Призраки

Тяжестью и головной болью навалилось на сознание очередное утро. Ещё одно утро. Какаши приоткрыл глаз и тут же зажмурился - по мозгам словно молотком врезали. Свет слабый, ещё предрассветный, но уже такой мерзкий, что хотелось разбить окно, лишь бы выключить его. Во рту был гадостный привкус чего-то давно сгнившего, содержимое желудка просилось наружу. Впрочем, не только желудка. Какаши медленно сполз на пол и растянулся на нём, раскинув руки и ноги. Пол холодный, хороший. Только нагрелся быстро. И в сортир хотелось ещё больше. Мужчина осторожно, медленно поднялся сначала на карачки, потом выпрямился. Сноровка. В любом состоянии он должен быть в полной боевой готовности. Но бой не предвиделся, так что, пошатываясь, он прошёл в уборную. Благодарный освобождённый мочевой пузырь сделал вид, что его нет. Но навалилось осознание того, что тело покрыто высохшим потом, хотелось в душ, под струи воды. Но было лень. Так что Какаши сунул голову под кран и на полную врубил холодную воду. В затылок будто вонзились десяток сенбонов. Покачав головой из стороны в сторону, он похлебал стекавшей воды, желудок немного успокоился, да и горло перестало царапать. Правда, гадостный вкус во рту всё же остался. Вытирать голову он не стал, вернулся в спальню. Короткий взгляд в сторону окна дал понять, что уже не утро. Вечер, почти ночь. Точно, вчера же пили до утра. Какаши ненавидел, всем своим естеством сейчас он ненавидел джонинские попойки, тем более такие... когда пьёшь, чтобы пить. И не помнить. Какаши хотел сесть на кровать, но она была занята. Недовольный Обито протирал краем его одеяла свои очки. - Не вытирай своих мух о моё одеяло, - просипел мужчина. Обито укоризненно покачал головой, но протирать очки перестал и натянул их на голову. А Какаши внимательно изучал его. Таким он и запомнил мальца. Обвиняющим его. Вот и сейчас он молчал, а Какаши словно слышал, как тот укоряет его, что не смог Рин сохранить. Что она умерла, а он остался. Что он жив. А Рин положила свою маленькую ладошку ему на плечо. И как она достала? Она же такая маленькая. Как и Обито. Она его не обвиняет, но её влюблённые глаза хуже всяких обвинений. "Я так тебя любила, а ты не смог меня защитить... ты же мужчина, ты должен был..." Но она никогда этого не сказала бы. Она как всегда словно видит только его, не замечая Учиху. И от этого ещё горше, отвратней. Он отходит от них дальше, пятясь. А дети смотрят на него безмолвно, как в тот последний раз. Из дальнего угла шагнул шиноби страны волн. Какаши хорошо помнит его. Это же первый убитый им человек. Хотя они перестают быть людьми ровно тогда, когда встают на путь шиноби. Пусть тогда они ещё дети, но уже решившие свои судьбы. Умри или убей. Какаши выбрал убивать. Поэтому кунай метнулся в хитай шиноби страны волн, ровно в знак деревни. Но тот не покачнулся, не упал, он сделал шаг, ещё шаг и встал за спинами детей. Какаши хотел закричать, чтобы они бежали, но вдруг понял, что если закричит, то провалит миссию. А этого делать нельзя. Жизни этих двух детей нельзя менять на жизни всех жителей Конохи. Отец смог, но не он. Отец выбрал друзей и провалил задание. Но так нельзя. Какаши как-то тоже пытался защитить друзей, но они всё равно погибли, а проваленные миссии уже не вернуть. Нельзя. А отец смотрел с укоризной, ему не нравилось, что сын не понимает. Хатаке-старший сделал шаг к сыну, но тот отступил на шаг назад. Чуть грустное лицо отца стало ещё печальнее и от этого что-то перевернулось внутри. Какаши даже как-то не заметил, как в комнате стало слишком тесно, слишком душно. Все эти люди смотрели на него безмолвно, он видел, что они винили его за всю его жизнь. За жизнь, в которой он был по эту сторону. А они нет. Несмотря на духоту, Какаши стало холодно, откуда-то взявшийся сквозняк холодил его покрывшуюся потом кожу. Они же мертвы. Все. И отец, и Обито с Рин, и все остальные, что сейчас в комнате. Все, кто меняет свои лица, что сползают с них как вода. Здесь сейчас все, все кого он когда-либо знал. Кто умер по его вине, на его глазах. Ему не удавалось дышать, словно кто-то из них душил его, но он продолжал жить, продолжались его долгие минуты. Сердце билось как-то рвано, нервно, беспорядочно, хаотично стучало в виски и ему никак не удавалось просчитать ритм. В какой-то момент он понял, что это не сердце, что кто-то ломился в его дверь. Но ведь все здесь, кто ещё может прийти? Он протиснулся сквозь толпу и открыл окно настежь. Нет, так не пойдёт. Он не мог достаться им в руки. Не сейчас. Нельзя. Спиной он чувствовал взгляды мертвецов. Из-за них он не мог умереть. Не так легко. Они бы не поняли. Нельзя было попасться им в руки так просто. Окно осталось открытым, нужно было оставить пути отступления. Какаши сел на пол и быстрыми точными движениями разматал бинты на ноге. Они не получат его. Он всегда уходил от них. А теперь те, кто ломился в дверь, не смогут получить его, и мертвецы его не возьмут. Только он сам решает, только он. Это его жизнь и никто не имеет права решать за него. Ошибки всегда ошибки. Есть у каждого. У него их больше. У него они фатальнее, его ошибки смотрели сейчас, как он скручивал бинты в тугой канат. Они обступили его плотной стеной, и он торопился, он должен был успеть сделать это раньше, чем они схватят его. Он всегда уходил. Уйдёт и сейчас. Поэтому он пробрался на кухню, встал на табурет. Уверенным движением он накинул петлю на лампу. Они больше не придут за ним, больше не смогут. Не будут больше винить его за жизнь. Он накинул второй конец петли себе на шею. И почувствовал уверенную, большую ладонь на своём плече. Вздрогнув, он обернулся. С мягкой улыбкой на него смотрел Четвёртый. Как всегда. Не обвиняя, не коря, просто смотрел и улыбался. Как успокаивающе улыбался перед тем, как идти на задание, перед тем, как идти убивать, перед тем, как уйти в бой с Кьюби. Тёплая ладонь на плече слегка успокоила Какаши, и ему захотелось спросить, захотелось сказать: - Сенсей, ведь ты такой же, да?... Ведь Какаши ни разу не слышал о команде Минато, о его родне. И даже из учеников остался только он. Минато ведь был Жёлтой Молнией Конохи. Самым быстрым убийцей в целом свете. Но спросить он не успел, Минато выбил табурет из-под его ног и смотрел всё с такой же улыбкой. Ведь Какаши и его не смог спасти. Он пережил своего учителя. Так делают многие, но он не имел права. Только не он. Гений... какой он к чёрту гений, если не смог никого защитить? Какой он гений, если остался жить сам? Он не имел права носить фамилию Хатаке. Его отец смог спасти друзей. Он не имел права на шаринган в его правом глазу, он не смог уследить за Рин. И на друзей права у него нет. И учеников брать не должен был. Их он тоже сохранить не смог. Они живы, но надолго ли? В какую же он кашу их впутал... он должен был предвидеть. Его отвлёкли свист куная и падение на табурет. К нему кто-то подлетел и попытался нащупать пульс на шее. Зачем? За что? Неужели ему нельзя даже умереть? Или он всегда теперь должен жить с этим грузом? Это слишком жестоко. Какаши смотрел на своего мучителя. В ответ чёрные глаза смотрели на него с недоумением, с вопросом. Конечно. Какой же шиноби кончал свою жизнь в собственной квартире? Тем более, повесившись. Так делали только гражданские. И неудачники. Шиноби погибали в бою. Но он слишком привык выживать, чтобы так легко пасть в битве. Ему не дано даже этого. - К-к-какаши-сенсей... какого чёрта?! Какаши зажмурился. И без того трещащая голова, словно разом и разбухла, и сжалась. Зачем так орать? Да ещё и с эхом. Хотелось послать его куда подальше. Его... да кого же его-то? Пришлось снова открыть глаз. Перед ним этот... как его... который в штабе работал. Он ещё у мелких учителем был. А, Умино Ирука. И что ему понадобилось у Какаши? - Это ты какого... - прохрипел он и закашлялся. Ирука метнулся к раковине и вернулся со стаканом холодной воды. Какаши выпил жадно, захлёбываясь, обливаясь, но, не обращая на это внимания. Допив, прохрипел: - Ещё. И получил ещё один стакан воды, который выпил уже медленней, стараясь не проливать жидкость. Потом, наконец, спросил: - Так какого ты забыл у меня? Голос сиплый, но, по крайней мере, есть. А вот призраков нет. На всякий случай Какаши огляделся по сторонам, заглянул за плечо, проверил чакру вокруг. В квартире были только он и учитель. Живой, настоящий. - Вы не пришли сегодня за миссией, и Хокаге поручила мне отнести её Вам домой. Какаши с опаской протянул руку вперёд и дотронулся кончиками пальцев до Ируки. Рука не прошла сквозь, тело гостя не сдвинулось, пропуская. Живой. - Ударь меня. Рин и Минато тоже дотрагивались до него, последний даже выбил у него из-под ног табурет. Хотя Какаши не был уверен в этом. Но и утверждать обратное не мог. Поверить в то, что сенсей мог это сделать невозможно. Его ведь нет. И он бы не стал. Ведь не стал бы? Ведь сенсей... хотя он бы во благо Конохи мог. Для него, для Хокаге Коноха стояла на первом месте. Всё остальное было после, даже семья, что уж говорить о каком-то ученике. Переспрашивать Ирука не стал. Есть такие моменты, когда просто понимаешь, что самое непредсказуемое действие необходимо. Он врезал дзенину со всей силы, с оттягом, вливая в этот удар всё отношение Какаши к нему, все эти годы. И свернул челюсть. Наверное, тому было не впервой, потому что особой реакции на это не было. Ирука ушёл в другую комнату за одеждой. Теперь нужно отвести Какаши в госпиталь. А Какаши дотронулся рукой до нижней челюсти. Было больно. Чёрт бы побрал всё, это было действительно больно! И если бы у него не была свёрнута челюсть, он бы улыбнулся. Жив. И он, и Ирука. Они настоящие. Но когда тот поднялся и вышел из комнаты, страх снова навалился на него, за спиной, словно вновь проступили призраки, он почти почувствовал дыхание на своей шее. Мгновенно поднявшись и не обращая внимания на боль в висках, челюсти, ноге и позвоночнике, он прошёл следом за сенсеем. Когда он переступал порог, он был уже готов открыть шаринган, лишь бы увидеть того. Было страшно, дико страшно, что и Ирука - видение. А челюсть - результат падения. Но тот был в спальне и перебирал вещи в шкафу. Обернувшись на звук, он шумно сглотнул. Было в Какаши что-то, из-за чего он отступил на шаг назад. Но он тут же вытащил из шкафа большой плед, быстрым шагом подошёл к Хатаке, укрыл его и повёл из квартиры. На пороге он замялся, возясь с замком. - Я через окно вошёл, - пояснил он. Свежий ночной воздух забрался под плед и мгновенно охладил мокрые волосы Какаши. На улице всё, что происходило в квартире показалось сном, дурным сном, но он всё же крепко держался за Ируку, закрывающего дверь. До госпиталя они добирались крышами. Негоже видеть гения Конохи в таком виде. Медик, дежурившая в эту ночь, удивлённо посмотрела на мужчин. Но удивление было наигранным, она и не такое видела. Вправить челюсть, подправить позвоночник, стянуть рану на ноге от обломка табурета было для неё делом одного часа. Всё это время Какаши сидел, вцепившись в Ируку. Завопить "не отдавай меня им" не позволяли гордость и сломанная челюсть. Но тот и не собирался уходить. И всю ночь сидел рядом с кроватью Какаши и, когда тот вздрагивал от дурных снов, дотрагивался до его руки и тот затихал. Очередное утро навалилось разбитостью всего тела. Так Какаши чувствовал себя, когда активировал шаринган. Но сейчас он двигаться мог. Да и не помнил, чтобы дрался. Помнил пьянку. И какие-то смутные тени. Автоматическое сканирование, которое было до того отработано им, что даже не требовало его участия, возвестило о том, что рядом находится Умино Ирука, учитель его подопечных и штабной работник, который выдавал ему миссии. Он открыл левый глаз и посмотрел на Ируку. Тот потягиваясь, лениво констатировал: - Ааа... проснулся. Учитель поднялся, встряхнулся всем телом, положил руки в карманы, и направился к выходу, по дороге бросив: - Я доложу Хокаге, что Вы некоторое время будете не в состоянии выполнять задания. Какаши откинулся на подушки. Нужно было восстановить хронологию вчерашнего дня. И что он делал в госпитале? Подрался с другими дзенинами? А что здесь делал Умино? Впрочем, всё это было не важно. Ответы он найдёт потом. Примерно тогда, когда поймёт, что призраки его больше не донимают. И когда после очередной пьянки не пойдёт домой, где душно, тесно и ждут, а пойдёт туда, где его никогда не будут ждать, но всегда примут. Потому что, взяв на себя ответственность за человека однажды, отвечаешь за него до конца его жизни. Тем более, когда становишься его смыслом. Тем более, когда он обещает себе, что ты проживёшь дольше него.