Высшая степень доверия

«Нурик, давай напьемся» Приходит в полседьмого вечера без знака вопроса в конце, и Нурлан как-то сразу подсознательно догадывается, что настроение у Лёши совсем не вопросительно-игривое. На всякий случай перезванивает. — Лёш, уверен? — Ты бы, блять, лучше так перестраховывался, когда мы в гримерке ебемся!.. Секундная пауза, тяжелый вздох. — Уверен. — Ну тогда… Я куплю что-нибудь. — И сок возьми. Апельсиновый и ананасовый. Нурлан встревожен Лёшиным внезапным желанием напиться, поэтому упоминание ананасового сока до шутки развить забывает. Он только в алкоотделе проводит минут тридцать, выбирая для Лёши оптимальный вариант. И это, сука, больше похоже на визит в магазин интим-товаров. Неподготовленного Лёшу унести может с чего угодно. И, потом, немаловажно, как именно: чтоб легонько ударило в голову и уложило, или развезло медленно, но с «вертолетами»? Нурлан и сам-то хуевый сомелье, но хочет ведь искренне совершенно, чтобы и этот первый раз у Лёши прошел как-то помягче. А вообще, ему действительно лучше бы так париться о незапертой двери, когда он в общей гримерке на коленях перед Лёшей стоит и явно не шнурки тому завязывает. В конце концов Нурлан берет водку.

***

Лёша опрокидывает в себя первую стопку решительно-категоричным движением, морщится и запивает апельсиновым соком. — Может, тебе разбавлять лучше? — уточняет Нурлан. — Я что, баба, что ли? — мгновенно вспыхивает Лёша, но тут же сам себя гасит. — Нет, хочу чистоганом. — Тогда побольше запивай. Казах учит русского пить водку — какой-то неправильный анекдот получается. После второй рюмки у Лёши розовеют щеки, и смех становится на полтона выше. Он травит всратые шутки (но надо отдать Лёше должное: он никогда не повторяется) и лениво поглаживает ступней голень Нурлана. Нурлан его не перебивает, не вмешивается: знакомится с новым для себя понятием — «пьяный Щербаков» — и предусмотрительно ставит чайник. Третью пьют на брудершафт. Лёша ввязывается в рукопашную со стулом, который не желает стоять ровно и зачем-то цепляется за его ноги. Под четвертую и пятую Нурлан варит себе кофе — идеальный для него способ избежать похмелья. А Лёшу пробивает на откровения и консервированные ананасы (сок ананасовый Нурлан так и не нашел). — Я как-то в армейке медицинского спирта на спор наебнул. Полказармы заблевал, чуть не сдох. Этим придуркам смешно, конечно, было… А меня теперь как-то вообще не тянет на это дело. Промежутки между стопками неумолимо сокращаются. У Лёши уже все плывет перед глазами, фокус теряется: зрение не поспевает за картинкой, память — за мыслями. Запоминаются только отдельные яркие мазки: раскатистый смех Нурлана, едва не убежавший кофе, чужие обветренные губы, которые очень хочется поцеловать, но Лёшу в самый неподходящий момент начинает мутить. — Нурик, чё-то мне херовато… — В ванную дуй быстро. — Волосы мне, блять, держи, деловой… — успевает бросить Лёша перед рвотным позывом. Нурлан фыркает ласковое «Дурак!» откуда-то сверху, и Лёша чувствует, как теплые широкие ладони ложатся на его плечи, гладят успокаивающе, пока его нещадно выворачивает в раковину. Нурлан стоит за Лёшиной спиной и терпеливо ждет, когда тому полегчает. — Умойся, я пока тебе чай заварю. Нурлан вливает в него не меньше пяти чашек крепкого черного Эрл Грея с сахаром и заставляет выпить полпачки активированного угля. Лёша не сопротивляется, разваливается кулём на диване и заторможенно следит за длинными заботливыми руками Нурлана. Чашка пустеет — появляется другая, за ней — две черные таблетки на ладони и стакан воды. Лёша держит стакан, Нурлан аккуратно поддерживает руку Лёши, подает полотенце раньше, чем тот успевает сформулировать мысль. Пили они вроде бы вместе и одинаково, но Нурлана не развозит, как малолетку на дискаче… — Лёш, даже не думай об этом, ладно? Я тебя любого люблю: и в хлам, и заблеванного… И когда тупишь нещадно. Ты лучше чай, давай, пей. Легче станет. Лёша мотает головой, отодвигает руку Нурлана с очередной чашкой чая. — Не могу больше, Нурик. — Через «не могу», Лёш. Пьяный Лёша ничуть не отличается от Лёши трезвого. Разве что под алкоголем он совсем беззащитный, что ли. И доверчивый такой, легко ведомый. Лёша и сам про это знает, поэтому никогда не пьет с друзьями, и напивается впервые за долгие годы именно с Нурланом. Трахаться с кем-то — еще не значит доверять. И Лёше вдруг приспичивает донести до Нурлана одну простую мысль, которая вертится у него в голове все это время, но выхода не получает (а Лёше надо, чтобы Нурлан знал). Формулируется все в лучших традициях Алексея Щербакова: — Нурик, я тебе не только свою жопу доверяю, получается, но и желудок. И после такую довольную и гордую лыбу давит: так гениально еще никто в любви не признавался. Пока Нурлан помогает ему раздеться, заворачивает его в одеяло, на всякий случай трогает лоб и проверяет зрачки, Лёшу пробивает на «хи-хи» и на потискать Сабуровскую тощую, но самую замечательную на свете задницу. — Напился — веди себя прилично, — фыркает Нурлан, но Лёшины комментарии относительно самого себя слушает с явным удовольствием. Лёша — пьяный в стельку, Нурлан — бархатный, уютный, надежный, понимающий. И главное, что именно он видит и принимает Лёшу действительно любым. Любит, одним словом. Лёша перестает ерзать, лежит смирно, закутанный в одеяло, как гусеница в коконе, следит за раздевающимся в полумраке Нурланом из-под слипающихся век и бормочет что-то невнятное, пьяное и счастливое про вертолеты, финнов, ежей и голые жопы.