Ничего особенного

Мысли похожи на дымку, а чужие пронзительные глаза — на кристально чистое стекло. Подвернись сейчас удобный случай, Сасаяма бы определенно точно не смог удержаться, чтобы не поймать этот взгляд ярких радужек в своем объективе фотоаппарата, что при тусклых вспышках комнатных ламп кажутся почти ярко-синими. Как цвет морской волны, только более прохладный — такие волны бывают лишь где-то в арктических льдах. Сасаяма никогда не видел Ледовитый океан вживую, но он на все сто уверен, что даже будь у него возможность восполнить такой пробел, новых ощущений испытывать не пришлось бы. Этих океанов ему каждый день хватает с головой: сначала Гиноза, потом Когами. Оба инспекторы, оба связаны дружбой юности, оба прилежные до мозга костей и порой все еще такие наивные в свои почти двадцать восемь с половиной — даже их возраст Сасаяма сводит к одному. Два бушующих океана, что сталкиваются изо дня в день, а потом обрушиваются на него — на извергающийся вулкан. Эта борьба стихий началась с первого дня, с первой схватки взглядов — и продолжается между ними всеми до сих пор. В конечном итоге два океана сливаются в один. И лишенный сил вулкан захлебывается в сине-зеленых волнах, больше не пытаясь высушить всю воду в одиночку. — Ну давай уже, затопи меня, — озвучивает свои мысли Сасаяма, и Когами недоуменно приподнимает бровь. Не понимает. И думает, небось, что Мицуру пьян. — Выплесни на мне свои эмоции, выбрось свой адреналин и иди... сам знаешь, куда. Дальше выбрасывать. Его же и... не только. — Куда? — Когами сейчас совсем не похож на того еще наивного мальчишку, пришедшего в Бюро почти восемь лет назад. Хотя вопрос в такой ситуации, честно говоря, явно глупейший — но произносит Когами его так серьезно, словно ожидает такого же серьезного ответа. Неужели действительно у Гинозы научился? — Эй, про слившиеся океаны — это лишь метафора... была. Опять вслух. Когами убеждается: Сасаяма точно не совсем трезв. Несмотря на полностью незамутненный взгляд и полыхающие оранжевым огнем глаза. — Сасаяма, — тяжелый вздох нарушает тишину, но ни отчитываний, ни криков после него не следует. Неужели Когами передумал? Наорался сразу после миссии, а теперь уже перехотел? Удивительно, конечно, как ему хватило одних упреков в излишне личной заинтересованности делом — Сасаяма думал, что по лицу Когами ему заедет прямо там. Но, видимо, он при Кирино не захотел устраивать мордобой, или понял вовремя подсказку своего личного зеленого океана, что получит сдачи, если сейчас не остановится. Гиноза так научился с некоторых пор, видимо, уже как раз у Когами. Идеальный механизм, чтоб их. За последние три года измениться успело многое, если разобраться. Просто замечать это Сасаяма начал лишь недавно. Надо сказать, именно тогда, когда всплыло первое преступление, намекающее каждой своей деталью, что ни Кирино Токо, ни дело об образцах не забыты. Тогда вулкан внутри проснулся сильнее, кажется, чем в прошлом, но только в тот раз он не сжигал внутренности заживо, а щекотал горячей лавой изнутри. И это было нечто новое. Не полностью животное, как всегда, а немного, совсем чуть-чуть человечное. И такое же противоречивое, как вулкан, сражающийся с двумя океанами, но представляющий все же не разрушительный ураган, а... отлично сбалансированную катастрофу. Потому что до этого всегда не хватало четвертого элемента — второго вулкана, которому суждено еще проснуться. И глядя на происходящее, Сасаяма с каждым днем обретал уверенность, кому же так подходит эта роль. — Не вздумай извиняться, — вдруг говорит Сасаяма, и едва ли открывший рот Когами не успевает и вдохнуть. И все же, сквозь этот океан он видит дно лучше, чем какой-либо другой. Тишина застывает опять. Тягучая, концентрированная такая тишина — Мицуру практически ощущает, как она гудит в голове. Все же ни о чем не думать — это такие глупости. И никогда от этого не становится легче. Приходит лишь всепоглощающая пустота, а это в разы хуже настоящего шторма. Рожденные быть катастрофой не могут стихать надолго. — Ладно. Но я действительно вспылил. Мы все были на взводе. Гино сказал, что... Теперь упрямо хочется закурить. — Забей. Правда, Когами, забей. Мы все уже давно поняли, насколько "дело об образцах" личное для каждого из нас, и даже не спорь со мной о том, что сейчас мы расследуем что-то другое. Не чокнулись еще — и спасибо Вселенной, — исполнитель все-таки выбивает из изрядно помятой пачки сигарету. — Хочешь? — Да погоди ты. И я не курю и не собираюсь, тебе еще тысячу раз об этом сказать? Сасаяма пожимает плечами и щелкает зажигалкой. Затягивается поглубже, но выдыхает почти сразу. Заполнять пустоту дымом, а не лавой или водой — изначально плохая идея. — Все будет по-другому, — издалека начинает Шинья. Мицуру поднимает взгляд, давая понять, что выслушает до конца. — Теперь точно. Гино... хотят сделать единственным старшим инспектором в первом отделе. А меня — перевести в третий отдел. Прямо как в прошлом. Там не хватает кадров, двое исполнителей остались без инспекторов. Новеньких к ним так уже не пошлют, если есть выход удобнее. В виде меня. Гино сказал, Кирино попадет под его начало, потому что первому отделу новый инспектор нужен, как воздух. Ко мне ее не отправят, с двумя исполнителями я справлюсь один. И если в этом месяце наберу еще двоих, мне отдадут другого младшего инспектора для полного состава. Цунемори из второго отдела. У них трое исполнителей, но Аоянаги убеждала нас, что справится, если вдруг останется одна. Поэтому... вот так. Терпеливо выждав паузу, Сасаяма тушит сигарету в забитой окурками пепельнице. Переварить информацию получается почти сразу, но для того, чтобы толком пропустить через себя, нужно куда больше времени. Может, он и вправду погорячился на сегодняшнем задании, выбившись из привычного уклада и вновь не послушав ни единого приказа, как в юности. Может, он действительно был неправ, когда насколько резко и грубо выступил против желания Токо стать инспектором, а не фотографом, как она планировала раньше, сразу после того кошмара, пережитого три года назад. А если Токо еще и зачислят в первый отдел, значит, они начнут видеться намного чаще. Значит, он будет ее гончей. Значит, он прикроет своего инспектора раньше, чем чужие грязные руки посмеют коснуться ее. Больше не придется лететь через десятки кварталов, наплевав на все остальное, чтобы ее уберечь. Теперь это станет не просто желанием, а полноценной обязанностью. И они... будут всегда рядом. У Когами глаза все еще похожи на ледовитый океан глубиной в несколько километров, но теперь в них нет беспокойных волн. Штиль. — Хах, ты будешь хорошо смотреться на месте Ваку. А Гино-сенсей, получается, на месте Тедзуки... — хитро улыбается Сасаяма, и Когами невольно копирует эмоции. Разве что на его лице такая улыбка выглядит почти грустной. — Только Аоянаги от этого заносчивого гада ничего не набралась. И хорошо. Под "заносчивым гадом" Мицуру имеет в виду Симомуру, ушедшего на повышение три года назад. Когами знает, о ком речь, без лишних намеков. — Она однажды упоминала, что ее Цунемори отдаленно напоминает и меня, и Ваку сразу. Даже папаша, когда с ней пересекался... заметил. — Вот оно как. Ну точно возвращаем прошлое, надо же... Есть ли что-то общее у Кирино и Гинозы? От такой мысли становится откровенно смешно. Штормовой океан с просыпающимся вулканом не сравнишь. Кроме того, что оба достаточно шумные, чтобы разбить и заполнить тонкую стену звенящего спокойствия. И все же, ему слишком непривычно ощущать, что Токо теперь придется слушаться, как начальницу. Даже если бы он больше всего на свете желал работать с ней в качестве детектива, опасения, что она не сможет помешать, одернуть его, когда нужно, маячат перед глазами и мешают нормально реагировать на действительность. Извергающийся вулкан можно остановить только совершенно противоположной стихией, а не вторым спящим вулканом. — Я понимаю, что это не все, что тебя беспокоит, — тихо продолжает Когами, долго не решаясь озвучивать следующую реплику. — Но Гино... пообещал, что... он выстрелит. Если нужно. Влияние Масаоки, надо же. Кто тут еще научился читать между строк лучше, чем нужно, всего лишь немного повзрослев после начала отношений со своим лучшим другом? Ледовитым океаном на самом деле Когами быть не суждено. Намного больше он похож на океан с кипящей водой: так же вспыхивает, так же бурлит, врывается в мир раскаленным гейзером. Океан, в чьих волнах плавают льдинки — это Гиноза. Вот почему инспекторы являются идеальным механизмом, вот почему они — самый живой океан, который, сливаясь, способен снести своим цунами все на пути. И поглотить вулкан такому океану ничего не стоит. Но, как известно, лед против лавы тоже не бессилен. — Это договор? — ухмылка не сползает с лица Сасаямы, а пальцы уже сами по себе достают новую сигарету. — Считай, что да, — Когами кивает. — Он даже сделает это лучше меня. В ответ — тихий смешок. Короткий обмен ухмылками, несколько секунд неловкой тишины. — Не смею сомневаться, — разводит руками Сасаяма. Гиноза, думает он, может быть, вправду плавает лучше, раз смог предугадать, что позволит взять Токо в первый отдел. Когами уходит, не оставляя недосказанностей: и так понятно, что теперь им всем нужно просто хорошенько отдохнуть и набраться новых сил. Тем не менее, пятый стакан виски за вечер начинает ощущаться лишним, когда на пороге появляется хрупкая фигурка девушки в инспекторской куртке. Все же с какой стороны ни посмотри, но она выглядит старше, когда носит брюки. Или, если быть точнее, Токо становится похожей на ту, кто именно стремится выглядеть старше, чем есть. А инспекторская куртка... хочется скинуть ее с этих маленьких плеч, как будто так же снять весь груз, что Кирино осмелилась взять на себя, когда решила, что хочет пойти на поводу у Сивиллы и этим самым обмануть ее, став защитником правопорядка. Чтобы не прятаться в тени от персональных чудовищ, протягивающих к ней свои щупальца, и от тех, кто регулярно тех подкармливает. Но хоть что-то всегда остается неизменным. Токо смотрит на Мицуру все теми же глазами, как смотрел на него в свое время Когами. Как на наставника. Вот только у Когами во взгляде нет того, что есть у Токо — нет какой-то особенной теплоты, той искры, которая иногда заставляет сердце пропустить удар. Словно кто-то дергает за струну души, играючись. Совершенно человеческое чувство, так ведь? Не инстинкт, не то, что руководит животным или тем более — чудовищем. А такое воистину удивительно хотя бы потому, что Сасаяма порой теряется и не понимает, как ему с этим справляться. Допустим, к тому, что он сам в сущности — неконтролируемый устрашающий вулкан, можно привыкнуть спустя столько времени. Даром, что к Токо, которая сорвала с себя платье и корону принцессы, променяв их на тяжелые доспехи и опасное оружие, привыкать придется долго. С тем, что именно она — та, из-за кого Мицуру напрочь забывает, что он для остальных все еще кажется монстром, свыкнуться придется не просто долго. Нелегко. — Что это? — Кирино спрашивает с интересом, сразу подскакивая к столу. Она уставшая, она все еще не отошла от сегодняшнего стресса после своего первого задания, но старается подавать себя так, будто совсем ничего не случилось. По крайней мере, с ней из-за этого неловкие паузы возникали редко. А еще Токо уже не видит ничего страшного в том, чтобы садиться на диване рядом. — Виски. Не трогай, тебе рано такое пить, — хмуря брови, отвечает Сасаяма. Перед глазами все немного смазывается, но не настолько, чтобы терять рассудок. Если не пить дальше, конечно. Но Мицуру и не намерен — усложнять все перед девушкой не хочется. Тем более когда эта девушка — Кирино, что теперь еще и его инспектор... совсем скоро это будет официальным. — Ну пожалуйста! — сразу резко вскидывается Токо. — Я никогда такого не пробовала! Мне же интересно... "В Огишиме тебе тоже было интересно", — сказал бы Сасаяма, но это грубо, колко и резко. Ранить Токо он даже сам себе позволить не может, а уж в такой способ... не хотелось бы потом извиняться, выглядя при этом, как Когами, когда ему стыдно и совестно до горящих кончиков ушей. Смешно и глупо. А ведь спрятаться под синие волны — неплохой способ. — Злой дядя Когами потом наорет на меня, что я тебя споил. А он почует и обязательно узнает, если от тебя пахнуть будет. У него нюх, как у собаки. Ты знала, что он оборотень? Даже на Луну воет по вечерам, пока Гиноза ему задорно подпевает! — с наигранным запугиванием отзывается Мицуру, на что Токо уже не отшатывается, как раньше, а сразу звонко смеется. Что, впрочем, не мешает ей потом дуться — то ли так же наигранно, то ли вправду всерьез. Три года промелькнули перед глазами, а Кирино все еще порой ведет себя подобно маленькому ребенку. Разницу в возрасте между ними никуда не денешь, даже если пройдет еще десяток лет. Она всегда останется такой, какой Сасаяма видит ее сейчас. Ему бы хотелось, чтобы Токо не потеряла себя. Пусть ей порой мешает ее чрезмерное любопытство, но направив в нужное русло и его, Кирино станет взрослой окончательно, но останется собой. Не скинутой в бесконечную пропасть сломанной куклой, повзрослевшей принужденно, под давлением. С ней, с ее характером это произойдет естественно, плавно, практически безболезненно. Он себе не простит, если допустит иное. Мир вокруг все еще плывет, но, остановившись на глазах Токо, он приобретает четкость. Словно автоматическая фокусировка фотоаппарата срабатывает в нужный момент, не позволяя пропустить пробуждение вулкана — отчаянного, уверенного, готового идти напролом, решающегося на крайности, если нужно. Почему-то раньше, глядя на Кирино, задумываться о том, в чем именно хочется так тонуть, не приходилось. А теперь, когда ее болотно-золотистые глаза сияют настолько отчетливо, хочется потерять голову, забывшись в чувстве, которое отличает человека от животного. И это тоже до слез смешно — такое граничащее с чем-то глупым и мальчишеским, совсем бездумным. Сразу вспоминается, как Гиноза иногда отмечает, что Сасаяма ведет себя, "будто ему тринадцать и шестьдесят одновременно". Просто не знает, как выразить впечатление от человека, остановившегося в прошлом. Старомодного. А сам со своим коллекционированием настоящих монет, выращиванием настоящих растений и ухаживаниями за настоящим псом как будто лучше. Токо похожа на них всех по духу. Она старше и младше сразу, бросившая старую как мир академию, кишащую традициями, так ту и не закончив. Обещала, что станет фотографом, а потом сказала, что будет инспектором, бросив это в лицо им, всему первому отделу. Поставила перед фактом. Уже тогда можно было почувствовать, что она и пойдет с ними работать. Именно в тот день Токо впервые доказала, что роль вулкана законно принадлежит ей. На первый взгляд, как ей, такой хрупкой и маленькой, можно играть роль до сих пор непреодолимого людьми бедствия, способного забрать не одну человеческую жизнь? Разве могут эти изящные черты лица быть запятнаны чужой кровью? Разве могут эти тонкие руки с длинными пальцами держать оружие, при виде которого у каждого в этой стране дрожат колени? Разве позволительно ей, имея такую утонченную фигуру, раздавать удары неугодным Сивилле, ломать судьбы или щадить, верша свое собственное правосудие? — Мицуру-сан... Черт. Он и вправду знатно перебрал. — Да? — получается тихо, но в привычной манере. И того достаточно. — Ну я хоть немного... просто попробовать, — оказывается, она не забыла, о чем просила. Это только у Мицуру здесь — беспорядочный сквозняк в голове. — Мне же через месяц уже двадцать, это почти не считается! — Еще как считается, — возражает Сасаяма в тон. И вдруг понимает, что просыпающийся вулкан вот-вот покажет себя в действии. Даже если Кирино может скрывать свои истинные эмоции и переживания, чем толще пелена из утрированной детскости, тем более ясно просвечивает то, что у нее на уме. Она не скажет ему, как трудно ей сейчас на самом деле. Ни за что не признается, что бегать от преступника и за преступником одинаково страшно, что жать на триггер доминатора страшно, что видеть иную сторону Токио страшно. Она считает, что больше не имеет права бояться того, на что так рвалась посмотреть раньше, к чему тянулась, в омут чего добровольно желала прыгнуть с головой, пускай даже ради какого-то призрачного образа идеального "принца". И, кажется, где-то услышала, что алкоголь действует сильнее и лучше любого успокоительного. Читать ее эмоции проще, чем блефовать, играя в маджонг с давно знакомыми друзьями. — Мне просто лизнуть хоть капельку, — произносит Токо уже не так уверенно, но все еще норовя упросить. И в голову как назло ударяет совершенно сумасшедшая мысль. То, что Сасаяма назвал бы переходом черты, если бы мог ее сейчас видеть. Хотя, в отношении Кирино у него заранее есть практически свободные и едва заметные, но рамки. За которые так просто выйти — вулканическая лава всегда разливается на все просторы, не минуя ни одного миллиметра. И все равно Мицуру прекрасно видит, когда должен остановиться. И что должен предоставить, чтобы компенсировать одиночество той, что заставляет чувствовать не одиноким его самого. — Лизнуть, значит? — криво усмехаясь, он наклоняется гипнотически медленно, но Кирино не отшатывается и после этого. Смотрит большими глазами, не моргая. Может, он и пожалеет об этом, может, она влепит ему пощечину, может, так нельзя, так неправильно, потому что он — исполнитель, а — она инспектор, но какое вообще это имеет значение для сносящей все на своем пути стихии, не видящей препятствий? — Можешь попробовать... лишь так. Поцелуй получается предсказуемо неловким. Потому что Кирино, остолбенев, первые секунд десять не делает вообще ничего. Приходится вести самому, изо всех сил настраиваясь так, чтобы не перегнуть палку, не напугать, не сделать чего-то лишнего. И как только Сасаяме начинает казаться, что дальнейшее продолжение будет слишком открытым для нее, такой юной и еще не познавшей относительно многого, Токо неожиданно, но крепко цепляется за его плечо. А потом нерешительно и почти невесомо ведет кончиком языка, пытаясь понять привкус виски получше. Самой большой ошибкой Мицуру за последние несколько лет была мысль, что поцелуи, да и вообще какие-либо ласки женщин больше никогда не станут для него чем-то настолько особенным. Останутся просто пустым, потерявшим свою прелесть удовольствием. Сейчас это единственное, просто крохотное в сравнении с его раскрепощенностью невинное движение сносит голову похлеще, чем что-либо из списка испытываемого ранее. Чего-то настолько же интимного Мицуру не переживал никогда. От осознания начинает казаться, что это правда глупо, что это опять как-то неправильно, что он ощущает себя школьником, влюбившимся по уши впервые за всю жизнь. Отстраняться не хочется. Совершенно не хочется прерывать происходящее, но даже беспокойный вулкан способен стихнуть до поры-до времени. Единственное, что стоит помнить — что потом он пробудится с новыми силами. — Извини за это, — одними губами шепчет Сасаяма, ожидая чего-то привычного. Обрушения волны возмущений, например, или заслуженного удара по щеке, что будет болеть до конца следующего дня в лучшем случае. Но ничего из этого Токо не собирается осуществлять. Вместо этого она просто смотрит ему в глаза, больше не пряча настоящих чувств и переживаний. И помедлив, подается вперед, крепко обнимая и смущенно утыкаясь носом куда-то в шею. Кажется, она немного дрожит, но Мицуру и сам чувствует, как слабо трясутся его руки, когда он обнимает своего теперь уже инспектора в ответ. Это не нервы, не волнение, не эмоции, это все, конечно же, просто потому, что он выпил слишком много виски за вечер. Это все вовсе не вызвано новой волной того воодушевляющего чувства, которого лишает Сивилла, когда ставит на человеке крест. Когда выдает ему приговор. И которое дарит она — Кирино Токо, привязавшаяся к настоящему принцу, который намного больше похож на простого цепного пса. — Ничего особенного, — сонно бубнит Кирино, тихо выдохнув. — В виски... нет ничего особенного. Потому что особенность кроется в чем-то совершенно другом. Сасаяме совсем ведь не надо объяснять точно, дабы он понял такую простую истину. Его пробудившийся вулкан в этот вечер доверчиво засыпает прямо у него на руках, и он сам, так и не решившись отпустить его или оставить наедине со своими снами, позволяет себе сомкнуть веки тоже. Чтобы увидеть сны о том, как их надежно укрывает океан. Не чтобы погасить — а чтобы спасти от настоящей гибели.