No one like you

Рудольф Шенкер уже которую ночь не спал. Ворочаясь сбоку на бок, он читал индийские мантры, чтобы хоть чем-то занять воспаленный мозг, но спокойствие приходило, разве что, на пару минут, а дальше разум вновь погружался в алую пучину горячего бреда. …сорванная одежда летит в разные стороны. Пальцы жадно вцепляются в кучерявые волосы, срывая стон с чужих губ. Свежие царапины на горячей коже — если провести по ним языком, почувствуешь солоноватый вкус чужой крови… — Твою жеж мать! Шенкер раздраженно откинул одеяло и укоризненно посмотрел на колом стоящий член. В комнате было неимоверно жарко — или ему так казалось? Хорошо, что у них отдельные номера, и никто сейчас не завалится и не увидит его в таком состоянии. Хотя больше Рудольф боялся, что кто-нибудь ненароком угадает его мысли — по случайному взгляду, жесту или интонации. И особенно страшно, если о них узнает тот, о ком он думал. …тощее тело выгибается в его руках, проворные пальцы нащупывают чувствительные точки на коже, заставляя Шенкера кричать от удовольствия. О, дааа, Клаус, сделай это ЕЩЕ… Рудольф с рычанием вскочил с кровати и бросился в душ. Уже которую ночь он пытался обойтись без дрочки, потому что это нелепо — дрочить на лучшего друга. Уже которую ночь у него ничего не выходило, будто бы тело уже не принадлежало ему. Днем Рудольф чувствовал себя очень неловко, даже не мог смотреть Клаусу в глаза при встрече. А тот по простоте душевной думал, что сделал что-то не так, и его друг теперь обижен, пытался выяснить, что случилось. Шенкер просто не знал, куда деваться от всего этого. Он включил максимальный напор, чтобы за шумом упругих струй не было слышно возбужденных стонов. Член тут же отозвался на ласку, краткая фантазия с участием Клауса и плетки сделала свое дело, и Рудольф осел в ванну, содрогаясь всем телом. По крайней мере, хоть один плюс во всем этом был: таких ярких оргазмов у него не было уже очень давно, при том, что у них с женой с сексом все было в порядке. Рудольф вытянулся в ванне, ловя ртом воду, которая все еще текла на него. Разрядка наконец-то дала долгожданное удовлетворение, и теперь его клонило в сон. Но завтра он снова увидит эти глаза, вопрошающие, что же случилось, и это было уже заранее невыносимо. В десять утра они собрались в столовой за завтраком. Маттиас придирчиво изучал меню, с кислым видом зачитывая составы каких-то блюд, которые казались ему нездоровыми. Герман беспрестанно намазывал себе бутерброды — и куда в него столько помещалось? Франсис с видом эстета потягивал кофе с крошечными хлебцами — этот, наоборот, видимо, худел. Клаус вяло ковырял вилкой омлет; он был странно молчалив в последние дни — ни анекдотов, ни наблюдательных замечаний по поводу всего, что происходило вокруг, ни вопросов. Рудольф оглядел свою группу и в который раз понял, что всем уже осточертел этот тур и хочется лишь одного — погрузиться в самолет и вернуться домой. Но впереди еще десять концертов, а значит, десять дней мучений для него, Рудольфа. И почему это Клаус даже с ним не разговаривает, интересно знать?! Неужели настолько обиделся?.. Шенкер в очередной раз поймал себя на том, что замечает все детали, связанные с другом. Сегодня Майне надел ярко-алую рубашку, которую практически не было видно из-под двух джинсовых жилеток и кожаной косухи, увешанной значками и нашивками. Мерзнет он, что ли? Клаус не расставался со своей броней даже на концертах, когда со всех остальных пот ручьями лил, будто он был не на сцене, под выжигающими лучами прожекторов, а где-нибудь в походе в Тайге. И, признаться честно, от этого он казался еще более сексуальным… Рудольф встряхнул головой, прогоняя назойливые мысли, от которых в штанах становилось горячо и тесно, стараясь не смотреть на друга. Замечая краем глаза, что это снова не ускользнуло от его внимания. Концерт проходил как обычно. В зале был полный аншлаг. Глядя на девушек в первом ряду, жадно пожирающих глазами фронтмена и, в особенности, его обтягивающие кожаные штаны, Шенкер внезапно испытал жгучую ревность. Ну вот, только ревновать Клауса к фанаткам еще не хватало! И не потому, что кудрявый ни при каких обстоятельствах не ляжет в постель ни к одной из них, а просто потому, что это глупо — ревновать мужчину к женщинам, когда ты сам мужчина… Рудольф почувствовал, что мысли начинают путаться, и попытался сосредоточиться на соло в игривом гитарном противостоянии с Маттиасом. Тот ехидно улыбнулся ему и выдал очередной запил — не отставай, мол. Впереди Майне согнулся пополам над микрофоном, выдавая ноты из серии «я-пою-как-молодой-бог-трепещите», и Шенкер плотоядно скользнул взглядом по аппетитно оттопыренному заду. Так и взял бы его прямо на сцене, в свете прожекторов, на глазах у всех — и наплевать, кто что подумает… — Эй, ты чего? — заорал ему на ухо Франсис, и Рудольф понял, что уже целую минуту стоит у барабанной установки и пялится в одну точку перед собой, а руки автоматически переставляют аккорды. — Пойдем! — басист потянул его к краю сцены. Ах, да, пирамида же. Они с Франсисом встали нога к ноге, и Клаус ловко взлетел на эту не слишком надежную опору, поднимая руки вверх и издавая боевой клич. От него исходил запах разогретой кожи и металла и — едва заметный — электричества. В какой-то момент Майне потерял равновесие, и на мгновение его ладонь (такая холодная!) уцепилась за голое Шенкерово плечо. Того словно разряд молнии пробрал, и как только пирамида развалилась, Рудольф отскочил в сторону, пытаясь справиться со сбившимся дыханием. Снова взглянув на Клауса, он поймал его острый взгляд из-под козырька кепки. Мелкий паршивец! Неужели прочитал его мысли? От такого предположения Шенкера бросило в холод, и по телу пробежали мурашки. На плече все еще чувствовалось прикосновение ледяных пальцев, и хотелось схватить эту руку, вцепиться в нее, как утопающий за соломинку, не отпускать… Наконец их выступление закончилось, и музыканты ушли со сцены. В отличие от своих коллег, Рудольф не испытывал облегчения. Стоило выпустить гитару из рук, и мысли окончательно вышли из-под контроля. Здесь не было отдельных гримерок, где можно запереться и взять себя в руки, не было даже выпивки — менеджер следил за этим после той выходки Германа. Оставалось только погрузиться в машину и отчалить в сторону отеля. Маттиас предложил посетить ресторан, но Шенкер покачал головой: ужин сейчас не полез бы в горло, как ни старайся. — Забросьте меня и езжайте, — предложил он. — А я спать. Голова раскалывается. И вот он снова был в своем номере, тесном, как его старая съемная квартира в Ганновере. Не включая света, Рудольф бродил из угла в угол, иногда натыкаясь на стены. Тревога на грани ужаса и безумное желание — что за дикое сочетание чувств?! Кажется, решение остаться одному было неверным. В ресторане, по крайней мере, можно выпить. Хотя… Шенкер подошел к телефону и снял трубку. На другом конце ответили незамедлительно. Он заказал «Джек Дэниелз» со льдом и фруктовую тарелку. Не самая лучшая закуска к виски, но ничего другого в голову не пришло. Когда заказ принесли, Рудольф откупорил бутылку и сел прямо на пол. Когда все это началось? Ведь какой-то месяц назад все было нормально — ну, в смысле, их отношения с Клаусом, когда Рудольф не оплывал от одного его взгляда и не ловил сердечных приступов от случайных прикосновений. Но в какой-то день вокалист взглянул на него своими голубыми глазами, и Шенкер понял, что пропал. И это все было очень некстати, потому что в туре им было некуда деться друг от друга. А вести откровенные разговоры Рудольф не очень-то любил. Сделав очередной глоток виски, он услышал знакомые осторожные шаги за дверью. Черт возьми, он что, не поехал в ресторан вместе со всеми? Что он здесь забыл?.. Клаус вошел без стука и тут же споткнулся о брошенный поперек прохода гитарный чехол (Рудольф рассеянно пинал его ногами по комнате в приступе самокопания). — Твою мать! — Майне выругался шепотом, но от этого не менее цветисто. Шенкер прыснул от смеха в своем углу, и вокалист подпрыгнул от неожиданности. — Блять, Рудольф! Какого хера ты сидишь в темноте? — Хочу и сижу, — хмыкнул гитарист. Его-то глаза давно уже привыкли ко мраку, и он отчетливо видел, как друг мечется по номеру, натыкаясь на мебель. — Да тут я, блин! Слева от тебя. — Где тут свет включается? — Клаус потянулся к прикроватной лампе, но Рудольф потянул его за куртку, заставляя сесть на пол рядом с собой. Собственные движения казались ему плавными, но, судя по стуку, с которым вокалист грохнулся на пол, это было не совсем так. — Тут тебе не сцена, — проворчал Рудольф. — Будешь виски? — Так и сказал бы, что решил надраться, — обиженно отозвался Клаус, потирая ушибленный зад. Он переоделся и явно успел принять душ, судя по запаху лаванды, исходившему от него. В этом отеле все было с запахом лаванды — мыло, шампуни и, кажется, даже полотенца. Рудольф поймал себя на том, что жадно принюхивается. Кудрявому шел этот запах, более того, он возбуждал. Рудольф протяжно застонал, раздраженный тем, что мысли, которые он так долго пытался прогнать, снова вернулись. А потом захихикал, вспомнив, что предмет этих мыслей, вообще-то, сидит рядом с ним и исследует полупустую фруктовую тарелку на предмет закусок. — Ты странно себя ведешь, Руди, — задумчиво произнес Клаус. — Я давно хотел с тобой поговорить об этом, но ты вечно от меня бегаешь, и я решил, что, может быть, тебе не хочется… Вот те раз, действительно. — Чего же ты сейчас пришел? — пьяно усмехнулся Рудольф, передавая ему в темноте бутылку. — Потому что я как раз проходил мимо стойки швейцара, когда ты заказывал виски в номер. Он назвал твою фамилию. Рудольф смачно выругался. Не от злости — скорее, от растерянности. В этом весь Клаус: вечно ему нужно знать, что все в порядке и под контролем! Казалось бы, обязанности лидера группы лежат не на нем, а все туда же… — Ладно, если хочешь знать… — Шенкер громко икнул и зашарил в тарелке в поисках того, чем бы закусить. — У меня действительно есть проблема. И я, блять, не представляю, как ее решить. — Что за проблема? — кудрявый, казалось, весь обратился в слух. Рудольф вновь титаническим усилием воли подавил желание сграбастать его немедленно и как следует отжарить, внутренне удивляясь тому, как легко под действием алкоголя мысль переходит в действие. И этот порыв был настолько сильным, что Шенкер все-таки не смог его полностью сдержать. Подавшись вперед, он ухватил Майне за одежду и резко притянул к себе, едва не столкнувшись с ним лбами. Несколько секунд оба прерывисто дышали, не говоря ни слова. У Рудольфа все плыло перед глазами, дурманящий запах чужого свежевымытого тела обжигал ноздри. В молчании вокалиста явно читалось потрясение. «Сейчас он оттолкнет меня, и будет слишком поздно», — пронеслось в голове у гитариста. Он не мог больше выносить эту тяжесть. По крайней мере, сейчас они расставят все точки над «i», и не будет больше этой давящей неопределенности… Шенкер снова наклонился вперед и нашел ртом чужие губы — теплые, немного шершавые, чуть солоноватые на вкус. Он впился в них, отчаянно надеясь, что не будет отброшен в сторону, так и не успев почувствовать, понять… однако ожидаемой реакции все никак не происходило, и время будто бы замерло. Рудольф отпустил лацканы куртки и осторожно переместил руки Клаусу на плечи. Под толстой курткой он чувствовал на ощупь их угловатую хрупкость. Его друг чуть подался вперед, и Рудольф внутренне напрягся, готовый к тому, что сейчас все закончится, но Клаус… неожиданно стал отвечать на поцелуй, придвигаясь все ближе и вжимая его в стену. Рудольф чуть не задохнулся от возбуждения, когда вокалист оторвался от его рта и скользнул губами по его шее к ключице, оттягивая воротник футболки, обводя языком и мягко прикусывая сосок, а рукой тем временем пробрался к паху и сжал сквозь плотную ткань джинсов набухший от возбуждения пенис. — К-клаус… — шипяще выдохнул Шенкер куда-то в волосы кудрявого. — Это твоя проблема, да? — усмехнулся тот и поднял голову, встречаясь с другом глазами, которые в темноте казались двумя бездонными провалами. — Та причина, по которой ты от меня бегаешь? Я ведь догадался… — его проворные пальцы тем временем быстро расправились с ремнем и ширинкой Шенкеровых джинсов и теперь поглаживали его хозяйство, уже готовое разорваться от напряжения. — Не так быстро, блять! — Рудольф попытался стащить с него куртку, но Клаус ловко увернулся. — Ты вот-вот кончишь, дружище, — деловито отозвался Майне. — Дай мне закончить дело, и сможешь заняться мной, — с этими словами он скользнул вниз, щекотнув пушистыми завитками волос лицо и шею друга, и обхватил губами его член. Рудольфу показалось, что его сердце сейчас выскочит из груди на фоне всех этих эмоций. В смешении с мощной дозой алкоголя ощущения были сюрреалистическими. Он кончил почти сразу, выгибаясь от мощнейшего оргазма. Не в силах контролировать себя, он вцепился в волосы вокалиста, и тот зашипел от боли, тут же выпустив его пенис. — Прости… — прохрипел Рудольф. — Это было… — Я знаю. Вижу, как ты благодарен. — Давай переместимся… — шатаясь и держась за стену, Рудольф кое-как встал и подрыгал ногами, стряхивая упавшие штаны, в которых уже не было нужды. Майне, продолжая усмехаться и поддразнивать его, уселся на кровать. — Ты… точно этого хочешь? — Шенкер посчитал своим долгом все же спросить, прежде чем переходить к действию. Ответом ему был нетерпеливый поцелуй с довольно болезненным укусом в нижнюю губу. «Вот, дьявол!» — восхищенно подумал Рудольф, стаскивая, наконец, с вокалиста ненужную куртку (как это вообще можно носить в помещении?!) и поваливая его на одеяло. — Вот скажи мне, зачем на тебе столько одежды? — поинтересовался гитарист, снимая собственную футболку и зашвыривая подальше в угол. — У меня замедленное кровообращение, мерзну все время. Мерзнет он. Ящерица хладнокровная. Шенкер рывком стащил с него толстовку и возмущенно зарычал, обнаружив под ней рубашку. И зачем только люди придумали пуговицы? Однако гитарист не мог не признать, что такая неторопливая распаковка вокалиста лишь сильнее его возбуждала: по ходу процедуры у Рудольфа снова встал. Его друг, судя по всему, возбудился не меньше. Шенкер порадовался, что сейчас на Майне просторные джинсы, а не кожаные штаны в облипку — ведь всем известно, как мучительно трудно вылезать из таких, будто кожу сбрасываешь в прямом и переносном смысле! Бледная кожа вокалиста будто бы слегка светилась в темноте, и Шенкер почти отчетливо видел его всего. Тело Клауса и вправду было прохладным — не отталкивающе-холодным, а приятно-успокаивающим после предшествовавших бурных ощущений. Рудольфу понравилось целовать его, перемещаясь от широких скул к мягкой впадинке у основания шеи; почувствовать языком вздрагивающую от беспокойного пульса артерию, затем от шеи — к ключицам и вниз, зацепив щекой щекочущие волоски на груди (Майне одновременно сам вздрогнул от щекотки, вызванной проступившей за день щетиной на Шенкеровом подбородке); затем еще ниже, к гладкому впалому животу, слегка прикусить нежную кожу, вызвав протяжный напряженный стон… Рудольф обхватил ладонью его крепкий член, обжигающе-горячий, в отличие от всего остального. Несколько уверенных движений от головки к основанию — и вот Клаус уже выгибается и стонет. В последний момент Шенкер взял пенис в рот, и его тут же заполнило горячее горьковато-пряное семя. Майне тяжело дышал, его пальцы судорожно сжимали складки одеяла. Он протянул руки, подтаскивая Рудольфа наверх, заставляя буквально распластаться на себе. Рудольф чувствовал, как в груди отдается его сумасшедший пульс — как будто бы два сердца барабанной дробью колотились в одном теле. — Ты не жалеешь? — прошептал Рудольф ему на ухо. Узкая прохладная ладонь нащупала его руку и крепко сжала. — Я давно хотел. И ждал. — Насколько давно?.. — у Шенкера закружилась голова, мысли шарахались в разные стороны — сказывалось действие алкоголя. И если его друг что-то и ответил, то он уже этого не услышал. Утро началось с дичайшего бодуна и вертолетов, каких у него не бывало с тех пор, как они с Маттиасом отжигали в Лос-Анджелесе. Голова раскалывалась от боли, во рту стоял такой вкус, будто в него разом нассали все окрестные кошки. Распластавшись поперек кровати с зажмуренными глазами, чтобы не видеть, как стены наползают на потолок, Рудольф пытался вспомнить, что за прекрасный сон снился ему этой ночью. Вроде бы там был Клаус, и у них был охуительный оральный секс. Но это неточно. Или?.. Шенкер приоткрыл один глаз и наткнулся взглядом на одежду, раскиданную по полу. Пижонская черная рубашка с рюшами явно была не его — такую он бы в страшном сне не напялил на себя. В поле зрения также попала кожаная кепка с ярко-алой шелковой лентой, которую так удачно освещал пробивающийся из окна солнечный луч, что глазам сразу стало больно. Бляяяяха муууухаааа… Выходит, у них с Клаусом действительно вчера был секс?! И теперь его друг в курсе всех тех больных фантазий, что роились у него в голове в последнее время… Мда, Рудольф. Это был самый эпический из твоих провалов. Скрипнула дверь ванной комнаты, и оттуда выплыл герр Майне собственной персоной. На нем был широченный белый халат с логотипом отеля и огромный тюрбан из полотенца. — Доброе утро, соня, — лучезарно улыбнулся он, увидев, что Рудольф кое-как разлепил воспаленные веки. Тот, в свою очередь, непонимающе пялился на друга, пытаясь понять по его виду, как он относится к произошедшему прошлой ночью. Однако Клаус был само благодушие. — Нам тут завтрак привезли. Ты что-нибудь будешь? — Может, пару глотков кофе… — прохрипел Рудольф, пытаясь принять хоть сколько-нибудь сидячее положение. Это удавалось ему плохо. Подошел Клаус, приподнял его за плечи, подсунул под спину подушку. Сел на краю кровати и уставился на него своими внимательными голубыми глазами, в прищуренном виде напоминавшими смотровые щели. — Слушай, я… — Шенкер хотел объясниться, но в голову не приходило ничего путного. Вместо этого он спросил: — Ребята еще не встали? — О, они вчера так хорошо покутили в ресторане, что будут спать до обеда, — губы вокалиста изогнулись в ироничной улыбке. — Будут чувствовать себя не лучше твоего. — Понимаешь… — Рудольф предпринял вторую попытку, пытаясь сгрести мысли в кучу. — Может, для тебя это все неожиданно, и я… — Так ты совсем ничего не помнишь из того, что говорил вчера? — улыбка Клауса стала шире. — Мммм… видимо, не все. Может, напомнишь? — Шенкер сам ужаснулся тому, что он может услышать, но отступать было поздно. — Ну, сначала ты минут пятнадцать рассказывал мне о том, что и как ты мечтал проделать с моим задом в последние три недели — я аж впечатлился, честное слово! Потом бубнил что-то про мои лодыжки и про то, что мне нужно купить желтый шарф, «потому что он подойдет к моим прекрасным глазам», — Клаус весело хохотнул. — Потом ты высунулся из окна и пел «Rock you like a hurricane» на всю улицу, и когда какой-то мужик сказал, что вызовет полицию, ты ответил, чтобы он подходил ближе, и ты мог нассать ему на голову… — Что, я прямо так и сказал?.. — ужаснулся Рудольф. — Ладно, насчет последнего я пошутил, — Клаус опять расплылся в чеширской улыбке. — Но во всем остальном ты был просто неподражаем! Шенкер со стоном спрятал лицо в ладонях. Он не знал, плакать ему, или смеяться. По всему выходило, что все нормально — вон, его друг аж светится от удовольствия! Но все же один вопрос по-прежнему оставался нерешенным. — Кудрявый, что нам теперь делать, а? — жалобно спросил Рудольф. Головная боль снова усилилась, и гитарист пожалел, что вообще двигался. — Ну, для начала, поставить тебя на ноги. Вечером у нас переезд, а потом концерт. — Ты же понимаешь, что я не об этом. Майне перестал ухмыляться и дурачиться. Ящерицей скользнув по кровати, он пристроился рядом с другом и внимательно взглянул ему в глаза. — Сейчас еще рано о чем-то говорить. Но… — приподнявшись на локтях, вокалист навис над Шенкером, почти касаясь губами его губ. — То, что было ночью, я бы повторил. — И он снова улыбнулся, и Рудольф сразу же успокоился, поняв, что этот лед, так нелепо и некстати возникший между ними, теперь окончательно растоплен. — Пойду раздобуду что-нибудь от похмелья, — Майне стремительно вскочил с постели, нашарил на полу кепку и распахнул дверь. — Не скучай! Шенкер блаженно улыбнулся, вытягиваясь на кровати. Оставшиеся девять дней тура обещали быть совершенно особенными.