***
Роман считает/ Раз. Два. Три. Ему хочется выхаркать лёгкие или залить голову свинцом. Всё, что угодно, дабы избавиться от наваждения. Годфри всегда умело приглушал внутренних демонов: алкоголь, наркотики, секс. Схема вызубренная, токсично постоянная, но ненадёжная, как кролик в шляпе. Ведь вместо шлюхи, которую он подцепил в баре, он видит только Билли. Это Билли нежно обхватывает губами ствол, облизывает головку, хочет взять глубже и тихо стонет, когда Роман цепляет короткие волосы и тянет на себя. Годфри убеждает себя, что всё это делает Билл. Роману это безумно нравится и он осознаёт, что его следует поджарить на электрическом стуле. Лето оседает смогом на костях и тянется мучительно долго. Роман открывает окно и скул касается Пенсильванская духота. В темноте мирно стрекочут сверчки, а между пальцев тлеет огонёк сигареты. Уже третьей за последние пять минут. Он тонет в тишине пустого дома. Сегодняшний день был наиболее дерьмовым: он в сотый раз поцапался с Руманчиком, сигареты заканчиваются, а утром , Билл не удосужившись даже взглянуть на старшего брата, выбежал из дома, крикнув, что придёт поздно. Годфри думает, что хуже уже не будет, но жизнь любит преподносить новые сюрпризы. Билли возвращается домой под вечер, в ботинках хлюпает вода, на лице блестит грязь, от коленки тянется тонкая алая струйка. Роман устало трёт переносицу, усиленно стараясь смотреть брату прямо в глаза, слюнные железы практически щиплет при взгляде на кровавую дорожку, и он моментально вспоминает про лезвие в своём кармане. Этот день — полнейшее дерьмо. — Если мать увидит, тебе пиздец, братишка. Билл задумчиво поджимает губы и переминается с ноги на ногу. Оливия поклялась выгнать его из дома за ещё один испорченный ковёр. — Снимай кроссовки, шкет. Обработаем тебе коленку, пока мамочка не вернулась и не вызвала скорую. Oн ядовито усмехается и зовёт Билла за собой жестом руки. Средний Годфри скидывает кроссовки и осторожно ступает по полу, дабы не оставить следов преступления. Билл ждёт едкой подколки в неизменном стиле Романа. Но в ответ только тишина, а старший брат выглядит безумно уставшим. Перекись жжется, мальчик морщится, но не издаёт ни звука. Он порывался сделать всё сам, и здравая часть Романа понимала, что так будет лучше для всех. Но больной, более настоящей части хотелось посмотреть на ранку поближе, распробовать. Билл терпеливо наблюдает за братом: на том чёрные брюки и белая майка, так напоминающая отцовскую. Мальчишка всегда говорил, что старший больше всех похож на папу. Брат только улыбался уголком губ, сомневаясь, что Билли достоверно помнит образ отца. За Романом было интересно наблюдать. Всегда. Когда тот вёл машину, курил, злился, но сейчас нечто совершенно особенное. Роман был чересчур внимателен, он вглядывался в рану, как в красную сокровищницу, стирая кровь и обрабатывая другие мелкие ссадины. Билл хотел рассказать ему о том, где был и почему так выглядит, но все слова скрылись за четвертой стеной. Ведь таким брата он ещё не видел. Роман выглядел завораживающе в такой до одури простой обстановке, он выделялся на фоне бледного кафеля, словно багровое пятно на белых обоях. Старший смотрел не отрываясь, глаза наливаются ярко-синим, отражая красные крапинки, движения выверенные и медленные, но мышцы напряжены, Билл это видит сквозь белёсую ткань. Роман выглядит, как затаившийся хищник, и когда поднимает на Билла глаза, мальчишка считает секунды до того, как брат вцепится ему в шею зубами. Билли не уверен, что перед смертью добыча томится в таком безумном… ожидании. Мама как-то говорила, что есть нечто привлекательное в том, что тебя в угол загоняет кровожадная тварь. Они смотрят друг на друга ровно бесконечность: мальчик завороженно ждет смерти, а Роман представляет, как берет его под коленки и ощущает маленькую ручку на своём члене. Это было бы лучшим окончанием вечера. Но Роман — хороший старший брат. — Жить будешь. Так что прячь кроссовки от матери. Билл сначала не понимает, что ему говорят, но когда к коленке клеится пластырь, наконец отмирает. — С-спасибо, Роман. Звучит слишком загнанно, и «жертва» спешит к спасительному выходу из ванны. — Не за что, Билли-бой. Билли-бой скрывается за дверью в считанные секунды. Роман сползает по холодному кафелю вниз и щёлкает пряжкой ремня. Дверь тихо приоткрывается.***
Август стучится в двери, июль любезно ему открывает. Ночи становятся всё длиннее, дни все жарче, а Роману Годфри все также хреново. Он застрял меж измерений: «выйти в окно» и «зажать Билла в темном уголке». Термоядерный коктейль из «слабость» и «нельзя». Годфри выбирает сбежать, старый добрый кокаин и незаслуженно дорогая выпивка, VIP-билет в никуда. Клуб светится тысячью разбитых зеркал, все лица западают и смазываются, у Романа в крови плещется кокаин с капелькой виски, и что-то непроизносимое. В сознании взрываются фейерверки, и всё вокруг тонет в сине-зелёной акварели. Здесь тесно, но душа готова эвакуироваться из тела за ещё одну стопку. Перед глазами проплывает образ Билли, он стоит в самом центре танцпола и растворяется призрачным порошком, словно его никогда и не было. Роман только ошалело лыбится. Он ещё никогда не чувствовал себя таким счастливым. Путь домой являет собой огромное пятно с разными оттенками чёрного. Годфри помнит, как стаскивает с себя рубашку и оказывается лежащим в высушенном лоне бассейна. Лежанка под ним поскрипывает. В ушах неприятно шумит, но в доме гробовая тишина. Билл ночует у друзей, а Оливия и Джорджи за городом, до утра никого точно не предвидится. Это заставляет каждый мускул расслабиться и закрыть глаза под наркотической негой спокойствия. Роман как всегда недооценивает суку-вселенную. Дверь тяжело скрипит, и кто-то тихо ступает по кафелю. Роман не обращает на это внимания, предаваясь рассуждениям о том, что приход штука всё-таки странная. Его ничего не беспокоит вплоть до отчетливого скрипа пружин и вполне реального присутствия кого-то совсем рядом. Старший Годфри лениво открывает глаза и сталкивается с желанием выколоть их себе прямо сейчас. На краешке лежанки сидит Билл, в своей любимой рубашке в красную клетку, взъерошенный, словно воробей. Выглядит он взволнованным, но улыбается как можно непринужденнее. Роман молчит и от лица напротив взгляд не отводит: он всё надеется, что видение рассеется, сгинет, уйдет навсегда. — П-привет, я р-решил д-д-домой в-вернуться ра-аньше. Но Билли никуда не собирается. Он только заикается больше обычного и нервно сжимает кулаки. Роман его не слушает, смотрит сквозь и старается не оглохнуть от бомбы, взорвавшейся в голове. Всё крайне хуёво. Наркотики вызывают привыкание и превращают «нельзя» в «хочу». А Билли слишком близко, является олицетворением лучшего кайфа. И Роман тянется за дозой, придерживает за хрупкие плечи, наклоняется близко-близко, дабы рассказать свой самый страшный секрет. Билл чувствует, как потеют ладони и в нос ударяет крепкий запах алкоголя с химозной примесью. В глаза старшему брату не смотрит, лишь старается унять сердцебиение и не дышать слишком громко. Губ касаются невесомо, не поцелуй, невинное касание. Билл бы мог назвать это случайностью, если бы голубые глаза не смотрели так… выжидающе. Роман ждёт сигнала от маленькой вселенной и клянется, что если Билл испугается и оттолкнет, то он отпустит. Конечно, отпустит. Билли замирает. Смотрит прямо в глаза, приоткрыв губы в желании сказать, и всё окончательно выходит из-под контроля. Роман чувствует импульс прямо под рёбрами, целует жарко, придерживая мальчишку за челюсть, второй рукой обнимая за талию, притягивая ближе. Билл чувствует, как холод проходит по позвоночнику, а проворный язык вылизывает рот. В пору бы закричать, но рука на талии держит тепло и крепко, что совершенно сбивает с толку. Билла усаживают к себе на колени, страстно целуя и не давая вздохнуть. Он теряет равновесие и прижимается к Роману, но почувствовав, как нечто твердое упирается ему между ног, отдаляется. У мальчика щеки розовые и губы горят от поцелуя, в венах страх смешался с эйфорией, но Билли пытается мыслить трезво. — Р-роман, я-я не… Романа пронзает болью. Он ощущает свою смерть на кончике предложения. — Пожалуйста, Билли. Звучит умоляюще горько. Роман утыкается носом в шею и мягко гладит по спине. У Билли сердце удар пропускает, старший брат выглядит разбитым и раненым. Он мажет поцелуями по щекам и комкает пальцами рубашку. Билл чувствует боль под своими ладонями, как будто Роман ей пропитался. Мальчишка не знает, что делают взрослые в такие моменты, но он не хочет, чтобы любимому брату было больно. Младший братец запрокидывает голову, оголяя шею, убивая последние нотки здравомыслия. Роман целует всем ртом, оттягивает кожу, кусает, оставляет метку и снова целует. Билл лишь прикусывает губу и вцепляется брату в плечи. Билли действует, как анестетик. Роман забирается сверху, не медлит: снимает с брата кроссовки и шорты с бельём. Биллу хочется свести колени, но ловкие пальцы обхватывают член, выбивая громкий стон. Роман так приятно обводит головку, имитируя при этом фрикции бёдрами, что Билли жмурится до красных кругов перед глазами. Он не знает куда деть руки, тело кажется чужим, и Билл не замечает, как в рот толкаются длинные пальцы. Роман держит за челюсть, проводит подушечками по шершавости языка. У Билли глаза огромные, и краснеет он до кончиков ушей. Это конец. Рот освобождают и младший Годфри давится вздохом. Он чувствует, как пальцы проходятся по входу, а Роман шумно сглатывает, предвкушая. Мальчик почему-то вспоминает про диких зверей, которые играют со своей жертвой, дабы мясо было слаще. Билли целуют по-французски, Роман медленно вводит две фаланги, и нутро скручивает от шипящей боли. Младший кусается, нечаянно и больно, но братца устраивает. Он улыбается почти восхищенно. Двигается медленно, внутри тепло и очень узко, Роман и представить не мог, что можно получить такое удовольствие от петтинга. — Потерпи, Билли-бой. — Горячо в самое ухо и Билли терпит. Свыкается с болезненным и странным ощущением, пока Роман увлеченно вылизывает молочную шейку. Говорят, что терпение — добродетель. Мальчик верит в это охотно, ибо внизу становится легче и приятнее. — Р-роман… — Мальчишка смотрит удивленно и сжимает ладонями плечи. Старшему от этого дурно, он вводит пальцы глубже, касаясь мокрого лба своим. Это слишком, все слишком. Все происходящее Роман бы сравнил с самым охуенным приходом. Билли чувствует себя странно пустым без пальцев внутри, но у старшего брата есть кое-что получше. Головка проскальзывает плавно. Роман жмурится, как кот, поймавший мышку. Младший готов взвыть от натяжения внизу живота, но видя столь довольного брата, выдавливает легкую улыбку. Роман изо всех сил сдерживается от того, чтобы закинуть худые ножки себе на плече, сдавить горло рукой и вытрахать из мальчишки всю жизнь. Но светлая сторона ещё трепещет, заставляя входить медленно, растягивая стенки. Биллу очень везёт на эту сторону брата, ведь темная подсказывает ему вцепиться мертвой хваткой. Роман толкается глубже, Младший Годфри открывает рот в немом стоне, такое единение с братом отключает голову и Билли действует на ощупь: хватается за шею, прижимается губами к острому подбородку, чувствуя, как член скользит внутри. Излишняя откровенность заставляет сорваться. Движения быстрые и хаотичные, Билли царапает плечи, срываясь на крик, когда член задевает чувствительную точку. Роман наваливается сверху, буквально фиксируя тело под собой. Кушетка под ними нещадно скрипит, как самое лучшее интро. Всхлипы, стоны и влажные шлепки кожи о кожу сливаются в личную симфонию Романа Годфри. Воспалённое сознание подсказывает, что Билли нужно высечь, пустить немного крови и дать урок по глубокому минету. Но позже, в самом ближайшем светлом будущем. Пока что демонам, роящимся в голове, достаточно чувствовать, как острые колени обнимают бёдра, а стенки судорожно сжимаются. Роман точно знает, когда эйфория отступит и все закончится, он пожалеет обо всем и захлебнётся в Билли окончательно. Билли же особо не думает, его старший брат выглядит невероятно счастливым, вторгаясь внутрь, а значит все правильно, и чертовски приятно. Мальчишка трясётся и пачкает спермой живот, Роман хрипло стонет его имя и говорит, что любит больше всех на земле. Он кончает внутрь, стиснув Билли за бёдра. Тело наполняется илом, Роман накрывает брата, что так доверчиво прижимается к нему влажной щекой. Нужно бы сказать что-нибудь или сдать самого себя в полицию, но сон приходит нежданно и последнее, что Роман чувствует — трепетный поцелуй в щеку и свой запах на мальчишеской коже.