Sectumsempra

Мне было 12 лет, когда я впервые нашел его. Я просматривал книги Снейпа, чтобы попытаться найти некоторые зелья для практики. У меня была любовь к изготовлению зелий, и я хотел попробовать все, даже те зелья, которые я не мог сделать. Sectumsempra, у меня не было никаких идей о последствиях, или даже о том, что это было, но тайна заинтересовала меня. Мне было 13, когда я впервые использовал его. Это преследовало меня годами, я хотел знать, что это было, но я не хотел рисковать. Я украл у Хагрида несколько шарообразных червей, они делали мое зелье более легким вариантом, нежели в книге. Я не хотел никому навредить. Шарообразный червь умер на полу моей комнаты в общежитии, его кровь сочится, скользя меж щелей дерева вниз. Мне это иногда снится. Мне было 14 лет, когда я освоил заклинание: как контролировать, куда целиться, насколько глубоко оно режет. У меня все еще не было возможности исцелить беспомощных существ, которых я подверг пыткам. Мои глаза со временем затуманились, искрящийся серый цвет глаз 11-летнего превратился в темный шторм 14-летнего убийцы со скоростью счета до 47. Я боялся самого себя так же, как боялся всего мира. Мне было 15 лет, когда я нашел лекарство, исцеляющее заклинание, которое соединяло порезы вместе, зашивая и сцепляя края раны, не оставляя ничего, кроме серебристых шрамов. Vulnera Sanentur — другое лекарство, пришедшее на помощь, оно позволяло исцелять порезы и струпья. Я думал, что это никогда полностью не исправит мою жизнь, не залечит раны на сердце. Я пытался. Мне было 16 лет, когда я впервые использовал Sectumsempra на себе, позволяя глубоким порезам исполосовать мое внутреннее бедро, а затем я исцелил их, буквально спустя несколько мгновений. Я пристрастился к этому удовольствию: позволить своей крови капать вниз по моей ноге, к шрамирующей боли, которую я сам себе причинил. Мне было 17, когда он вошел в ванную, когда он нашел меня плачущим и задыхающимся над ржавой раковиной. Я не мог справиться с моим отцом и Воландермортом, и с задачей, которую я должен был выполнить. Он ударил меня тем же самым проклятием, которое я использовал на себе всего полчаса назад. Я был так подавлен, что не смог залечить свои раны, просто позволил себе терять бесчисленное количество крови. Но это было глупо, я и так уже слишком много потерял. Я должен умереть от этого, и это сверх того, что я заслуживаю. Но Снейп прибыл как раз вовремя, я был слишком слаб, чтобы излечить себя. Страх того, что я не умру, ударил меня быстро, оставляя меня один на один с осознанием того, что, на самом деле, смерть была бы намного лучше, чем все это. Мне было 17 лет, когда Снейп отнес меня в больничное крыло мадам Памфри, уложил и сунул в рот шоколадное печенье. Я слышал, как он шептал ей, спрашивая совета, что должен делать дальше. Я не совсем расслышал, что она там говорила. Казалось, прошли часы, прежде чем мадам Памфри принесла мне свежую пижаму, и я наконец смог переодеться. Когда я посмотрел вниз, я понял, что мои ноги были окрашены густой красной и кое-где уже черной засохшей кровью, Снейп не осознавал, что мои бедра тоже были порезаны. Они оставили меня одного, я наслаждался чувством безопасности, которое они мне даровали. Мне было 17, когда я впервые поцеловался с бездыханным кудрявым уродом, который только что пытался убить меня. Гарри пришел извиниться, сказать что-то и загладить свою вину. Я не ожидал, что он поцелует меня или что я получу от этого удовольствие. Я не ожидал, что он сотворит заклинание тишины и задернет занавески на моей кровати. Я не ожидал, что он стянет с меня штаны и проведет руками по моим окровавленным бедрам, хоть я и умолял его не смотреть. Мне было 17 лет, когда Гарри схватил свою палочку, чтобы бросить Люмоса, осветить помещение и увидеть резню, страшную бойню глубоких разрезов, которые покрывали обе мои ноги. Он смотрел, как я убираю кровь и заживляю щели, добавляя их к картинной галерее шрамов на моих ногах. Он говорил слова комфорта, сидя между моими вещами, поглаживая мои бедра и целуя мою грудь. Его слова были как яд в моих венах. Я уже много лет знал, что мне нужно мучить себя по-новому, что это не даст мне достаточно боли. Позор моей семьи могли бы утолить мою жажду. Мне было 17, когда я отдал свое тело Гарри Поттеру.