***
Иногда это что-то остервенелое, резкое, отрывистое, что всю злость, раздражение выплёвывает. Вырывает из глубины, из самого нутра, оглушает, доводит до той точки, что ни шагу назад, что захлебываясь предел переступать заставляет. И рвёт, рвёт на части, ни секунды не щадит. А Чимин сидя под дверью себя руками обхватывает и держит цепями стальными чтобы не рвануть, не схватить сжимая тонкие плечи до боли. Держит чтобы не переступить ту грань и не вытравить всё чёрное, что его хёна терзает. Губы до крови кусает и мысленно бьётся в оковах, что сам для себя выковал. Знает, что нельзя потому и сидит вжимаясь в дверь чтобы хоть немного ближе. Незримо разделяет черноту на двоих и шепчет: — Почему так трудно, хён? Ты бы только позволил… А с той стороны двери закончив изливать душу Мин Юнги опирается о пианино руками и в серебряном свете луны вопрошает: — Как так вышло? Как ты в меня пробрался Чиминни?.***
Иногда что-то томительно нежное, воздушное, тягучее словно мёд, окрыляющее, способное вдохновлять, служить музой, разбиваться и вновь оживать. Что-то, что проламывает двери и бросает в объятия созданные специально для тебя. Тогда Чимин вытягивает ноги и тихо улыбается, расслабленный и спокойный. Он прижимается затылком к двери и прикрывает глаза, мысленно парит над землёй подобно шёлку, стелется и укутывает своего хёна нежнейшей прохладой. В такие ночи Чимин почти опускает цепи и желает как никогда оказаться рядом, чтобы его хён играл для него. Смотреть на длинные тонкие пальцы, на изящные кисти рук и просто утопать в том, что не дозволено. — А кем не дозволено, Юнги-хён? А там в безлунном мраке поздней ночи Юнги не спеша касается клавиш, замирает позволяя тишине зазвучать и снова разбивает её тихим звуком. — Ты в каждом моём звучании, Чиминни. И пусть не дозволено, плевать, ты давно стал моей музыкой.***
Иногда бодряще-цитрусовое, такое, что свежесть моря и запах апельсинов в звучании клавиш, лёгкое дуновение ветра и бесконечно яркие рассветы, призванные вдохнуть жизнь. Показать, что мир вокруг прекрасен. И тогда Чимин зажимает ладошками рот, потому что тянет смеяться, понять, что молодость вот она, осознать свои желания и отбросить всё что держало доселе. Хочется рвануть дверь на себя, сжать теплую ладонь в своей и убежать. На край света, в светлеющий парк, на автобусную остановку, не важно. Всё не важно, кроме пьянящей свободы, что находится там, за этими стенами, она может стать ближе, нужно просто постучать. Но Чимин продолжает прижиматься плечом к двери и вслушиваться игру его хёна, продолжает потому что их свобода имеет рамки и за них уже они не имеют право выходить. — А мы пытались, Юнги-хён? Юнги закрыв глаза улыбается, у него хорошее настроение, он видит перед собой невиданный красоты рассвет, что встречает его нежнейшим розовым, теплом в груди и полным ощущением свободы. Юнги обрывает мелодию на высокой ноте и жмурится закусывая губу. — Мы обязаны попробовать чтобы потом не жалеть. Ненавижу жалеть, Чиминни.***
А иногда это трепетное порхание пальцев с невесомостью касающихся клавиш, объединяющее вселенные, взрывающие звёзды, создающее феерию. Рождающее глубоко внутри целый мир способный жить от одной мысли, короткого взгляда, случайного прикосновения. Тогда музыка звучит проникновенно, не имея начала и не зная конца, она бьёт прямо в сердце и выбивает весь воздух, оголяет каждый нерв, всю сохранённую нежность вынуждает выплеснуть, и как бы самому не захлебнуться, потому что эта музыка звучит всюду, она везде и сил бороться уже нет. Чимин стоит упершись лбом в дверь и дышит как загнанный зверь. Глотает жадно воздух, но надышаться не может. Потому что его хён играет для него, потому что в Чимине рухнуло всё, осыпалось и заново строится не желает, погребает всё глубже. И кажется слёзы сейчас хлынут потоком неудержимым и все цепи его просто смоет. И тогда Чимин сдастся, пошлет к черту все запреты и правила и просто отворит эту дверь, потому что… — Это единственно правильно, Юнги-я. Юнги с той стороны двери прижимаясь к ней спиной и повернув голову к окну в которое льётся лунное сияние тихо выдыхает: — Мы беспросветные идиоты, Чиминни.***
Каждую ночь единственным препятствием для них является тонкая дверь, которую ни один из них так и не решается открыть.