Осень девяносто второго

Виталий любит, когда люди хвалят его, но подпитый коллега превосходит их всех стократно. — Ты хорошо выступил сегодня, Виталь, — Лавров ёрзает в этом кресле, отставляет бокал с вином на пол, справа от кресла. Задумавшись, через некоторое время добавляет: — Ты бы видел лица наших американских коллег. Не часто выдаются такие поездки, такие заседания, где они присутствуют оба. Осень 92-го приносит в его жизнь счастье, потому что это третье заседание, где присутствует Лавров, — думает Виталий и ищет, что ответить Сергею. Середина октября, листья такие оранжевые, вечера прохладные, а Чуркин вспоминает, как жаркий Лавров отдаёт ему свой пиджак со словами: — Глупо, Виталь. Надо было одеваться, — и закуривает сигарету. Сергей смотрит на коллегу мутноватым взглядом и ждёт ответа. — Я не смотрел на них, — честно признаётся Чуркин: – Я смотрел на тебя, — ждёт реакции, играет в известную лишь ему игру. Сергей за словом в карман никогда не лазил, ответил тут же, не успев взвесить свои слова: — Я бы тебе дал по твоему холёному лицу за такие выпады. Виталий взвешивает все за и против, пока пододвигается в кресле ближе к своему коллеге. Сергей правил игры не распознаёт и не принимает никаких действий кроме усталого вздоха. — Знаешь, как это чувство называется? — спрашивает Чуркин. Лавров отрицательно качает головой, устало прикрывая глаза. Виталий встаёт с кресла, Сергей глаз не открывает, но готов поддержать диалог. Диалога уже не состоится, Чуркин наклоняется к лицу коллеги и осторожно целует Сергея. Губы у Лаврова горячие, шершавые и сухие, но целовать коллегу оказывается приятно и нотки табака совсем не раздражают. Что удивительно, Лавров отвечает, а когда воздух в лёгких заканчивается и пиджак Сергея съезжает на пол с плеч Виталия, первый произносит: — Учишься у американцев? Чуркин не тормозит, зная, что его смогут скинуть в любой момент, он опускается Лаврову на колени, придвигается ближе и обнимает коллегу. — Пустой подкол, если учесть, что ты чувствуешь ко мне то же, — Виталий до конца не уверен. — То же, проницательный ты мой, — Лавров обвивает руками Чуркина и целует в висок.