Четвёртая "встреча"

Михаил Афанасьевич часто видел сны. Порой они были такими реальным, что сложно было понять, что это сон. Вот и сейчас писатель ворочается в кровати, думая, что уже не в силах заснуть. Что же, таблеток от бессоницы у него, к сожалению, нет, поэтому оставалось лишь подняться с кровати, пойти на кухню и хотя бы попить воды. Тихо поднявшись на ноги и накинув халат, Михаил Афанасьевич проследовал на кухню. Острожно раскрыв шкаф, Булгаков начал нащупывать свою любимую кружку. Но, то ли сам писатель был сонным, то ли с самой кружкой что-то приключилось, но найти её он не смог. — Да не ищи, нет её там, — вдруг послышался скрипучий голос сзади. Булгаков вздрогнул. Этот голос казался ему слишком знакомым, но писатель никак не мог вспомнить, где его уже слышал. Да и вообще наличие чужого голоса в квартире было странным и пугающим, ибо гостей у Михаила Афанасьевича на данный момент не было. «Всё, я точно сошёл с ума. Психушка», — констатировал писатель и испуганно обернулся. Вид, который застал Булгаков, был довольно… Не сказать жутким. Возможно, просто странным. В своей жизни писатель уже увидел вещи более ужасающие, нежели это. За кухонным столом, закинув ногу на ногу, сидел сам Николай Васильевич Гоголь и неторопливо пил чай из той самой кружки, которую никак не мог найти Булгаков. — К слову, чай тут ужасный, — сказал с видом крайнего неудовольствия Гоголь, отодвигая кружку. — Ну, что ты встал, как вкопанный? Садись, авось не съем. Булгаков на ватных ногах подошел к столу и сел подле Николая Васильевича. Тот продолжал невозмутимо пить чай, который сам же минуту назад раскритиковал в пух и прах. Вот странный человек, ей-богу. — Н-николай В-васильевич, вы так больше не пугайте, меня чуть сердце не хватило, — заикаясь, сказал Михаил Афанасьевич. — Получается, я сплю? — Спишь, — кивнул Гоголь. — А… Зачем вы тогда пришли ко мне? Опять будете ругать? — спросил Булгаков, вспоминая их прошлую встречу. — Нет, ругать тебя пока не за что. — Ну, Слава Богу, — облегчённо выдохнул писатель. — А зачем же тогда? — Да вижу, духом ты пал… Отчего же? — спросил Гоголь, внимательно посмотрев в глаза Булгакову. — А как тут не упасть-то, Николай Васильевич. Дела идут не очень: гонения, косые взгляды… Вы только представьте, 298 ругательных отзыва и всего 3 доброжелательных. Да неужели мои произведения настолько плохие?! А всё дело в том, что я, видите ли, «враг революции»! — Надо же, не поленился, посчитал… — с доброй усмешкой сказал Гоголь. — Только вот, зачем? — Просто, — пожал плечами Булгаков. — Только время зря потерял, — строго сказал Николай Васильевич. — Помру я скоро… — вздохнул Булгаков. — Ну, помирать тебе пока рано, ты ещё главный труд своей жизни не написал, не забывай об этом, — спокойно ответил Гоголь. — Вы про «Мастера и Маргариту»? — уточнил Михаил Афанасьевич. — Именно, — кивнул Николай Васильевич. — Ну и что? Пусть останется для всех загадкой, — горько улыбнулся Булгаков и, подумав, добавил, — как второй том «Мёртвых душ» — Так, ты глупости мне эти брось и с меня примера плохо не бери. Не вышел — и слава Богу, всё равно он у меня не получился, а твой труд — это венец твоего творчества. Не смей с ним ничего делать, понял? А сделаешь — гнев мой будет страшен. Уяснил? — Так точно, — буркнул Булгаков. — И да, вот что ещё, — сказал Гоголь и стал более серьёзнее и строже, нежели прежде. — Запомни, путь писателя тяжёл и тернист. Но ты помнишь, что писал Пушкин? Писатели — мученники и пророки. Ты думаешь, мне было легко? Нет, голубчик. Знаешь, сколько критики обрушилось на мою последнюю книгу ещё при моей жизни? Все, как один сговорились: и славянофилы, и западники, про Белинского я вообще промолчу. Никто так более меня не громил. Тяжело было. Так вот, и ты должен пройти этот путь до конца, и поверь, имя твоё не угаснет на устах потомков. Пусть не сейчас, пусть не через десять лет, но потом, обязательно, хоть и не писатель, но имя его обретёт бессмертие. И покуда будут помнить и читать тебя — до конца не умрёшь и ты. Я сам в этом имел счастье убедиться. А теперь прощай. Гоголь допил тот самый ужасный чай, поднялся со стула и направился в сторону входной двери. — Как? Уже уходите? — грустно спросил Булгаков. — Да, мне нельзя тут долго находиться, но поверь, мы ещё встретимся и не расстанемся уж никогда, — пообещал Гоголь и, похлопав писателя по плечу и шепнув что-то вроде «Крепись!», ушёл. Булгаков вздохнул, вернулся обратно в кровать и прикрыл глаза. Теперь он на все сто процентов уверен, что это сон. Но слова, сказанные ему Николаем Васильевичем, он будет помнить всегда, даже на яву.