бумаги до единой. Включая ту, где он сам расписался, своей рукой — а значит копал под семью (которой, на минуточку, сейчас руководит) — что не терпели даже самые мелкие сошки. Притащила Савада только копии — оригиналы оставила у Занзаса, чтобы у дорогого репетитора не было соблазна сжечь. — И вырастил монстра? — Гаваларо откинулась в кресле. — Чего-то кстати они затихли. Тсуна… то есть Вария. Монстра, ха. Это Бьянки ее романтический выбор не видела. Реборн думал, язык прикусит. А никчемная Тсуна умеет удивлять, он бы тому что она Скайрини окрутила удивился бы меньше… … впрочем кто мешает ей заставить лечь под каблук обоих. Его, все-таки, ученица. — Пусть играет, — отмахнулся он. — Она все равно плохо разбиралась в стратегии, полевые действия — самое то, заодно покажет себя миру. Стратегию пусть оставит на своего учителя.