Looks like the devil is here to stay

For all of the songs I hope to write someday (с) Никита редко бывал таким – тихим, задумчивым, грустным. Он мог минут по десять молча смотреть в окно у Саши дома, а когда наконец поворачивался, в его глазах стояли слезы. Никита всегда старался помогать людям, придумывал и придумывал новые благотворительные проекты, заражал своим энтузиазмом других, боролся с несправедливостью мира изо всех сил, но иногда она начинала бороться с ним. Он вспоминал и понимал, что всех не спасти, как будто выключался на несколько дней. В такие моменты он спрашивал Сашу разрешения приехать, иногда сутками оставался у него, был молчалив, почти ничего не ел. Саше казалось, что Никита не хочет, чтобы семья видела его таким – слабым, сдавшимся, не хотел чтобы дочь видела в его глазах обреченность, чтобы понимала, что мир жесток. Хотел как можно дольше сохранить в ней чистоту и нежность. Обычно он лежал на кровати в Сашиной спальне, повернувшись к окну, вжимаясь в Сашу спиной. Саша всегда крепко обнимал его, они могли лежать так день и ночь, почти не вставая. Саша утыкался носом Никите в макушку, горячо сопел, целовал шею и плечи, совсем невесомо, как будто показывая этим свое присутствие рядом, не давая провалиться в темноту окончательно. От такого лежания, от запаха чужого тела, ощущений чужой кожи, дыхания, движения мышц, у Саши вставал. Иногда Никита очень плотно прижимался к его бедрам, начинал тереться о его член, чаще и глубже дышал, выпутывал свою руку из Сашиных объятий, просовывал между ними, гладил его. Они почти не меняли своего положения, не было никакой прелюдии, кроме вот этих вот движений бедрами и рукой, которые доставались только Саше, себя Никита трогать не позволял. Даже не повернувшись лицом, не говоря ни слова, лишь шипя от боли, потому что без подготовки и смазки, путаясь и потея в одеяле, положив Сашину ладонь к себе на горло, хрипя под ней до черных точек перед глазами, надсаживаясь сильнее и сильнее, Никита кончал до судорог и его, наконец, отпускало. Саша радовался, что может помочь, что от него есть польза, запускал всю свою эмпатию на полную, погружался в чужую боль, пытаясь забрать себе хоть чуть-чуть, делал, что хотел Никита, был на все готов. Но в то же время очень боялся этого секса, специально болезненного, какого-то безличного, так не похожего на их обычный нежный и счастливый, боялся и переживал за Никиту. Из Сашиного дома Никита уходил все еще молчаливым, не улыбался, но в глазах больше не было слез, они снова были ясными голубыми, как будто изнутри шел свет, и темнота покинула его душу, оставшись в чужой квартире, в чужой душе.