Девочке запретили влюбляться

Ярко-голубые глаза, сравнимые лишь с ясным весенним небом, в котором нет ни единого облачка и не единой тучки; пухленькие щёчки, вечно алеющие естественным румянцем, две аккуратно заплетенные рыжие косички, тонкий слой розовой помады-блеска на тонкой полосе губ; але­бас­тро­во-белая блузка и чёрная, как смоль, юбка-карандаш до колен, светлые чулочки на стройных ножках, тёмные туфельки с каблуком — именно такой Чую Накахару знает вся школа: учителя, одноклассники, директор и все-все прочие. Её приводят в пример всем и вся. Её фотография украшает стенд с громкой надписью «гордость школы». Она идеал. По крайней мере так думают все-все, не считая Осаму Дазая. Осаму — это тот самый, не будь которого, окна школы были бы целы; двое его одногодок не лежали бы сейчас на больничных койках с переломами и многочисленными синяками, а Чуя так и оставалась идеальной для всех и вся. Но лишь Осаму знает, что Чуя Накахара — это небрежно рассыпаные огнено-рыжие волосы по хрупким плечам, чёрная матовая помада на губах, растянутых в ехидной ухмылке, чёрная футболка с декором в виде нецензурных выражений и мини-юбка, еле прикрывающие бедра девушки, гольфы с ЛГБТ флагом и потрепанные жизнью кроссовки в пыли. Лишь Осаму Дазай, что прогулял добрую половину семестра, но по успеваемости может составить конкуренцию самой Накахаре Чуе, знает, какая она настоящая. Лишь эти карие глаза видели как Чуя держит во рту тонкую сигаретку. Лишь этим искусанным губам позволено целовать «гордость школы». Лишь эти руки притягивали Чую к себе за талию и крепко-крепко обнимать. Лишь Осаму знает её настоящую, но никому не расскажет об этом, ведь Чуя Накахара принадлежит только ему.