Мелодия

Лань Ванцзи перебирает струны гуциня. Любимая мелодия согревает сердце. Звук нарушает только хриплое дыхание за ширмой. Ветер треплет тонкую ткань занавесок, раздувает её, приносит запахи весны, расцветающих на склонах Облачных Глубин цветов. Солнце золотит первыми лучами комнату, потом заливает её всю светом, расчерчивая рисунком теней от ветвей деревьев, а потом исчезает, раскрашивая стены кровью заката. Лань Ванцзи играет долго, прерываясь лишь тогда, когда перестает слышать тяжелое дыхание за расписным шелком перегородки. Он откладывает инструмент, поднимается, игнорируя боль в исполосованной спине - шрамы от дисциплинарного кнута едва затянулись. Не обращает внимание и на колющую боль в ногах - сейчас ему вообще всё равно, что происходит с его телом. Он заглядывает за ширму, сжимая крепко зубы, стараясь смотреть лишь на подушку, но взгляд все равно скользит от пустого изножья, вверх, вдоль увечного тела, задерживается на белом, как простыня, лице и лежащей поверх одеяла единственной ладони с тремя пальцами.. То, что осталось от Вэй Ина, он берег и всё ещё пытался спасти... кажется, тот уснул, забылся беспокойным сном, сжимая фиолетовые тонкие губы, перечеркнутые шрамами. Бичэнь находится слишком далеко - Лань Ванцзи давно перестал заходить к Вэй Ину хоть с чем-то, чем тот мог причинить себе вред. В последний раз Бичэнь выпал из слабой изуродованной ладони - он даже не успел поднести его к своей шее. Лань Ванцзи взял тряпицу, вымоченную в целебном настое, обтер его лицо, вытирая испарину , медленно зажег курительные палочки, наполняя комнату целебными ароматами, вгоняющими в сон ещё глубже. Когда Вэй Ин был на грани сознания, он не позволял заниматься своими ранами. Глубоко вздохнув, второй господин Лань сдернул одеяло со Старейшины Илина. Каждый раз это было больно. Продирало, вырывая части души из его груди, полосовало его тело ледяным ужасом. Он кусал губы, не в силах держать вечно отстраненную маску. И плакал, понимая, что ничего больше сделать не может, глядя на культи ног и руки, на шрамы, которые всё ещё кровоточили. *** Лань Ванцзи нашел его на рассвете, спустя месяц бесплодных поисков. Уже не будучи уверенным, что найдет, уже - теряя надежду. Нашел белое, почти обескровленное тело, в рванье черно-алых одеяний, непостижимо, но - всё ещё дышащее. Лань Ванцзи смотрел на перетянутую лентой культю правой руки, на пропитанные кровью тряпки, обернутые вокруг правого бедра и левого колена, на обернутую черной липкой тканью руку, пальцы которой были измазаны грязью. С ужасом, который впервые захватил его так всецело, оглянулся на след, тянущийся за изуродованным телом. Вокруг были лишь трупы преображенных мертвецов. Никто не мешал Вэй Ину уйти. Злая насмешка судьбы. Лань Ванцзи всё же забрал его в Облачные Глубины, нарушая все мыслимые и немыслимые правила и наплевав на иссеченную спину. Он вовсе не чувствовал боли, потому что в руках держал не кусок бесполезной обезображенной плоти, а того человека, который перевернул всю его жизнь. *** Руки Лань Ванцзи уже почти не дрожали, когда он менял перевязки, осматривая пунцовеющие шрамы. Ноги, слава небесам, уже зажили. Ему пришлось прочесть все трактаты по лекарскому искусству, когда он принес к себе истекающего кровью и гноем Вэй Ина, который даже в таком состоянии умудрялся слабо шептать: “Отпусти…”, “Проваливай…”, “Брось…”, “Убирайся…”. Эти слова словно прилипчивая мелодия крутились в голове, когда он осматривал Вэй Ина снова и снова, перевязывал, покрывал раны мазями, особенно глубокие стягивал швами, когда вливал в него настои и рисовую кашу, заставляя есть и пить, даже тогда, когда делился щедро своей жизненной энергией, раз за разом словно наполняя сосуд с трещиной. Он боялся смотреть в глаза, в которых больше не было алой искры. В нем вообще больше не было ничего от того Вэй Ина, которого помнил Лань Ванцзи. И всё же - послушаться он не мог. Просто не мог позволить ему умереть. Его саднящие пальцы омывали белое тело с алыми и лиловыми шрамами от укусов и когтей, бугрящимися под пальцами. Истощённое тело, в котором он поддерживал жизнь, которое скрывал в своих покоях, содержало внутри себя самую светлую и прекрасную душу, которую только доводилось встречать Лань Ванцзи. Наказание в виде уединения было единственным, что помогало ему сокрыть эту тайну. Перетянув плотной повязкой гниющее несмотря на все старания плечо, он аккуратно накрыл Вэй Ина одеялом и вздрогнул - Старейшина Илина смотрел на него удивительно чистым, ясным взглядом. Лань Ванцзи не мог отвести глаза, не знал, что чувствует - радость, смущение, страх, но руки его стали дрожать сильнее, когда он потянулся, убирая с лица мокрые от пота пряди. Вэй Ин перехватил его руку и тихо прохрипел: “ Воды”, — затем почти отпихнул руку, запачкав белый рукав ханьфу кровью. Ладонь тоже никак не желала заживать. Лань Ванцзи смотрел на нее, на синеющую кисть, и понимал, что последнюю конечность он спасти тоже не в состоянии. Он поднялся, бездумно, наполнил чашу и поднес её к иссохшим губам. Вэй Ин пил медленно. После каждого глотка дышал долго, отворачивался, кусал губы, а Лань Ванцзи пытался помешать ему, снова прижимая чашу к губам. От губ Вэй Ина остались лишь обветренные куски плоти. Едва ли существовал настой, который мог заглушить боль в его душе. *** — Хочу “Улыбку императора”, — произнес Вэй Ин, глядя в окно. Солнце заглянуло в комнату, согрело своим теплом. Лань Ванцзи приподнялся со своего места, подошел, немного непонимающе глядя на него. — Я хочу выпить вина, — повторил тот, обернувшись. Это была первая просьба за всё это время. Вэй Ин сидел, опираясь на подушки, и смотрел в окно. Волосы, собранные Лань Чжанем в шишку на затылке, все равно падали на глаза, и он их смахивал, потираясь щекой о бинт на запястье. Лань Ванцзи сидел, глядя на него непонимающе, недоуменно. И даже, наверное, радостно, ведь впервые за год Вэй Ин заговорил с ним, проявил хоть какое-то желание, а не постоянно повторяемое им “Проваливай…”, “Брось…”, “Убирайся…”. Ему пришлось потратить месяц на то, что бы желанный кувшин “Улыбки” оказался в его покоях. Лань Сичэнь покачал головой, но не произнес ни слова. Лишь посмотрел за его плечо проницательно и понимающе. Сливовое вино с особенным ароматом, с нежнейшим вкусом блестело золотыми искрами в белоснежной гладкости фарфоровой чаши. Лань Ванцзи поил Вэй Ина с рук. Тот мог пить разве что зажав чашу локтем. Большая часть, конечно, пролилась бы, поэтому Лань Ванцзи держал хрупкий фарфор в своей ладони. — Завтра ты меня убьешь, — беззаботно сказал ему Вэй Ин, когда кувшин опустел на треть. Он улыбался, обезображенное шрамами лицо искривилось, но Лань Ванцзи уже привык к его новой мимике. Он только вскинул бровь, одним этим выражая сомнение, и снова наполнил чашу. Вэй Ин уверенно кивнул, с наслаждением принюхиваясь. — Или чуть позже. Но убьёшь. Я хотел сам, но ты не дал мне меч тогда, когда я ещё мог, а теперь… — он помахал перебинтованным запястьем левой руки. — Я чувствую, как они зовут меня. Отпусти меня, Лань Чжань. Ты не можешь всю жизнь провести здесь. Мы же обещали защищать этот мир - а сидя здесь ты никого не защитишь. — … тебя, — тихо ответил ему Лань Ванцзи, опуская руку и отводя взгляд . — Что? Повтори, пожалуйста, — Вэй Ин даже вперед подался, опираясь на обрубок. — Здесь я могу защитить тебя. — Не можешь. Уже не смог. И никто не сможет и не смог бы. Так что прекрати меня мучить, Лань Чжань. Ты не продлеваешь мою жизнь. Ты просто отдаляешь мою смерть, не желая смиряться с ней. Лань Ванцзи смотрит в мертвые черные глаза, в обводке снова отросших ресниц. Он вынес с Луаньцзяна тело и решил, что этого будет достаточно. *** Лань Сичэнь приходит к нему редко, его не пускают дела клана, запреты и дядя. Он видит не брата - а лишь тень его. Он не представляет боль, которую тот испытывает, и с сожалением понимает, что совсем ничего не может сделать. На стук никто не откликается, и он заходит сам, взволнованный внезапными опасениями. Не напрасными. Лань Ванцзи сидит на постели, прижимая к себе тело, из спины которого торчит лезвие меча. Кровь капает на белые простыни, заливает собой рукав одежды брата. На обезображенном лице Вэй Усяня Лань Сичэнь видит мирную улыбку. Он обнимает его брата тем, что осталось от руки, прижимается, сильнее насадившись на клинок, до самой рукояти. Лань Сичэнь бесшумно уходит, позволяя брату проститься. Отпустить. Смотрит в небо, которое вот-вот должно просыпать первые хлопья снега, понимает, что сегодня брат убил часть самого себя.