Потрясающе

Очень легко наблюдать/любоваться Эластикой, оставаясь в тени — младшая Дэвор делает это годами, воздвигнув той алтарь из тускло сияющих во тьме мониторов. Она подталкивает брата к сделке с мистером и миссис Парр, рассказывая тому сладкую сказку о всесильных супергероях, спасающих жизни, а не калечащих, и Уинстон проглатывает эту простую ложь, потому что очень хочет в нее верить; потому что привык быть ведомым сестрой. Наблюдать за Хелен Парр без ее крикливых детей и самодовольного мужа — интереснее во сто крат. В компании героини Эвелин говорит все, что приходит на ум, катает слова на языке, просто и остро шутит, импровизирует — должно же быть в ней что-то настоящее, а не личина безумной изобретательницы, подсевшей на кофе вперемешку с дешевыми энергетиками. Эластика совершенно искренне смеется, одобрительно хлопает женщину по плечу и невольно очаровывается; впервые на младшую Дэвор смотрят с неподдельным интересом, а не иронией или издевкой. В сердце той — черные дыры, оставленные рыжей героиней; миссис Парр ласково улыбается ей каждой чертой своего лица, и экранотиранша не может вырваться из этого плена (а если не лгать хотя бы себе: не хочет). В воздухе висит простейшая истина: любить Эластику — очень просто, любить ее, Эвелин — решительно не за что, и это даже не ее собственные слова. «Вы потрясающая», — говорит однажды она Хелен Парр, уже привычно ведя ту на миссии, и часть ее, огромная часть действительно так считает: Эластика — настоящая героиня, идеальная мать, идеальная жена, чудо-женщина, нарушающая аксиомы и правила человеческого мира; абсолютно невероятная, не с этой грешной земли. Женщина невольно вздрагивает, слыша голос младшей Дэвор в наушнике, а после отшучивается: «это моя работа», «вы меня с кем-то путаете» и «спасибо!», но Эвелин слышит, как теплеет ее голос (как теплеет ее собственное сердце под мятой клетчатой рубашкой). Изобретательница трет раскрасневшиеся глаза, отпивает из кружки успевший остыть кофе и полностью фокусируется на задании, не тратя больше время на болтовню; Эластика — решительная и сосредоточенная — это ценит. Дэвор нарочито небрежна во всем, что не касается работы, и героиню это даже забавляет — та и сама всегда была «девочкой слишком»: слишком умной, слишком выделяющейся из толпы витающих в облаках сверстниц, слишком… собой. Женщины обе знают: белая ворона может научиться казаться настолько серой, что порой сходит за черную; серый цвет очень идет Эвелин — этого не отнять. Всю свою жизнь она — серая тень позади брата, с наступлением ночи обращающаяся во тьму. Впервые она чувствует себя гадко, когда мониторы показывают ей миссис Парр, сидящую в уютной полутьме отельного номера в махровом халате и щебечущую по телефону с мужем, пока за дверью ванной негромко журчит вода и шипит-лопается ароматная бомбочка. Дэвор думает: доказательство, что Эластика живая и настоящая, из плоти и крови; она радуется своему успеху как ребенок, хотя достойна большего, многим большего (бурчание мистера Парра, ей-богу, просто противно слушать). Эвелин выключает компьютер (один из, если быть честной), разминает затекшую спину и обещает самой себе, глядя в черноту монитора: я зайду к ней завтра с бутылкой вина и девичьим разговором; мы будем пить и сплетничать, красить друг другу ногти, делать маски для волос — обычные вещи, принятые в кругу близких подруг (что еще? пицца в номер, пьяные звонки бывшим, секс? младшая Дэвор правда не знает). Очень сложно сделать это завтра, а не сейчас, сорвавшись с места; на следующий день Хелен сама заглядывает в их особняк. Они обсуждают детали новой миссии, сидя в тиши кабинета изобретательницы, и рука миссис Парр, мимолетно опущенная Эвелин на колено в поисках равновесия, жжет кожу почти до боли. «Вы потрясающая», — говорит младшая Дэвор женщине вскользь, на секунду-две подняв голову от монитора, и Эластика замирает с бокалом в руке. Это не похоже на вопли зевак, когда на их глазах она останавливает несущийся по рельсам поезд, не похоже на дежурное «да-да, милая, потрясающе», небрежно брошенное мужем, который даже не удосужился оторвать глаза от газеты. Это сказано просто и искренне, и героиня даже не успевает заметить, в какой момент Эвелин меняет тему разговора — настолько играючи это сделано. Зато замечает свою ладонь на чужом колене и, смутившись, тотчас ее отдергивает; «ерунда!», — отмахивается экранотиранша, отпивая от своего бокала вина больше, чем нужно («пожалуйста, сделай так снова, я очень прошу», — застревает в горле и тонет в тяжелом вздохе). Эластика списывает все на усталость и настаивает, чтобы они отложили работу на завтра. Конечно, однажды Хелен обо всем догадается: она умная взрослая женщина, а Эвелин часто кажется, что у нее все написано на лице; сердце экранотиранши трепещет в агонии, когда миссис Парр ласково улыбается, материнским жестом поправляя воротник очередного мешковатого свитера, и ей страшно от того, что скоро все закончится. Младшая Дэвор не сводит с Эластики взгляд, а та вежливо, очень вежливо ничего не замечает; бог свидетель, как «девочкам слишком» не хватает любви даже в счастливых браках. В другой жизни они могли бы быть подругами, но экранотиранше хватает ума не питать иллюзий с первого дня: однажды Хелен все поймет, и податливое/эластичное сердце лопнет. Любить супергероиню Эластику — очень про… потрясающе, любить Эвелин Дэвор — не за что (сама Хелен Парр с этим бы поспорила).