Бьюти бутти

Нэнси всегда одевается так, будто думает, что ей всё сойдёт с рук. Хебин недовольно морщит нос и смотрит на сочную задницу Нэнси в коротких ярко-оранжевых шортах. Нэнси вся такая приятно «сочная», но Хебин почему-то неприятно. Она треплет свои выцветающие красные волосы на затылке и выдаёт: — У тебя на жопе след от скамейки. Нэнси косится через левое плечо и удивлённо поднимает брови, пытаясь что-то разглядеть на своей попе, хотя это совершенно лишено смысла. В парке около универа, где они сидят под палящим, жарким-жарким солнцем, кажется, что все только и делают, что пялятся на задницу Нэнси, больше ведь некуда. В этих отвратительно провокационных шортах Нэнси выглядит как поплавок. Подцепит рыбку какую и — бульк — пойдёт ко дну. Хебин сумноживает (это как складывать, но туже) руки на груди и смотрит с вызовом, мол, ну, и что делать будешь, Нэнси_блистательная_жопа? А Нэнси дёргает, будто отмахивается, плечами и хмыкает. — Ну и че, — отбивает. Волосы её чёрные, наверняка нарощенные, сверкают на солнце, словно сделаны из драгоценного камня. Гагата. Обсидиана. Она их перекидывает за спину и улыбается, и Хебин будто попадает в съёмку рекламы шампуня. Хебин даже перестаёт быть такой доёбчивой сукой ровно на пять секунд. Нэнси уходит, ступая по насыпной дороге из мелкого щебня словно по подиуму, покачивая бёдрами, а Хебин толкается языком в пирсинг на губе, прямо как у угодившей на крючок рыбины; Хебин тешит себя мыслью, что она хотя бы целая рыба, а не какой-то идиотский поплавок, и утонуть не может. … Нэнси приехала откуда-то из США, все её за это любят и почему-то уважают, как будто люди из штатов лучше других людей. У неё есть какое-то корейское имя, но она им не пользуется, потому что зачем? Некоторые, вон, придумывают себе английские имена, будто от этого они резко станут лучше, современнее, умнее, быстрее, выше, сильнее и вся хуйня. Как будто ты из себя весь такой Стив Роджерс капитан Америка. Хебин блевать от таких хотела. И на таких. И даже такими. Нэнси привлекала к себе непомерно много внимания. Даже внимание Хебин, а это ужасно раздражающе, учитывая, что Хебин хотела бы меньше отвлекаться от учёбы на задницу Нэнси в ярко-оранжевых шортах. Или на её идеально лежащие иссиня-чёрные волосы. На её мягкие линии тела, на постоянно оголяющийся живот, когда она поднимает руки. На белые локти, раз уж речь зашла о руках, а ещё на круглые колени. И на беглые взгляды тоже, кстати, они совсем не помогают. Хебин бы вообще предпочла не обращать на неё внимания. Но она не может: вместо разумного игнорирования, она зачем-то постоянно сравнивает её с собой и не находит ничего хоть немного схожего. Вот Нэнси идёт с подносом между столами, медленно выбирая, куда ей сесть. Она знает, что её никто не поторопит, не толкнет, не прогонит, она знает, что имеет право существовать вот так, а не иначе. Вольготно и, может быть, слегка по-хозяйски. Сегодня на ней кружевной топ, через который просвечивает выразительный белый бюстгальтер. И часть бюста. У Хебин зелёный горошек застревает в горле, все слова и колкости — вместе с ним, а Нэнси почему-то думает, что это отличная идея — сесть прямо к Хебин за стол. Прямо перед ней. Отлично, супер-замечательно. У Нэнси совсем нет вкуса: ни в одежде, ни в людях. — Доброе утро, — Нэнси так улыбается, будто действительно рада оказаться с утра в университетской столовой. Может, она и рада — кто знает, что творится в этой голове, — но вот Хебин уже начинает мутить от её счастливого вида. Грудь у Нэнси действительно большая. Больше, чем у всех студенток этого университета, наверное, даже больше самого университета. Хебин агрессивно откусывает кусок курицы и не хочет, чтобы мысли о груди Нэнси преследовали её целый день. И целую ночь. Не хочет. Пожалуйста, не надо. — Доброе, — говорит Хебин с набитым ртом, стараясь смотреть Нэнси в глаза, но отвлекается то на прядь волос, то на точку посреди щеки, то неотвратимо опускает взгляд вниз. Глаза Нэнси улыбаются так хитро, будто знают, о чем Хебин думает. Никто из них не приступает к еде: Нэнси — потому что прилипала; Хебин — потому что есть в подобной обстановке не получается совсем. — Слушай, твой топ. Немного, знаешь, вульгарный. Хебин сама думает о том, какая же она нетактичная скотина, токсичная дура и просто хамка, но Нэнси солнечно улыбается и оттягивает край топа, прозрачного этого, дурацкого, салатового цвета. — Нравится тебе, да? — Нет! — с возмущением выпаливает Хебин, сдавая себя с потрохами. — Он же совсем прозрачный! — Ты смотришь только на него, я же вижу. Могу подсказать на каком сайте заказала, не стесняйся, — Нэнси смеётся и дурашливо бьёт Хебин по плечу, нагибаясь через весь стол. Её грудь подпрыгивает в бюстгалтере, как и все нормальные груди такого размера. Хебин краснеет стремительно, начиная ушами и заканчивая где-то в районе рёбер. Она отодвигается от стола и хватает стакан с колой, чтобы скрыть за ним своё лицо. Громко тянет газировку из трубочки, пока Нэнси, улыбаясь добродушно и весело, цепляет палочками свой удон. А потом плюхает опустошённый стакан на стол и всё получается слишком громко: — Все смотрят на твои сиськи, Нэн, не будь дурой, — получается быстрее скороговорки. Мысль о том, какая же она все-таки мерзкая и нетактичная настигает её опосля, уже после того, как Нэнси меняется в лице и втыкает палочки в удон, будто, кажется Хебин, это не лапша вовсе, а кукла вуду. Нэнси шумно вздыхает, складывает руки на столе и наваливается на него всем телом, выглядят при этом так натянуто, что Хебин не остаётся ничего другого, кроме как ожидать взбучки. — Тебе не нравится? — спрашивает, стараясь все так же улыбаться, но Хебин видит, что той уже не весело и не смешно. Нэнси немного потряхивает, но не совсем понятно: от гнева или от бессилия. Хебин решает, что сегодня она ахуенная правдорубка ебать. Слова для лохушек: она в ответ корчит кислую гримасу, такую, будто где-то немного подванивает, но не прям чтобы совсем воняет — кое-какие тормоза всё-таки имеются. — И чем же я тебе не угодила? Вставай, рассказывай, — тихо давит Нэнси. Хебин не нравится видеть Нэнси такой; в груди появляется чувство, будто надо быть настоящей мразью, чтобы её разозлить. Становится ужасно стыдно, но рот говорит раньше, чем она успевает должным образом обдумать ответ. — Ты выглядишь как шлюха, а мне не нравятся шлюхи. Нэнси дёргается, как от пощёчины, и Хебин искренне не может её понять. — С чего ты вообще взяла, что я должна тебе нравиться? — Ну, шлюхи созданы для того чтобы нравиться, — объясняет Хебин, — разве я не права? Нэнси почти багровеет от злости. Её глаза блестят и Хебин почти паникует, потому что это не то, какой реакции она ожидала. Нэнси отодвигает поднос, видимо, чтобы не смахнуть его случайно со стола, и выглядит очень и очень решительно: — Мне очень жаль, если ты в первый раз видишь сиськи, — почти шипит она, придвигаясь ближе к Хебин, — но их наличие не делает из девушек шлюх, уясни это, пожалуйста, раз и навсегда. Хебин не может смотреть ей в глаза, но сейчас уже по другой причине, глубоко жалея о том далёком времени, когда самой большой её проблемой было не попасться с поличным на том, что пялишься на чужой бюст, и поворачивает голову на три четверти. Ей уже стыдно, а что будет через час? Завтра? С ума сойти, как от Нэнси приятно пахнет. Собственно это всё, о чем она думает. Одна прядь волос Нэнси окунается в мисо-суп, но она так решительно и злобно откидывает волосы назад, что Хебин даже не думает смеяться. Нэнси предсказуемо берет свой поднос в руки и уходит в другой конец столовой, всё также шагая от бедра, как обычно, с прямой гордой спиной. Хебин накручивает нитку из своих дырявых лохматых джинс на палец и рвёт её. Есть совсем не хочется, а идти на японский тем более. В столовой пахнет соевым соусом и пищевой содой, через окна под потолком светит всё ещё очень жаркое, без пары дней летнее солнце. Хебин нехотя доедет обед и решает не идти на пары вовсе. Настроение наипоганейшее. … У Хебин на удивление много подруг, особенно для её скверного характера. После обеда, в тот самый момент, когда Хебин намеревается уйти домой, её ловит Тэха за локоть и хитро жмёт губы в напряжённой, неестественной улыбке. Она тихо здоровается, бросает взгляды по сторонам исподлобья — сначала влево, потом вправо, — спрашивает так, будто выведывает страшную тайну: — Ты что, с Нэнси болтала? — и почему-то хихикает. Хебин не без причин не любила Тэху: та вызывала в ней тревогу. Её движения всегда были резкими и скованными, словно она не могла расслабиться ни на секунду, а её речь была тихой и напряжённой, как экзорцизм. Тэха пыталась совместить свою взвинченность с желанием казаться миленькой и вкупе этот коктейль получался изрядно дёрганным. За логикой Тэхи Хебин, кстати, никогда не могла проследить, и в общей компании приятельниц предпочитала оставлять возню с Тэхой на кого-нибудь другого; ей было просто напросто тяжело. И вот Тэха повисла на её локте мёртвым грузом. — Мы болтали, но неудачно, — говорит Хебин и старается мягко отцепить пальцы Тэхи. Тэха делает такие большие-большие глаза, словно щенок, и всем видом просит рассказать, что же это значит, почти вибрируя от нетерпения. — Я видела, что Нэнси сама села к тебе! — Ага, — бесцветно отвечает Хебин. — Она села, а я назвала её шлюхой. — О, — Тэха резко тушуется и мрачнеет. Она поджимает губы и дёргает уголком вниз, но только одним, будто она испытывает не до конца негативные чувства. — За что? — Хуй знает, Тэха-я, отъебись пожалуйста, приятного аппетита, — отмахивается Хебин, и Тэха сама отпускает её руку. Хебин знает, что Тэха расстроилась. Если обижать людей, то делать это наверняка: болезненно и плохо. Хебин готова подойти к любому и сказать что-то плохое, совсем отвратительное, потому что настроение диктует быть поганой сукой до самого конца. Никогда не бывает хорошего фильма без антогониста, и Хебин готова взять эту роль на себя, даже если их любительская бытовуха в антоганизме не нуждается. Дома она открывает банку пива, которую оставила на чёрный день, смотрит случайные видео на ютубе, и, так и не переодевшись с улицы из косухи в пижаму, засиживается настолько, что обнаруживает себя в час ночи всхлипывающей под клипы твайс. Она пьёт разбавленное водой пиво, потому что неразбавленное бы давно кончилось, и думает: может быть покраситься снова в красный? Прямо сейчас? Или сбрить вымывшиеся волосы к черту? Ведь содрать с себя что-нибудь хочется невыносимо сильно, и пусть это лучше будут волосы. Она отрезает себе чёлку, сидя перед зеркалом в ванной и рыдая без какой-либо понятной ей причины. Мёртвые розовые пряди рассыпаются по белой керамике раковины. Хебин смотрит на них, и чувствует непреодолимый приступ жалости к себе, а затем выворачивает кран с холодной водой на максимум, чтобы всё это смыть. Но волосы не смываются; напротив, пока она долго разглядывает свое странное, угловатое лицо, размазывая слезы вместе с тональным кремом по щекам, раковина засоряется, а воды становится так много, что она льётся через край. — Никто тебя не пожалеет, — злобно выговаривает она, вцепившись в раковину так сильно, будто, надавив ещё немного, та пойдёт трещинами, — и жаловаться тебе некому. Злобная, паршивая сука! — и окунает голову вниз. … Ёну была лучшей подружкой Нэнси, но по какой-то причине они больше не общались. Об этом Хебин узнает от Дэйзи, с которой они сидят в библиотеке, готовясь к зачёту. Хебин рисует на полях тетради член, как только Дэйзи начинает говорить о Нэнси, потому что хотя бы это может отвлечь её от агрессии, от которой ничего не подозревающая Дэйзи может пострадать. Хебин абсолютно не умеет держать себя в руках, даже когда хочет, а если не хочет — то совсем беда. Членов на своей жизни Хебин видела мало, да и рисовала плохо, поэтому получалось не очень. Дэйзи, ужасная болтушка, сидит как на иголках, потому что её распирает нетерпение, и в один момент она, будто договорившись сама с собой, кивает, выпаливая: — Весь уник говорит о том, каких ты дел вчера наворотила, — догадаться к чему она склонит дальше не сложно: — чего тебе Нэнси такого сделала? Не успевает Хебин в ответ съязвить, как ей прилетает в затылок мятая бумажка. Дэйзи успевает с гиканьем поднять её с пола, пока Хебин оглядывается за спину в поисках тех, кто бы мог это сделать, и читает: — Сумасшедшая сука! — радостно объявляет она. — Это тебе, — определяет Дэйзи ничуть не меняясь в лице, и незамедлительно кладёт бумажку надписью верх прямо перед носом Хебин. Хебин смотрит на изощрённую стенографию, очевидно сделанную наспех, и даже не знает, как нужно реагировать. Прежде всего, ей надо либо подумать над своим моральным обликом, если адресатку так легко определить по обращению «сумасшедшая сука», либо взять пару уроков непоколебимой уверенности в себе у Дэйзи, которая даже не стала рассматривать вероятность, что записка может быть адресована ей. Ну, а во-вторых, раз она сумасшедшая сука, то стоило бы поднять шум в библиотеке и начать искать виновника, но Хебин резко осознаёт, что ей должно быть фиолетово на все, поэтому «во-вторых» отпадает. Она демонстративно аккуратно складывает бумажку и кладёт под чехол телефона. — Такое достояние, — говорит, — не забуду. — Как думаешь, кто это? — интересуется Дэйзи, упираясь щекой в кулак. — Да буквально кто угодно из миллиона друзей и обожателей Нэнси. Даже гадать не буду. — И тебе не интересно? — По хуям. Дэйзи хмыкает и перечеркивает что-то в своих конспектах. Хебин флегматично колупает лак на своих ногтях с таким видом, будто бы ничего не произошло, но на самом деле из последних сил сдерживает свою злость. Дэйзи же тему исчерпывать не хочет: — А ты видела вообще, что вчера Нэнси твиттнула? Жесть конечно, ты наверное капец её задела, я, — Дэйзи осекается на полуслове как только перехватывает холодный взгляд Хебин, полный раздражения, но истолковывает его как-то не так: — Ты её наверное не читаешь, да? — Да, — обескураженная вопросом отвечает Хебин и резко перестаёт злиться. Одна авантюрная мысль приходит ей в голову; она открывает телефон и переименовывается из «знаю все техники ниндзюцу» в «сумасшедшую суку». Твиттер — не ее сильная сторона, и Нэнси вообще находится у Хебин в чс, чтобы не раздражать лишний раз, но Хебин резко решает сменить стратегию и убирает её оттуда. Нэнси скучная, у неё на юпе стоит удачная селка, а в имени — «Sweet Nan». Что может быть хуже. Сладкая Нэн пишет: «Осознание что некоторые девушки считают нормальным назвать других шлюхами просто за то как те одеваются приводит меня в ужас. Почему я продолжаю слышать это в наше время?» «Я знаю что здоровый человек такого не скажет, пожалейте лучше малышку Хебин, ей сейчас тяжелее чем мне :(». Хебин от злости скрипит зубами… …и агрессивно ставит лайк. Дэйзи заинтересованно прикусывает кончик ручки. Одно её торчащее ухо смешно выглядывает из густой копны высветленных волос. — Решила подписаться? — смешливо хмыкает она, будто всё на свете знает. — Может всё-таки помиритесь? — Мы не ссорились, она просто шлюха тупая. Дэйзи вздыхает и возвращается к конспектам. … Нэнси не за что ненавидеть. Она никогда не поступает плохо, никогда не говорит ничего такого, к чему можно было бы прицепиться, всегда сильная духом и тверда в своих убеждения, прямо как капитан Америка. С Хебин же всё ровно наоборот. Когда Хебин пытается отрефлексировать своё поведение (а делает она это очень редко), то приходит в выводу, что ей легче повеситься, чем что-то поменять. От отвращения к себе подчас просто тошнит. Хебин не впервой такое чувствовать. Она не знает, как разомкнуть этот бесконечный круг, ведь круг на то и круг, что из него нет никакого выхода: всё, что она делает, либо плохо специально, либо плохо случайно (чаще второе на самом деле), и любое плохое решение приводит к ещё более худшему результату, для которого снова нужно решение, а потом результат опять категорически плох и так без конца. Хебин бы сравнила это с тем чувством, когда ты наступаешь в собачье говно. Только вся твоя дорога усыпана собачьим говном. Состоит из говна. И даже сама Хебин в некотором роде — говно. Хебин смотрит в хмурое небо и тоже хмурится. Сегодня на улице не холодно, не жарко и совсем немного ветрено — хороший денёк. У неё слишком мало сил, чтобы разобраться с этим самостоятельно. В общем-то она и думает — пусть всё идёт как идёт, хуёво — да и ладно, и не из такого выбирались. Закончит универ сукой, начнёт новую жизнь нормальным человеком, который не хочет вцепиться в лицо девушке, что просто красиво стояла. И немного дышала (тоже, кстати, красиво). На крыше пристройки универа нет ничего, кроме скамейки, — так вот там она и сидит. Скамейка есть, а урны нет, поэтому все окурки сбрасываются традиционно в банку из-под спрайта, потому что Хебин может быть и мразь, но не мусорщица. Дым от сигареты исчезает в воздухе моментально — его уносит резкий порывистый ветер. Сюда может подняться любой желающий, но в учебное время тут обычно никого. Кроме Хебин, которая решила не идти на скучную пару к преподавателю, который ей не нравится. Пара, если хотите знать, снова по японскому. Она думает о последней серии блича и о том, как же ей на самом деле скучно живётся, раз она пересматривает его в третий раз. Ветви старых, недавно отцвевших каштанов, бросают тени на лицо Хебин, она сонно прикрывает глаза, запрокинув голову, чувствуя себя ящерицей на камушке. Ветер треплет листья каштана и бледно-розовые волосы Хебин, и на пару секунд она думает, что всё не так уж и плохо, она снова себе накрутила. Сессию закроет, хуйню говорить перестанет — всё наладится. Даже извинится перед Тэхой, наверное. Тэха не заслужила такого отношения. Никто не заслужил. Краем уха Хебин слышит, как кто-то аккуратно толкает старую дверь, ведущую на крышу, и осторожно шагает по ступеням железной дряхлой лестницы. Она любопытно вытягивает голову, одновременно с этим зажигая вторую сигарету. Сердце незамедлительно пропускает удар. В этот раз Нэнси в леопардовых брюках и обычной чёрной футболке. Она замечает Хебин сразу и пару секунд безэмоционально глядит, прежде чем сесть к ней на скамейку. Хебин беспокоится, что её слова всё-таки задели Нэнси достаточно сильно, раз та надела брюки; Хебин и не припомнит, когда видела её в штанах последний раз. Волосы Нэнси кажутся драгоценными: они насыщенно-чёрные, сияющие и густые — Хебин невольно потягивается к своими умирающим «огрызкам» и грустно вздыхает. У неё никогда не будет таких. Когда Нэнси поворачивается к Хебин, её лицо выглядит необычайно неприветливым, чего, конечно, и стоило ожидать, но всё равно то ли неприятно, то ли больно. Хебин случайно сталкивается с ней взглядом, и сердце снова пропускает удар. Она нервно затягивается. Леопардовые брюки всё равно та ещё пошлость. — Угостишь сигаретой? Хебин удивлённо дёргает бровью. — Давно куришь? Нэнси хмыкает: — Какая разница? Угостишь или нет? — тон её голоса обычно напоминает кошачье мяуканье, но сейчас будто немного огрубел. Видимо, специально для Хебин. Эксклюзив. Хебин тихонько фыркает и протягивает открытую пачку. Нэнси ловко вытягивает сигарету и вопрошающе смотрит. А, зажигалка. Вместо того чтобы просто дать ей самой закурить, Хебин зажигает огонь и держит его в кулачке, уберегая от ветра и заставляя Нэнси недовольно тянутся к её руке. Ей нравится так делать с другими людьми, потому что это весело и почти интимно, будто вы собираетесь поцеловаться. Но с Нэнси совсем как-то не весело: её взгляд суровый, а сама она в этом положении какая-то беззащитная, и Хебин ловит себя на абсолютно неожиданно подступившем приступе нежности. Но тут же одергивает себя. Нэнси поверхностно курит, не втягивая в себя дым, и Хебин так и норовит это как-то прокомментировать, но стойко молчит. Это её новое решение — держать язык за зубами. Сегодня она хорошая Хебин, она встаёт на верный путь, больше никакого говна и… — Ну теперь-то я нормально выгляжу по-твоему? — Брюки говно, — бросает Хебин облегчённо, не дав себе даже секунды на обдумывание ответа. Нэнси закатывает глаза и выглядит не просто весёлой, а почти довольной, когда откидывает назад голову, и её лицо всё такое красивое, а ещё эти лучи солнца на её шее и каштан этот цветущий, и банка спрайта вместо пепельницы, и короче всё. Идиллия. — Ты вообще в курсе, что сама выглядишь как помойная ежиха, которая даже спит в косухе, почему ты думаешь, что у тебя есть вкус в одежде? В Хебин этот ответ прилетает кирпичом по затылку и выбивает из головы все мысли. Нэнси только что сделала что? Что? Оскорбила Хебин? — А ты выглядишь, как порноактриса после съёмок групповушки с двойным проникновением, и это всё твоя одежда. Я не имею права об этом сказать? Нэнси бы поперхнулась сигаретой, если бы курила её, но Нэнси о ней, судя по всему, забыла до того давно, что та успела истлеть. Она тушит её остатки о скамеечку так, словно хочет, чтобы вместо скамейки была нога Хебин. — Нет, ты вообще не имеешь никаких прав, — чеканит она тихо, так, что Хебин даже не может оспорить этот факт. Нэнси сжимает кулаки достаточно сильно, чтобы большие пальцы хрустели будто в микрофон. Многие люди кричат, когда в ярости, но Нэнси становится очень тихой и сдержанной, и от этого так тошно, что лучше бы она была банши. — Ты больная? Ты о чем вообще думаешь? Какая, нахуй, порноактриса? — она замолкает секунд на десять, чтобы выпустить носом воздух, и вот это действительно громко, как кипящий чайник. — Свои фантазии оставь в своей голове и больше никогда, никогда, НИКОГДА не открывай рот. — Она одним злобным движением бросает окурок вниз и есть в этом что-то от вудуизма. — В любой компании я стыжусь, когда речь заходит о тебе, — она смотрит, как рыба, пусто, — потому что если о тебе и вспоминают, то только когда ты творишь хуйню. — Нэнси много и мелко кивает, соглашаясь со своими же словами. — Они все смотрят на меня и ждут, как я на этот раз тебя оправдывать буду, будто я твоя менеджерка. Никак не буду. Это такой позор. Последние слова она выплюнула, словно жвачку, и встала со скамейки. Хебин может поклясться, что она единственная, кто видит Нэнси настолько злой. Ещё чуть-чуть и вокруг неё возникнет зримая чёрная аура. Тоже, можно сказать, эксклюзив. Еще один порыв ветра превращает Нэнси в героиню аниме про боевые искусства типа блича или самурая чамплу. Ей не хватает катаны, огонь в глазах уже имеется. Может, будь у неё меч, то она бы уже прикончила её и дело с концом. Краем глаза Хебин замечает рыжеватую кудрявую макушку и сразу опознает, чья она. Дэйзи вообще, насколько Хебин известно, не курит, но тусить на крыше это ей, конечно же, не мешает. Дэйзи любопытно пялится то на Нэнси, то на Хебин, пытаясь понять, что к чему, а Нэнси, преодолев эту секундную заминку, стремительно уходит с крыши, пихнув застрявшую у выхода Дэйзи плечом. Она определенно любит покрасоваться. Хебин делает вид, что ничего не произошло, и достаёт новую сигарету, откинувшись на спинку скамейки. Дэйзи выглядит озадаченной и немного нерешительной. — Как думаешь, она специально? — Что? — неприветливо зыркает на неё Хебин. — Ну, — Дэйзи неловко шкрябает затылок, — толкнула меня, что ещё. Хебин лениво рассматривает узоры облаков и понимает, что поддерживать нормальный диалог не в состоянии. Откуда-то с улицы приносит запах жареных сосисок. — Ты выглядишь так, будто ничего ей не ответишь. Так что может быть и специально. — Но Нэнси же… — Дэйзи запинается, потому что внезапно осознает, что без понятия «что Нэнси», они друг с другом даже ни разу не здоровались. — Нэнси, — её имя Хебин произносит с издевкой, но получается отчего-то горько, — сказала, что ей стыдно, что она со мной знакома. Дэйзи молча садится рядом. Неловко покусывает губу. Под солнечными лучами её волосы выглядят совсем светло-рыжими, почти огненными. Они беспорядочно вьются и обычно Дэйзи убирает их в хвост, но сегодня она заплела две тугие косички. Даже и не верится что ей двадцать лет, выглядит едва ли на тринадцать. Гигантский контраст с Нэнси, небо и земля. — Мне тоже иногда бывает стыдно, знаешь, — Дэйзи улыбается натянуто и протягивает Хебин пару листов, — держи. — Что это? — Хебин решает не только не заострять внимания на ответе Дэйзи, но и вообще о нём не думать. — Тест на дом по японскому, Наоми-сенсей сказала, что ты не была на её парах две недели. Хебин берет тесты и тут же сворачивает их в трубочку, чтобы засунуть в боковой карман рюкзака. — Ок, спасибо. — Я бы на твоём месте не злоупотребляла лояльностью преподавателей, — осторожно добавляет Дэйзи, не рассчитывая, впрочем, до Хебин достучаться. — А я бы на твоём месте не совала свой нос в чужие дела и не давала бы непрошенных советов, — Хебин, в противовес враждебности своих слов, лучезарно улыбается, будто бы хвалит Дэйзи за что-то, а потом хлопает её по плечу и встает. Дэйзи напряжённо вытягивается, изображая на лице ворох непонятных Хебин эмоций, но Хебин игнорирует и это. Когда Хебин уже уверена, что никакого ответа не услышит, в спину ей прилетает до того решительный пассаж, что Хебин сомневается, действительно ли это Дэйзи: — Хватит вести себя как кусок дерьма. Это уже не смешно. — Без сопливых разберусь, — хмыкает через плечо Хебин. … По всему универу гуляет слух, что семестр кончится отличной вечеринкой в чьём-то огромном доме; может быть — в доме Нэнси, а может — в пентхаусе Усока, смотря чьи родители быстрее свалят куда подальше. Хебин любит выпить и повытворять всякой херни, но думает, что прослыла таким противным желчным пузырем, что в этот раз вечеринка справедливо пройдёт мимо неё. Дэйзи игнорирует существование Хебин целую неделю, а у самой Хебин отлично получается делать вид, что её это ни капли не заботит (по крайней мере ей так нравится думать). Она стоит в коридоре на втором этаже универа и ждёт своей очереди отвечать устный экзамен по японскому. Дух последнего экзамена витает в воздухе и его холодное дыхание Хебин чувствует даже у себя на затылке, несмотря на то, что для неё этот экзамен совсем не последний (её ждёт как минимум три пересдачи через две недели), но общее приподнятое настроение ощущается почти физически и это невозможно игнорировать. Будучи в приятных чувствах, она сегодня утром поменяла пирсинг в губе, заменив стальной шарик на красный камешек-капельку, издалека походивший на каплю крови. И волосы, кстати, снова покрасила в красный. И стрижку подравняла. Ещё и постирала косуху. В общем — привела себя в порядок в надежде чувствовать себя лучше. Внезапно Ену вылетает из кабинета, вырывая Хебин из своих мыслей, загораживая себе обзор какими-то листами. Она задевает Хебин плечом, чем на целую долю секунды открывает обзор на своё красное и мокрое лицо, и Хебин, не думая и секунды, зачем-то бежит следом за ней, видимо, по инерции. В очереди на экзамен она последняя и все равно вот-вот вернётся, думает Хебин, да и какая разница, даже если она капельку задержится. Ену заруливает в туалет и Хебин чуть не пропускает поворот, запоздало тормозя у двери, где слышит звук льющейся воды и видит каштановый затылок. Ену агрессивно трёт лицо мокрыми ладонями и то ли воет, то ли рычит себе в руки. Решительность Хебин испаряется в ту же секунду, как она видит состояние Ену, и она неловко застывает в дверном проёме, не решаясь подойти ближе. Да и Ену вообще не её подруга, какое ей должно быть дело, верно? Вот так и чувствовал себя Гарри Поттер, когда застал Драко Малфоя плачущим в туалете? Рука сама тянется к чужому плечу. Ену резко поднимает лицо и смотрит на Хебин красными глазами через отражение в зеркале. Её миниатюрное лицо выглядит чертовски злым, она поджимает губы и тут же резко бросает: — Чего тебе? Хебин одергивает руку, но чувствует себя хорошей девочкой-прилипалой, когда не уходит: — Что случилось? Ену сморкается и выключает воду. Всё ещё не поворачиваясь, она берет бумажное полотенце, которое мгновенно мокнет; чтобы высушить руки Ену понадобится где-то с десяток таких полотенец. — Ничего, — её голос хрипит от слез и напоминает расстроенную гармонь. Хебин не знает, что ещё можно сказать, поэтому неловко моргает и поджимает губы. — Эм, ну, — она откашливается, — ты же врешь. Ену саркастично складывает губы в «вау» и закатывает глаза. — Реально? Это ставит Хебин в полный тупик. Она так редко решает кому-то помочь, но вот черт её дёрнул в этот раз решиться на Действительно Доброе Дело. И как раз начинает происходить то, чего она так сильно боится: её добрые намерения никому не сдались. Пока Хебин думает как реагировать, Ену начинает рыдать по новому кругу. Это происходит за доли секунды: её лицо со спокойного сморщивается в какую-то неописуемую гримасу боли, и она начинает оседать на пол, непроизвольно схватившись за протянутую руку Хебин. Та без труда опускается следом, потому что секундой ранее её колени приняли решение подкоситься, и садится рядом (будто она ни секунды не сомневалась в необходимости своей помощи), слегка приобнимая уже трясущуюся в рыданиях Ену за плечи. — Боже, — на выдохе вырывается у Хебин, пока она судорожно ищет подсказку на чужом лице, — у тебя что-то болит? Ответом ей служит неразборчивый вой. — Мне мама звонила, — навзрыд говорит Ену, спустя несколько минут, — сказала, что брат в реанимации, он совсем маленький. Хебин не умеет поддерживать; она себя-то успокоить никогда не может, поэтому просто прижимает голову Ену к груди, позволяя звукам рыданий исчезать в плотной ткани своего свитера. — Ну-ну, — говорит Хебин шептом, — всё будет хорошо. Всё наладится. Хебин краем глаза замечает, что её собственные пальцы подрагивают, и начинает то ли от этого, то ли из-за всей ситуации нервничать и глубоко дышать. Это, вероятно, не паническая атака, хоть по ощущениям и похоже, но эмоции Ену накрывают Хебин с головой. Она чувствует что ещё немного и сможет совсем утонуть, ей бы, вероятно, не хотелось идти на дно из-за чужих проблем. Погладил бы её кто по голове. Хебин, понимая, что у неё страшно затекла нога за те десять минут, что они вот так сидят на холодном кафеле, предпринимает неловкую попытку подняться. — Ену-я, — всё ещё шепчет она, потому что не хочет лишний раз волновать Ену нормальной громкостью голоса, — давай встанем, застудишь жопу. Ену неожиданно для них обеих тихо всхихикивает и тут же замолкает, глубоко вздыхая. Она позволяет Хебин помочь себе подняться, а после этого снова идёт умывать лицо в раковине. Её опухшее лицо, к сожалению, не становится лучше, и она безнадёжно вздыхает. Дрожащие руки еле-еле позволяют закрутить кран с водой и Ену после тяжёлых в таком состоянии процедур снова поворачивается к Хебин, неловко тупя взгляд в пол. — Моему брату четыре. Мама сказала, что его сбила машина, поэтому, — Ену избегает пересечений взглядов, — поэтому я всё ещё не могу понять, насколько это серьёзно. Извини, что сорвалась на тебе, мне нужно ехать. Хебин молчит, будучи не в силах подобрать никаких слов для такой ситуации. Ену кланяется и смотрит в глаза Хебин меньше секунды, потом снова отводит их в сторону. Хебин сглатывает, поджимая губы в ободряющей улыбке. И стоит только Ену набираться решимости выйти из туалета, заходит Нэнси. На её ногах очень дорогие ассасинские кроссовки, это сразу понятно хотя бы по отсутствию звука шагов. Она отходит от двери, выпуская Ену, а сама заходит чуть погодя. — Эм, — Нэнси выглядит озадаченной, на её лице то появляется непонимающая улыбка, то снова исчезает. «Она не знает, как лучше подступиться..!» — осеняет Хебин. — Ты вроде должна вот-вот отвечать, нет? — Наверное, — отстранённо отвечает Хебин, умудряясь сделать это даже без намёка на иронию. Хебин вольготно подходит к зеркалу, чтобы посмотреть на себя, и видит только какую-то ошалелую неформалку, даже узнать себя не может. Зато пирсинг красивый. Нэнси молчит ещё долгие пару секунд, а потом сдаётся: — Что только что произошло? — Да ничё такого, — врет Хебин. — Это же не ты её довела? — подозрительно спрашивает Нэнси, оперевшись плечом о стену. — Я? А вы разве не ссорились? — вздёргивает брови Хебин, толкаясь языком в нижний ряд зубов. Она пока не может понять: оскорбляет её этот вопрос, или не очень. — А какая разница? Ссорились мы или нет, я готова тебе морду начистить, если это ты её обидела, — последняя фраза звучит так, словно Нэнси главная горячая цыпочка универа и все находятся под её покровительством, а она разруливает все универские вопросы. Хотя, погодите. Так и есть. Хебин поворачивается к Нэнси лицом. Сил на ругань у неё нет ни капельки, а ещё ведь надо умудриться японский сдать. Однако вопрос зачем Нэнси защищает Ену, если они друг друга терпеть не могут, крутится на языке. Вместо этого Хебин подходит чуть ближе, в надежде немного остудить пыл Нэнси или почему-то немного её напугать, и говорит: — Ну, допустим, я её довела. И что ты мне сделаешь? — голос Хебин звучит скучающе и безэмоционально, но, видимо, это и становится точкой кипения для Нэнси. Ответом на вопрос Хебин служит смачный удар в лицо. Хебин теряет ориентацию в пространстве, настолько ей больно, что перед глазами звёздочки, вспышки, метеоритные дожди — приходится схватиться за сушилку для рук, чтобы не упасть. Нэнси неудачно задевает пирсинг в её губе и только заметив это Хебин начинает ощущать во рту неприятный вкус крови. Она зажимает лицо руками и отходит к другой стенке. Адреналин и злость говорят ей ударить в ответ, а здравый смысл и обида подсказывают просто уйти, проглотив это. В конце концов, после всего, что Хебин наговорила Нэнси, она считает, что заслуживает это. Возможно в другой день она бы даже доплатила Нэнси за то, что та её ударила. Нэнси стоит у стенки и отчаянно трёт запястье. Очевидно, она не специалистка по рукопашным боям и уличным дракам - содранная (видимо, об пирсинг) костяшка красноречиво на то намекает. Конечно, расскажи кому, что Нэнси отпиздила её в универском туалете, никто не поверит, но Нэнси, будто бы испугавшись себя, жмется к стене и ошалело смотрит на Хебин. Она порывается подойти, но тут же решает этого не делать. Хебин понимающе грустно смотрит на неё, а Нэнси, почувствовав новый прилив злости, бросает: — Ты это заслужила, — и уходит. Хебин стекает по стене и снова садится на пол. Она сплевывает кровь в кусок бумажного полотенца и решает, что ей хватит одного. Что ж, возможно, она заслужила не только это. … С того случая проходит три дня, экзаменаторы по японскому отправляют на пересдачу, потому что с надорванной губой и полным ртом крови особо ничего не ответишь. В медпункте в тот день Хебин стойко молчит, когда её спрашивают, что случилось, Нэнси она не выдаёт. Ловит себя на переменчивом настроении: то думает вырвать ей все волосы, то обнимать и плакаться, прося прощения. За что? Да за всё, Хебин полная дура. Ену через пару дней пишет ей сообщение, рассказывая, как дела у её брата. В этот момент Хебин сидит на скамейке в парке под тёплым солнцем, в этот раз уже не как ящерица, а как ежиха, и чувствует себя немного счастливей, хотя причин никаких для этого нет, Хебин ведь даже не знает, как выглядит брат Ену. Да и о Ену она знает только имя и больше ничего. Но Ену точно неплохая девочка: в ходе разговора в твиттере узнается, что ей нравятся лакорны и фильм про Капитан Марвэл, а таким людям Хебин доверяет по умолчанию. Дэйзи звонит Хебин в тот же вечер, как все это случается, отчитывает за то, что Хебин не сообщила ей сразу, что что-то вообще случилось, и, чувствуя её искреннюю заботу, Хебин не может не расплыться в очень болючей улыбке. С зашитой губой особо не поговоришь, поэтому Хебин в ответ почти неожиданно даже для себя начинает плакать. Чтобы сохранить остатки гордости, что Дэйзи так упорно продолжает называть "инстинкт сохранения крутости", Хебин врёт, что губа у неё дрожит от боли - а не оттого, какая Дэйзи всё-таки классная, - вот бы приложить баночку пива, а Дэйзи делает вид, что верит, храни её за это господь. Плотину недель эмоционального напряжения прорывает всё та же Дэйзи, которая каждый день обещает приезжать куда Хебин скажет, и покупать ведро дынного мороженого, только «не плачь, пожалуйста, боже, ну что произошло, скажи мне, Бин-а, что случилось»? Хебин действительно тронута. Возможно, когда её комфортят, она готова выложить всю информацию на блюдечке: через пару дней их импровизированного конфетно-букетно-таблеточного периода Хебин отключает все тормоза и пишет длиннющую простыню Дэйзи, где извиняется перед ней и рассказывает историю с Нэнси с самого начала. А ещё о том, как на самом деле Нэнси ей нравится, и как она её бесит, и какая же она хорошая, и даже о том какой прикольный её салатовый топ и надо было всё-таки спросить интернет-магазин, когда была возможность, и всё это вперемешку с сетованиями на непрекращающуюся боль и потерю статуса мисс мира дветыщивсегда. Всё это напоминает какое-то слишком хорошее кино, несмотря на то, что впереди куча пересдач и возможно комиссия, где будут обсуждать её отчисление — тем не менее чувствует она себя хорошо. Солнце тепло греет лицо, а забота Дэйзи греет сердце. Кажется, у неё действительно есть хорошая подруга. И возможно будет ещё одна хорошая подруга. На коленях лежат конспекты по мировой истории, она их читает вскользь, параллельно листая ленту твиттера. Там Нэнси ничего не писала с того самого дня, когда ударила Хебин, но Нэнси в принципе редко сидит в соцсетях, как и полагается хорошим девочкам. В ленте ничего интересного, все угарают по какому-то новому лакорну с бой-лав линией «Афрадозиак», Хебин сопротивляется, чтобы не посмотреть какой-нибудь фан-мв, и закрывает ленту твиттера, чтобы не отвлекаться. Как только она поднимает глаза от телефона, то видит перед собой Нэнси. Это всё похоже на старое аниме про любовь, где пути двух героев постоянно пересекаются, а вокруг цветет вишня, пока они снова смотрят друг на друга, не веря, что им удалось снова встретиться. Хебин клянётся, что в соседней аудитории заиграла знаменитая песня wham!, та самая, с саксофоном. Неожиданно для себя Хебин улыбается. Она так редко улыбается без сарказма и просто потому, что рада кого-то видеть. Нэнси выглядит чудесно. На ней отвратительно короткие шорты красного цвета и леопардовый топ на тонких лямках прямо поверх кислотно-розовой водолазки, как будто она звезда диснея начала нулевых. Волосы собраны в высокий хвост и они такие густые и длинные, что невозможно не любоваться. На Нэнси, однако, нет и тени улыбки. — Извини, — шелестит она. Её рука перемотана эластичным бинтом; Нэнси прослеживает, куда падает взгляд Хебин и поясняет: — Твоя челюсть потянула мне запястье, — пытается шутить, но видно, что ей ужасно неловко. Хебин не может перестать улыбаться, потому что выражать счастье ей нравится больше, чем не чувствовать боль, да и взгляд она отвести не может. — Слушай, я правда погорячилась. Я не должна была тебя трогать, вне зависимости от... — но Хебин её перебивает. — У Ену брат попал в реанимацию. Она из-за этого плакала, — и улыбается так широко, что губа почти трещит по швам. — А ещё ты мне губу порвала, Нэн, — беззлобно жалуется она; злится она действительно не может, ведь в сравнении с её каким-то там дядей она ещё легко отделалась: того сутки тащили голого по снегу. Нэнси хлопает ресницами и бесконечно долго думает. На её лице эмоции с невероятной скоростью сменяют друг друга: удивление, ужас и сожаление. Она хватает Хебин за коленку и садится перед ней на корточки. — Прости меня, боже, правда, — в её глазах столько вины, что Хебин страшно неловко в них смотреть, — почему ты мне соврала? Хебин небрежно пожимает плечами и тихо смеётся, покачивая головой. — Я не знаю, — говорит она и касается рукой плеча Нэнси. Какая же она замечательная. — Поверить не могу, что дала этому произойти, — она раздосадовано утыкается лбом в острое колено Хебин. — Я живу в симуляции. — Боже, — Хебин смеётся, ласковым движением поднимая лицо Нэнси, — почему ты такая драматичная, — Хебин прерывается на короткий вдох, — и... красивая? Хебин думает: стоила ли разбитая губа и заваленный экзамен того взгляда и смущённой улыбки, которую Нэнси подарила Хебин в ответ? Определённо да. — Ты выглядишь отлично, Нэн. Ты всегда выглядишь отлично.