Тема, которую никто никогда не обсуждает

— Это тема, которую никто никогда не обсуждает. — Да? Если что-то и успокаивало Рейну в этом одиноком, покинутом доме, так это чердак. Маленькая персональная обитель безопасности и уюта, где все еще горел огонь и теплилась, свернувшись калачиком в мягком кресле, надежда. Дом, как и сама душа Рейны, медленно омертвел, часть за частью, комната за комнатой, и только на чердаке — в самой глубине почерневшего сознания — дрейфовал маленький красный островок. Пламя резво играло на дровах, которые время от времени менял Малаки. Делал он это обычно без единого слова, только изредка спрашивал: «Все ли в порядке, миледи?», «Не нужно ли еще что-нибудь?» Рейна иногда думала, что только Малаки и способен поддерживать этот огонь. Тот, кто одновременно служил напоминанием о былых чувствах, и тот, кто снова и снова, пусть даже и неосознанно, заставлял испытывать вину. Опыт нередко давит огоньки в душе. — Эти молодые ангелы, — презрительно морщилась Рейна, — для них «борьба за хорошее против плохого» — это всего лишь игра, понимаешь? Они не представляют, насколько серьезные последствия может повлечь за собой проигрыш демону. Знаешь, а демонам и плевать. Им чем хуже смертный, тем лучше. Знаешь, Малаки, мне вообще иногда кажется, что люди в принципе предрасположены к демонам. Сколько из этих грязных, жалких, тупых кусков мяса шло на самопожертвование, для пользы кого-то другого — бескорыстно вредило себе? Единицы. Их на Земле называют героями. Отважные, способные доказать, что человек — это не только продвинувшееся по стезе эволюции животное. Я называю это выбором. А те, кто помог им сделать такой выбор — ангелы, вечные. Только спустя столько лет я поняла, что же это такое — быть ангелом. Я бы никогда не смогла такой быть. Все, что меня волновало — это я. Ну и ты. — Миледи, — тихо оборонил Малаки бесцветным тоном. — Ангел — это тот, кто никогда не сдается. Каждую битву с демоном воспринимает как битву за свою жизнь. Зачем было придумывать эти глупые симуляции? Если бы вечные начали получать реальные раны, они на себе смогли бы ощутить, что такое война. То, с чем сталкиваются смертные раз в несколько десятилетий. Молодые вечные ничего не знают и не помнят. Для них «война» — это пустой звук. Гораздо проще прочитать в учебнике истории и забыть. История — не выполняет той функции, которую, казалось бы, должна выполнять. Я насмотрелась в свое время в Лимбо. Мне напоминание не нужно. Но думаешь ли ты, что кто-то из этих вечных хоть раз заглядывал в глаза тем, кто побывал на настоящей войне? Ах, «Приграничная битва». Ах, «Сражение у ворот Ангельского города». Всего несколько слов в учебнике не заставят тебя замолчать, а сердце — остановиться. Но когда ты говоришь с кем-то, кто был там — переворачивается мир. Ты представляешь, как тащишь на себе, трепыхаешься, мечешься — что-то сделать, кого-то спасти, спастись самому… И все, что ты помнишь — одно дыхание. Вдох-выдох. А дальше туман. Мрак. Или как твои друзья исчезают в ослепительных вспышках энергии. Только вот он был рядом, и все, нет его. И вдруг ты молчишь. Шмотки, любовные похождения, пустяковые ссоры — все, что было в твоей дурной голове, разом исчезает. Вот только могут ли те, кто не понимает этого, — прочувствовать? Те, кто не был там, — побывать? Хотя бы мысленно? Об этом никто не говорит. А не говорят — забывают. У нас в Ангельском городе даже есть праздник. Тысячелетие Великой Войны. Бросаемся в воздух светом, радуемся, гуляем, пока ночь не сменит день и день снова не сменит ночь. А что с этого? Пьянки, гулянки, война, можно подумать, какая радость! А дети-то и не понимают, к чему этот праздник вообще был. Так, веселое развлечение, родитель вон шарик купил. А родители тихо плачут. На кухне. И смотрят на фотографии. Без единого слова. Воспоминание о Тысячелетии Войны - это не просто какой-то праздник. Это молчание. Которое наступает, когда гулянка закончится. То молчание, о котором никогда никто не говорит. Малаки промолчал. То ли потому, что был согласен, то ли потому, что ему было нечего сказать. А потом в один прекрасный день он не пришел менять дрова, и огонь в камине, задохнувшись в судорогах, погас. У Рейны не осталось даже фотографии.