Больничный

      День за днём Бакуго напоминает себе, что нужно быть терпеливее. Он — врач, тем более, альфа, а значит со своими пациентами стоит общаться нежнее, не вызывая испуга или, не дай Бог, ответной агрессии. Но иногда сдерживаться от этих мудозвонов просто невозможно. Тупые вопросы, тупые недовольства, тупое всё. Кацуки в который раз напоминает себе, что стоило идти на кого угодно, но точно не хирурга. Да, в тот момент он не особо понимал на кого хотел учиться, и мать толкнула к спасению людских жизней, но уже тогда парень понимал — не его это. Думать уже было поздно. Особенно поздно — после восьми лет добивания этой профессии. Половину своей жизни он потратил на учёбу в универе, а остальную половину он потратил на ординаторскую и уже после сел работать нормальным хирургом. Бакуго напоминает о своей ошибке себе каждый день, когда уёбистые пидоры начинают пиздеть о том, как же грубо он с ними разговаривает и о том, что они его засудят. Несмотря на всю свою нелюбовь к этой профессии, из Кацуки отменный врач. И терять больнице такого ответственного и мудрого хирурга, который уже не впервые спасает чьи-то жизни настолько профессионально и чисто, было бы невероятно глупо. Поэтому любые конфликты гасят, но выговоры ему всё же присуждают — Кац-чан понимает, что заслужено.       Но даже так, мужчина ищет во всём плюсы, потому что жизнь в постоянном дерьме тоже не круто. Бакуго напоминает себе, что его окружают приятно пахнущие омеги-медсёстры, которые приносят каждодневные горячие чашки кофе в его кабинет. Милые омежки пытаются как-то соблазнить богатенького альфу своими глупыми, но удобными выходками, думая, что всё сойдёт им с рук. Кацуки довольствуется своим положением, не собираясь кого-то отшивать, но и не собираясь с кем-то встречаться, отговариваясь, что "хочет встретить ту самую". Младшие ординаторы хихикают, говоря, какой же Бакуго всё-таки романтичный. Ага, романтичный. Будет им до тех пор, пока в порыве гнева не запихает розу в задницу какому-нибудь ушлёпку, не побоявшемуся покуситься на его честь. Да, есть в таком мире придурки, которые пытаются трахнуть человека того же вторичного пола, что и они сами.       В общем плане, Бакуго тот ещё ловелас и холостяк. По крайней мере, в прошлом, когда юное тело активно фонило феромонами и каждый гон давался так же тяжело, как и глубокие вздохи аромата Шото. Этот омега заставлял терять его голову. Точнее, его запах. Такой ярко выраженный, но непринуждённый. Иногда с горчинкой, будто паприка. Пряный запах, заставляющий его терять голову. Хотя, наверное, нет. Не паприка. Возможно, корица вместе с мёдом. Он не стоял так часто рядом с ним, старался не вдыхать его запах и запретить себе даже думать об этом аромате. И во многом любил из-за этого срываться на других бедных омегах. Да только эти "бедные" омеги стонали развратнее шлюх из публичного дома. Мерзость. Аж блевать тянет. Он не представляет, как ему нравилось это. Хотя, скорее это нравилось его члену и гормонам. Но никак не разуму.       — Заебись, — Кацуки раздражённо взлохматил чёлку и перекинул хвост обратно за спину. Очки скатились с переносицы, и Бакуго закрыл глаза. С возрастом, конечно, врач стал умнее и сдержаннее. Но приличнее в словах от этого не стал. Как был сапожником, так им и остался. В принципе, его всё устраивает. Главное, что есть деньги, внимание омег к нему и репутация. И свой вес в людском обществе. Быть одним из лучших врачей в своём городе (а может, даже и в стране) это не просто плюнуть и забыть. — Внеплановый выходной? Рад, что все посъёбывались в другие больницы. Теперь можно и открыть не менее внеплановый вискарь и немного его хлебнуть. Нервы не восстанавливаются, — буркнул себе под нос хирург, с хрустом в спине потягиваясь. Остывший кофе в чашке непривлекательно блестел от света больничных ламп, а хмурая погода за окном заставляла его несколько расслабиться. Солнце никогда его не привлекало.       Скрипнула дверь, и ранее появившееся настроение тут же отвратительно сморщилось в неприглядное дерьмо. Врач с холодным выражением лица обернулся к пациенту придурку, что неловко мялся у порога. Деку. Припёрся, наверное, поболтать о своих отношениях и детях. Типичная омега. Но с другом детства ему нравилось говорить, пусть и о такой мелочи и ерунде. Изуку был хорошим, но слишком наивным. Именно это его и бесило в Мидории. Да и во всех, подобных другу, омегах.       — Я и не думал тебя увидеть в ближайшие дни. Кажется, мы буквально недавно общались по телефону, — Бакуго более расслабленно покосился на неловкого Деку, и глазами указал на пустующую кушетку. Стульев тут не было, если не считать его кресла, конечно, потому что Кацуки любил, когда в помещении свободно и всё разложено по местам. Иначе в бардаке не найти ни перчаток, ни масок, и всё полетит насмарку. Как и его зарплата. — Но по сравнению с голосом ты выглядишь намного живее.       Омега рассмеялась.       — Я был измотан. Дети такие непослушные и шумные. Не понимаю, как я ещё не стух, — мужчина бухнулся на твёрдое ложе и взлохматил свои тёмные зелёные волосы. — Они такие энергичные. Я надеялся, что они пойдут в мою маму. Она была в детстве спокойная, — Изуку горестно хмыкнул, устало зевнув — синяки под глазами были какими-то выделяющимися. Слишком яркими. Бакуго сочувственно покачал головой, даже не злясь за то, что тот ворвался в кабинет и якобы оторвал его от работы. Пережил свой бурный глупый возраст. Теперь понимает больше. Например то, что кому-то следовало бы отдохнуть и крепко выспаться.       — А что Тошинори? — Кацуки всё же добрался до стеллажа, вытащив оттуда открытую бутылку виски. Он плеснул немного в пробирку за неимением другого и протянул Мидории. Молодой отец благодарно кивнул, не отрицая того, что сейчас алкоголь нужен как никогда. Хирург закрыл дверь на замок, чтобы никто не прервал их (плюс ещё был тот, что сейчас обед), и вернулся к старому знакомому.       Омега изумлённо вытянулась в лице, недоумённо склонив голову в бок. Выглядел, как доверчивый пёс. Кацуки прописал ему затрещину.       — А что Тошинори? Тоши работает. Дети сидят с ка-сан, со своей оба-сан. Я только и успеваю, что выйти до магазина, да вернуться обратно, чтобы мать сильно не напрягать. Я понимаю, что ей два ребёнка не в напряг, потому что в моём детстве она достаточно навозилась с нами, как и Мицуки-сан, но всё равно неловко. Во-первых, слишком давно это было, а во-вторых, ка-сан уже не молодая женщина, — он качнул шевелюрой, и хлебнул жгучего виски. Лицо скривилось. — Я могу тебя попросить, но навряд ли ты справишься с этими бунтарями.       Бакуго скривился точно также, как и Деку минуту назад.       — Не люблю детей, — мужчина помолчал, а после посмотрел на расслабленного друга. — Ладно, вставай. Перерыв закончен. Достаточно напизделись, мне работать надо, — он для вида помахал ладонью в сторону двери и отставил мерный стакан в сторону, открыв окно. Не хотелось бы получить нагоняй за распитие спиртных напитков прямо на работе. Да и ему вообще запрещается пить алкоголь. Вдруг какой случай, а он будет пьян и не способен проводить операцию? Чёртова несправедливость этого мира.       — Знаю я, как ты работаешь, — почти обиженно хмыкнул Яги*. — Сидишь, наверное, вот так распиваешь вискарь, а потом говоришь глупым пациентам, что у них мнимый перелом, ломаешь им руку и позитивно добавляешь, что теперь перелом вполне реален и "я смогу Вам помочь!".       Бакуго фыркнул.       — Наивный. Но ты почти угадал.       — Я рад. И.. ай, ладно, всё, я ухожу. Мне уже начали названивать. Удачи, Кац-чан, — Изуку махнул рукой и выскочил из кабинета. Хирург безнадёжно выдохнул, увидев, как в кабинет поплелись клиенты.