I
Александр Иванов вновь попятился домой после длительного, утомительного и вполне себе тяжкого дня. Саша-Саша, Саня-Саня… Не обладая сильно большими интеллектуальными способностями, Александру приходилось пускать в ход свои физические особенности. Проще говоря, он работал на заводе, простеньком таком заводе, где сотни подобных ему ребят всё так же пахали, изливаясь бесконечным потом, надеясь получить заслуженный отпуск в надежде попить пива где-нибудь в подворотне. Александр и сам бы был не против прямо сейчас взять бутылку из-под какого-нибудь “Жигулёвского”, да и совершить тот самый великий глоток, который не вышло совершить на работе, ибо Игорь, пидрила такая, не соизволила предложить выпить, набить брюхо спиртным и поплыть куда-то далеко-далеко, позабыв всех родных и не особо ему людей, забыв о таких словах, как ответственность. Однако, прошу заметить, за последние приблизительно 12 лет работы в этом месте слово ответственность будто бы впилось в обыденность, его значение, тягучесть засела в голове Александра. Существовал уже один опыт, после которого Сашенька чуть не лишился жизни, а всё по причине отсутствия понятия о таком слове, как ответственность. Но теперь Саша молодец, теперь он его никогда больше не забудет. И никакие напитки не помогут стереть с себя долг перед державой. Саня шёл мелкими шажками к себе домой, время от времени окидывая обрывистым взглядом неприветливые дома, часть окон которых были заполнены лицами. Александр попробовал выискать среди них хоть единое знакомое, но попытка не обвенчалась успехом. Возможно, стоит немножко рассказать о самом Сане… Ну, а может и не стоит, всё, вот так вот. Лишь замечу… Что среди домов, высоченных домов, Саня чувствовал себя мелким, мизерным, сроднённым с теми, коих принято называть “неудачники”. Что иронично, на первых этажах, наиболее приближенных к испаскудившейся земле, проживали наиболее бедные, наиболее НЕУДАЧЛИВЫЕ граждане, чьи имена соседи с этажов повыше частенько забывают. Александр Иванов частенько поглядывал на самые последние этажи зданий и задумывался, каково им там, какие у них коридоры, какие ручки на дверях, из золота, быть может? Он аккуратно обходил богомерзкие лужи, стараясь изо всех сил, чтобы влага не прошла сквозь новые ботинки. Его холодные руки, скучающие по где-то потерянным перчаткам, спокойно лежали в карманах, которые не особо помогали от всеобщего холода. Чувства его совпадали с действительностью: Александр Иванов был достаточно мелким, мизерным, подлым и грязным во всех смыслах человеком, он удерживал достаточно натянутые отношения со своими женой и сыном; последнее время он начал сильно страдать от бессонницы, что сильно сказалось на его продуктивности, а от неё уже и пошёл спад зарплаты. Честно скажу, на лице Александра уже рисовалась частенько такая гримаса, что он готов был прибить роднейших для себя людей. Ну, прибить просто, замочить, добить, их слова уже мозолили его уши. Он часто думал о Смерти, что приходит то к нему, то к его родным. Ночью из-за отсутствия сна у него появлялось больше свободного времени, которое он тратил на бесплатные, а от того сильно беспокойные мысли, которые переливались в его голове, воссоединялись и разделялись, производили страшнейшие метаморфозы, слеплялось вновь в ужасающие формы, чьё даже появление указывало на несколько неправильное развитие мышления Александра, на не самое лучшее его состояние в общем. Его воссоединение с Религией, которое было прослежено ещё с его самого детства, вновь пробудилось, он пытался найти поддержку для себя если не на этой Земле, то где-то за её пределами, для этого он нашёл себе Бога. Ему вновь начало казаться, будто он пошёл кверху и его состояние начало вновь восстанавливаться, а сознание – собираться в кучу. Но ему всё это казалось, ведь нашёл он для своих проблем решение не на Земле, да и уйти он отсюда не смог, он все еще теснится в одной кровати с человеком, лишь образ которого приводил Александра в невыносимую дрожь. Что-же Вы, Александр Иванов… Лишь образ зданий, насильно заставлявших Александра сжиматься в самого себя, прижиматься собственным лицом к земле, ещё сильнее усугублял положение, ему этот город не будет родным, ему эти люди никогда не скажут ни “спасибо”, ни “пожалуйста”, ни одно лицо из окна не сумеет окинуть ему улыбку, да и сам он, растяпа, представитель худший рода своего, вряд-ли сумеет сил найти, чтобы руку протянуть упавшему. Никчёмен он и никчёмны остальные. “Душно тут.” – замечает Александр Иванов. “Заметно.” – отвечает Никто. Александр сумел добраться до подъезда, а там ещё лишь несколько минут, и Саня дома, на пятом этаже одного из этих домов. Уровневых, если можно выразиться.. так… Сашу вдруг начало сильно клонить в сон, и он тут-же обрадовался, ибо за столько дней впервые подобное несколько приятное ощущение – никак не нарадуется! Заслуженный. Отдых? Ни “привет”, ни “как дела?” ни жене, ни сыну, тут же сбросил куртку, обувь и бухнулся в постель, закрутившись в одеяло. Глаза сами закрылись, и Сашенька заснул.II
Александр Иванов вновь попятился домой после длительного, утомительного и вполне себе тяжкого дня. Саша-Саша, Саня-Саня… Не обладая сильно большими интеллектуальными способностями, Александру приходилось пускать в ход свои физические особенности. Проще говоря, он работал на заводе, простеньком таком заводе, где сотни подобных ему ребят всё так же пахали, изливаясь… Что-то не то. Александру казалось это вновь очень знакомым. Его это совершенно не радовало, ему показалось, что это сон. Да нет, чувствуется это вполне реально. Получается что, то возвращение было сном? Или, на деле, это и есть по правде сон. Или всё это было… Саша уже не может думать, всё это предельно странно, но это неважно. Сейчас Саша желает лишь вновь возвратиться домой и снова плюхнуться на кровать, ибо чувство сонливости снова ударило по нему всем своим весом. “Блядь, да су… Да сука, что-ж это… Дрянь какая… Бред… Что за бред… Как я… Я был уже здесь… Я думал также… Сон?.. Это сон… То сон..? Что сон… Спать… Спать… Спать…” – размышлял Александр. Он вновь попытался высмотреть в окнах одинаковых размеров, причем я не шучу, идеально, просто выкроенных до идеала одинаковости, я бы сказал, размеров, но и эта попытка не обвенчалась особым успехом. Саша попробовал вновь, но и сейчас не вышло, все какие-то слишком злые, даже ребят с работы не выходит найти. Да и сам Александр сейчас злой, ибо, похоже, снова прервали сон, снова, снова-а-а эта бессонница. Но, быть может, это и не самое сейчас главное, о чем стоило бы беспокоиться… Теперь все казалось еще хуже, вокруг стало еще душнее – казалось-бы, куда ещё? – ужасное чувство, по правде. Его это ещё сильнее ущемляло, его шаги ставали всё более неравномерными, в глазах всё немного плыло. Но это нормально, ибо сегодня он выпил пива “Жигулёвского”, его коллега Игорь поделился, скорее всего, просто влияние на адекватное состояние организма. Ключи в дверь, и вот, он снова в квартире, бежит к кровати. Но на дороге к кровати у него встал Сын. Стоит, да сверлит взглядом. – Чего надобно, сынок? – старается максимально спокойно говорить Александр Иванов. – Пап, в общем, нам задание в школе такое дали: выкурить сигарету! Представляешь? Я так удивился, когда его дали, ты бы знал… – пытается рассказывать максимально правдоподобно Сын. Врун. Лжец. – Ну, и, в общем. Мне нужны сигареты, папа. – Ну ты и историю выдумал, сынок, хе! – ответил Саша, параллельно пытаясь пробиться к своей святейшей кровати. – Писателем хорошим будешь. Без шуток. А теперь, прошу, дай пройти к кровати… Но Сын всё стоит на своём. – Пап, понимаешь, мне нужны они. – Сынок. Марш. – уже начинает лопаться терпение. – Пап, папа. У меня болезнь. Мне нужны… Мне нужна сигарета. Прости, я не говорил, но теперь говорю: у меня болезнь, болезнь у меня, папа, говорю тебе! – говорит своему папе Сын. Александр уже не на шутку злится, он уже начинает чувствовать, как отходит сонливость: – Это уже не смешно. Дай пройти. Да и что за болезнь?! Сигарету… Что за бред?! – Да, это грустно! “Съегареломия” называется. Заодно новые термины узнаешь… Ну пап, ну мне нужна она. Нужна, просто нужна. Папа! – не отходит Сын, ну никак не уходит. Александр Иванов уже не выдерживает и просто сталкивает Сына с пути. “Шутник ёбаный, шутничок. Нашёл когда шутить. Нашёл, блядина же такая, время. Сучара, блядь, тупая. Мразота. Блядь, ну я ему завтра покажу. Блядь, так много всего покажу, и сигарет, и пива, блядь, кальяна, всё покажу. Всё он у меня узнает, любопытный, блядь. Сука ебаная. Вот же, блядь. Сука.” – думалось Александру Иванову. Хорошая мысль, Саш! Александр сел на кровать, смотрит: Сын всё ещё стоит у прохода, руки его трясутся, лицо такое, будто готов закричать или зарыдать. Саша смотрит, лицо уже не столько озлобленное, сколько немного удивлённое. Сын вдруг вскрикнул и упал на пол, сильно задергался, что-то кряхтит. Шепчет: “Сигарету…” – Сын, блядь, заканчивай этот перформанс. Тебе уже 17 лет, головой то своей подумай! Что ты делаешь? – говорит Александр, вновь чуть привстав. А сын то-ли насмехается над ним, то-ли ещё что, продолжает кряхтеть и трястись. Но потом вдруг начала жидкость изо рта выходить, струёй. Красная такая, он блюёт. Блюёт кровью, после чего падает на пол и не произносит ни звука. Отец подходит к телу Сына, смотрит. Уже забегает жена, начинает рыдать, кричать что-то на Отца, что-то про полицию и скорую говорить. А сам он, Отец, пошёл к кровати, бухнулся и уснул.III
Александр Иванов вновь попятился домой после длительного, утомительного и вполне себе тяжкого дня. Саша-Саша, Саня-Саня… Не обладая сильно большими интеллектуальными способностями, Александру приходилось пускать в ход свои физические… Александр Иванов уже не смеётся, он никогда не смеялся, он близок к тревоге, он уже перестал понимать, что сейчас видит пред своими глазами, он достаточно напуган, его встречают уже слишко-о-ом знакомые здания, знакомые мысли, знакомый наряд. Его это пугает, вот эти вот действия. Его зрение сильно ухудшилось, одна пластинка здания отъединялась от другой, всё плыло. Сегодня он, конечно, перепил “Жигулёвского”. На спор пил с Игорем, кто быстрее выпьет… Бутылок… банок..Чашек?..? Вспомнить он уже не мог, да и думать о снах, или не снах, или что это было, он не мог, потому уже с пустой головой пошел домой, стараясь не врезаться в фонари или стены. На полпути он снова встретил те окна и он смог создать одну мысль. Может, в этот раз всё с Сыном обернулось так, ибо он попытался найти Знакомые Лица два раза, а не один, как впервые? Он осмотрел окна ОДИН РАЗ и одно лицо ему показалось знакомым… Но его вновь потянуло за собой действие спирта, и он чуть не врезался в какой-то мусорный бак. Шлось ему тяжело, на него время от времени поглядывали проходящие мимо люди: с отвращением, чувством мерзости на языке, в глаза бросался неухоженный вид Александра. Александр, Саня, Саша, чего-же ты… Подходя к подъезду, заметил, что никакого подъезда и нету, а на его месте – частный дом. Причем смотрелся он очень странно на фоне других обыденных высоких зданий. Подойдя ещё чуть ближе, стала заметна запечатанная дверь и полицейские машины рядом. Александр шёл к дому, к своей цели, но его прервал полицейский. Подойдя, тот спросил: – Сэр, вы тут живёте? – Я, э-э-э… “Сэр”?.. – пытался хоть что-то внятно ответить Александр. Но тут подбежал второй сотрудник: – Это он! Ни с места, руки кверху! – заорал он и поставил Сашу на прицел. Чуть позже подключился и первый сотрудник. Растяпа. Александр поднял руки кверху – как и было приказано – и ждал их слов. – Он пытается достать оружие! Огонь! – и пошли пули из пистолетов. Александра Иванова убили.IV
Александр Иванов вновь открыл глаза и обнаружил себя на совершенно новом месте, если брать во внимание именно предыдущие начала. Ни улицы, ни холодной обстановки, вместо них – уютная, тёплая кровать, и лежит он прямо в ней, укутавшись в теплейшее одеяло, охраняющее от всех пороков окружностей. Одеяло такое, что даёт надежду на безопасность, изменения в лучшую сторону, радость. Правда, всё это, как обычно, было лишь заблуждением, воссозданным в больной голове Александра Иванова, тепло им обнаружено никогда не будет, тепло всегда будет скоропостижным, легко утерянным. Обнадёживающим и отбирающим какие-бы то ни было надежды, ну… оно… Такое, несправедливое, я бы сказал, да и Александр Иванов, думаю, также бы подметил, причем, не только об одеяле, но и обо всём вокруг: окружение, люди, некрасивая мебель; Александр Иванов, что-же Вы, что-же Вы… Вам надо больше воздухом дышать, спать дольше. Александр Иванов, почему Вы не спите? Открылась дверь, в комнату залетела жена Александра Иванова, осмотрелась вокруг. Обнаружив в постели Сашку, в её глазах вновь пробудилась злость, вновь она стала худшим, найзлейшим человеком в этих округах. – Ты какого ХУЯ пролёживаешься тут?! – задала достаточно резкий вопрос она. Это было не очень-то и похоже на неё, её манера речи была не такой, нет. Совсем другой, её глаза никогда ещё не были такими злыми, чуть-ли не покрасневшими от злости. Александр не мог узнать в её лице родного человека, хотя факт того, что данная личность является “родной”, он часто в своей голове оспаривал. Да и может, мерещится ему всё это, может она всегда такой была, он никогда не знал. Его голова ещё болела от путешествия по этим снам, что он уже чуть не забыл, что его ждёт тут, в реальности, с чем придётся сталкиваться. Александр Иванов кинул взгляд на часы, висевшие на стене, они показывали 9:46. Он проспал, он снова проспал, ну и ну, какой же… Какой же идиот ты, Александр Иванов. “Идиот я!” – думается ему, и вам, наверно, также думается, да и мне, что уж гадать, также кажется, идиот он ещё тот! Хотя бы не по простой причине идиота включил, а для того, чтобы наконец побороть бессонницу, он же поспал за долгие года, смог пробудить в себе ту старую силу, о которой позабыл за последнее время! Но что он дал взамен? Ответственность, время, и теперь всё это отложится у него в памяти, будет давить на совесть, на желудок, и не найдёт он лика поддержки в других людях. Он не ищет. Он… – Как же глубоко я упал, ой, жёнушка, как далеко… Ну ничего, встану, подоспею! – ответил более-менее внятно Александр Иванов. – “Жёнушка”? Это что тебе, блядь, тут такое? – подняла она бровь, спрашивая это. А он и сам не знает, чуждое место кажется теперь еще более чуждым. Это не его человек был, и стал он теперь ещё более не тем, незнакомым, можно сказать, речь её не та, взгляд непредсказуем, что уже можно говорить про склад её ума. Но самое главное, что после всех этих путешествий, ему до сих пор кажется, что кошмар не кончился, хотя многое указывает на обратное: цикличность ушла, всё чувствуется вполне реальным, очнулся он в собственной кровати. Но даже при такой волне доказательств, указывающих на относительную реальность происходящего, клубок в его голове не распутался. И путаница даже не с его женой связана, он больше не понимает себя. Ему не вспомнить, называл-ли он раньше жену “жёнушкой”, говорил-ли такими словами, таким необычайным образом. Да и этот раз получился сугубо рефлекторным. Проплывают лишь куски воспоминаний о более агрессивном поведении с ней, хотя провести связь, собрать все эти куски воедино не выходит, а оттого кажется ему, что его ни то что не поймут другие – он сам себя понять не сможет, ни причин тревоги, ни всего остального. Сейчас Александру Иванову больше всего хотелось бы вновь вжаться в его любимое одеяло и не вспоминать ни о кошмарах, ни о жене, ни о работе, смириться с окружением, но не обстоятельствами, оставить их где-то позади. Но как мы можем, естественно, спрогнозировать, так ничего не выйдет. Александр Иванов спустился на край кровати, она-же трещала не по-детски, ужасающие звуки издавала, что даже сам Саша испугался. Всегда ли она была такой громкой? – Тише вставай, Ванюшу разбудишь. – холодно бросилась замечанием жена. Саня уже встал на ноги и попятил на кухню, налить кофе. Что-ж, ладно, чёрт с этими снами, да и с работой хер, уже потеряно это всё. Осталось просто отвлечься и где-то потерять время. Вот, что думал Александр, но кажется недолгим будет его покой. – Столько, блядь, лет, сколько уже их было. Вспомнишь, Сань? А, Сань? Сколько лет, зим, вёсен, осеней. Какая уже осень идёт, и ничего не меняется, всё лишь падает. Тебя это не смущает, Саш? Александр Иванов. – её речь казалась Саше очень знакомой и совершенно новой в то же время. Будто… куски… – Знаешь, я соскучилась по тебе. Я рада тебя видеть.. Я люблю тебя… Я люблю… БЛЯДЬ, мудак же ты ёбаный, блядь, столько всего на тебя, столько всего, блядь, в тебя вложить! Столько же, блядь, от тебя получить говна. Какой-же ты тупорылый, блядь, спишь, блядь, проёбываешь, было же уже такое, блядь, было, не учишься нихуя, еблан ты тупорылый? Сколько тебе раз нужно обречь нашу семью на страдания, чтобы осознать, блядь, наконец, как действовать надо? Пять? Десять? Я могу тебе столько всего устроить, ты будешь рад. НЕДОВОЛЕН. ТЫ БУДЕШЬ НЕДОВОЛЕН, Я ТЕБЯ РАЗЪЕБУ. Ты почувствуешь всё, узнаешь, каково мне жилось с тобой. – Ну, дорогая, не говори так… – дрожащим голосом отвечал Александр Иванов, думая, что всё потерял, что его кофе находится уже в тысячах милях от него, а переход из гостиной в кухню превратился в ужасающе длинный коридор, по всему периметру которого отражался эхом озлобленный голос жены. Каждый его шаг превращался в невыносимую муку как для его ступней, так и тела в общем, кости ныли, треск в суставах давил на слух, будто бы игнорируя все тренировки на его работе. Слова той женщины были будто бы сборник всего самого ужасного, что только он мог услышать от неё, хотя много нового он сейчас тоже познаёт, много новых вещей слышит от неё. Его руки опускаются к полу, а взгляд, ранее непорушимый, становится менее твёрдым, глаза трясутся, видит, как женщина смотрит ему прямиком в глазницы, и трясётся весь сам от того. Господи, как же он хочет просто уйти отсюда, не видеть её, выпить ЧЁРТОВ КОФЕ, ОН ХОЧЕТ ВИДЕТЬ ЕЁ пустой, никакой, он вовсе не желает никого видеть, ему люди эти не свои, ему они никогда не ответят на все самые сокровенные пожелания. И сжимается в себя, разочарованный в собственном эго, не смог он никого прокормить, себя не смог, что уже про других говорить? Происходит то, чего он так долго боялся, долгое время его отношения с людьми держали натянутые, но всё же нити, теперь и они оборвались. А что, если это лишь продолжение общей картины сонной? Той самой, что мучает Александра Иванова ближайшее время, и возможно ещё долгое время не отпустит из своих грязных, ужасно тёмных лап. Чертовка такая, всё теперь пошло ко дну, за один день. Всё это тянется слишком долго, всё это нужно заканчивать. Голос тянется от самого начала коридора до конца, до самой чашки кофе, которую Александр обязан получить. Он ДОЛЖЕН его заполучить, обхватить за ручку, залить в себя эту приятно горячую жидкость. И лишь её слова движут его назад, прижимают к стене, столько всего, столько надежд, всё разбивается, он разбивается, он разбивается, АЛЕКСАНДР ИВАНОВ, ВНИМАНИЕ, ВЫ РАЗБИВАЕТЕСЬ, ВЫ ДОЛЖНЫ ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ, ИНАЧЕ ВАС ЗАСОСЁТ, ВЫ ПОГИБНЕТЕ, ВЫ УМРЁТЕ, СДОХНЕТЕ. Он со всех сил пытается добраться, он хватается за стену, отбивается от звуковых волн, и наконец хватает чашку кофе. Жидкость течёт по стенкам, наслаждение, победа? Кофе помогло ему пробудится до конца, он падает, окно сверху открыто, он падает. Из окна? Пятого этажа, нет? Александр Иванов разбился.V
Александр Иванов вновь открыл глаза и обнаружил себя в своей кровати укутанным в одеяло. Недалеко от постели лежало тело Сына, по щеке которого еще стекала кровь, образовывая лужицы на полу. От жены ни духу, ни слуху. Александр вновь проспал свой рабочий день, зато теперь он может с гордостью заявить, что выспался, и никто не оборвал его беспокойный сон. Он потянулся, хруст его слипшихся суставов вновь прекратил мучения его ушей от голода. Теперь Саня может спокойно и подумать со всех перспектив. Столько всего на него наплыло за последнее время, лица разных людей в его голове казались абсолютно не теми, отличными от запомнившихся образов. Глядя со всех сторон на свою голову, Александр подмечал её неровную форму, неравномерное заполнение воспоминаниями и мыслями, которые иногда выходят в голосовой форме, а иногда и попросту отходят в ящик. Господь Бог, как же вы красивы! Спору нет, Александр сейчас в форме. Лицом красив, душою чист, головою свободен, равных нет, равных нет, равных нет. Тварь такая, падла, Александр Иванов, умный, думаешь, такой, да хрена с два, ублюдок. Александр Иванов был рад думать о себе и своём мироздании. Особое эстетическое удовольствие ему доставляло осознание некоторых вещей, которые и в помине назвать нормальными нельзя было, многих такое раздражало о-о-очень сильно, но Александр Иванов. Он един, одинок, единственный в своём роде подобный, своеобразно выстроенный, в меру умён, в меру силён, доволен собой. Так думал о себе Александр Иванов. Чей-то малознакомый голос услыхал Саша в соседней комнате, который вновь пробудил в нём старую энергию, заставил задёргаться и наконец отодрать свою задницу от кровати. Он бросил очередной взгляд на Сына, тело которого давно оказалось покинутым духом, а затем, более не отвлекаясь на такие мизерные вещи, пошёл дальше, приоткрыв дверь. Вместо привычной гостиной он увидел комнату совершенно новую, но несколько знакомую по отдельным чертам. Там же, видимо, пребывал и источник голоса, обладатель знакомого для Александра Иванова лица – это был Господь. Саша не мог даже и вообразить, что сама его Честь придёт навестить его, прямиком в квартиру. И даже знакомо-незнакомая комната не отвлекала его, он упрямился взглядом Господа, за что уже вскоре успел пожалеть, накрыло его совестью, чувством вины, он начал мямлить: – Господи, прости за грехи мои, за взгляд неровный, трясущийся, сильно, наверняка, давящий, я столько ошибок совершил, но была эта наихудшей, ибо совершена была против Тебя. Простите. Прошу Вас, Боже. – склонялся к своим коленям Александр Иванов, жалко прогибая хребет. Господь лишь махнул рукой, и Александр вновь поднялся на ноги. – Ты знаешь, что мне тут надо. – Честно, я не знаю… Да и откуда мне знать? Я же тот ещё никчёма, никому не нужный, ничем не полезный, моя рука гниёт, гниёт нога, я гнию, покрывается грязью кожа, голова охватывается неверными мыслями: похотливыми, озлобленными, я сам – зол, ужасен! Никуда не гожусь, так особенно Тебе. Зачем же я? Почему я, почему мой дом? Не знаю, откуда знать! – говорил Александр, хотя ростом с Господом был схож. – Ты попал в несколько неудобную ситуацию… Ну же, встань с колен уже! Ветер из приоткрытого окна этой новой комнаты мягко обвивал волосы Господа, задевая иногда даже светлую бороду. Бил тот-же ветер Александру в лицо, отчего приходилось ему прикрывать заспанные глаза. – Господь, сколько я обращался к тебе, боялся лишь, что напрасно! Но похоже, нет! Говорили мне, на те проблемы не те ответы ищу, но нет, как знал же. Боже. Господи, обращаюсь то-ли к тебе, то-ли просто так приговариваю “Господи”. Я не упаду? Я же буду стоять? Мне нужна помощь! Пусть только это не будет сон. Это не сон? – не замечая, как вновь спускается к коленям, бормотал Александр Иванов. – Я все мольбы твои слышал, и прибыл потому сюда, и потому сделал так, чтобы никто не мешал нам, ибо хочу поговорить с тобой. Ну и ну, Александра сейчас разорвёт одновременно счастье и стыд. Румянец выступил на щеках, губы расплылись в улыбке, глаза сверкают от счастья. Давно столько он радости не знал в лицо, давно его так не щекотало осознание существования хоть небольшого смысла его жизни, хоть небольшой значимости. Никак нарадоваться не мог. – И всё пройдёт, и моря свои волны раскроют, и ты, Александр, придёшь к решению сам, ты будешь всегда жив и счастлив, коли пройдёшь сквозь всё. А всё лишь… Глаза Господа вдруг пали на тело сына, коего покинули давно силёнки. Александр вновь обратил внимание на него, попятился к нему, утомлённый после долгого разговора, приласкать его хотел, упокоить, вновь стал столько наговаривать на себя, иногда поглядывая на Господа: – Боженьки… Какую беду я сотворил… Сколько душ я погубил… Эгоизм, всё эгоизм… Моё видение… Сколько всего натворил я плохого… Столько ужасного, божечки… Господь, прости меня, да пусть святится имя твоё… – Поднимайся. Жалко смотрится. Приказ Господа был тут же выполнен. – Многое это меняет, многое. Ну, Александр, не напрасно ты ко мне обращался, но ответ, скорее всего, придёт на все твои вопросы через четыре главы. – Что? Спи.VI
Александр Иванов вновь попятился домой после очередного сложного рабочего дня на родном заводике. Саня-Саня, Саша-Саша, что-же ты попал сюда… В такую среду неродную. Если б знал ты, куда поведёт путь твоего развития, может, и взял бы в руки ситуацию и раскрыл бы все перспективы. А так, теперь сжимает толпа придурков на том месте, где работа даётся легко, но ни счастья, ни отвлечения не вызывает, наоборот, лишь усугубляет и так мрачные настрои, затягивает в ту пучину, ведущую к срыву и своего рода кульминации неких процессов. Марать руки ему уже надоело об простые железяки, в его теле скопилось слишком энергии, и удерживать слишком долго её нельзя было. Его знакомые приглашали его сходить в бар, да выпить “Жигулёвского”, но Александр резко ответил отказом, еле сдерживая ярость, которая могла выстрелить а абсолютно любой момент. Он не приписывал ей ни причин, ни каких-бы ни было там закономерностей, он также не думал, что сохранять её в себе и ждать, пока стрелки на часах сменят угол наклона, будет лучшей идеей. Были у него подобные моменты уже, знал он, чем заканчиваются они. Проходил он сквозь серые девятиэтажки, которые иногда сменялись елями, что не казалось ему никоим образом странным. Однако, несмотря на ознакомление с подобными ситуациями в прошлом, Александр чувствовал по-настоящему новые чувства, он вот-вот был готов направить свою энергию, чего раньше он никогда не намеревался сотворить. Он знал, во что её зарядить, однако понятия не имел, куда её направить. “Ну, – подумал он. – Обстоятельства дадут знать.” Он приметил оружейный магазин, в который тем же мигом залетел. Подойдя к прилавку, Александр Иванов начал рассматривать варианты, которые можно было использовать. Хотя он и думал больше всего про пистолет, но решил перепроверить, быть может будет что-то поинтереснее. Ему приглянулся “Магнум”. Проводит на кассе и говорит голос, настолько отвратительно мерзким, что даже Александру Иванову, даже самому Сашеньке, который уже, казалось, целиком и полностью поник в своей задаче, в своей миссии, эти слова ударили прямо по ушам, впились со всей своей остротой в слуховые органы: – Двести сорок девять рублей, девяносто девять копеек. “Магнум” уже в руках, Александр поднимает глаза, и видит жирное, мерзкое во всех смыслах лицо, покрытое толстым слоем пота, сочившимся, наверняка, по всему телу кассира. На его голове красовалось очень идиотская кепочка, ну, часть униформы, Александр не винит его за ЭТО, ибо, понятно, надо носить, но как-же по-идиотски она отображалась в глазах Сашеньки. А-ха-ха… Так и желает посмеяться… Но Александру и сейчас не до смеха, он впился в кассира взглядом, тот отвечает вопросительным кивком. Ещё миг, и ствол наставлен на жирное рыло, а палец нежно ласкает спусковой крючок, и оружье совершает громкий выстрел. Несмотря на скопившееся напряжение, это не смогло снять ни единой капли стресса, всё оставалось как и прежде, что очень напрягло Александра. Но, наверное, это лишь начало. Тело кассира с дырой во лбу медленно спустилось к полу, Александров взгляд аккуратно шёл за ним, пытаясь не спугнуть. Обернулся и пошёл. Следующей целью в голове был наиболее родной человек и одновременно тот, кто разрушал все надежды на лучшее, все мысли, из-за которого зона комфорта сократилась до минимума. Но ведь, что, если и тогда ничего не будет? Что делать, Сына? Но он ничего не делал, не провинился ни в чем. Александр остановился, заплыв в раздумья. Получается, что всё может легко навернуться, только он придёт домой, да и энергия может за время спасть, как обычно. А там и времени уже мало будет, камеры наверняка успели засечь совершенное. Уже ничего не может принести удовольствия Александру. Тогда, может выпустить энергию в себя? Ну, ха, понимаете, оприходывать себя, прикончить, прибить, загасить до конца, пораскинуть мозгами, выпустить пулю в лоб, закончить этот кошмар, называемой то-ли сном, то-ли жизнью. Револьвер как-то немного потерял свои формы, обтекаться стал… Обвил руку Александра, шею… Сжался как-то самопроизвольно… А воздух где… Александр, вы почему не дышите..? Александр, глаза раскройте, вам шею сжали… Повесили вас, Александр… Александр… Не смейте закрывать глаза… Александр Иванов вновь попятился домой после очередного трудного рабочего дня. За этот день он необычайно утомился, ибо сегодня ему пришлось работать аж за двоих человек! Ему же его верные друзья предложили немного выпить, на что он почти непроизвольно дал своё согласие. Они зашли в продуктовый магазин, Александр залил в себя некоторое количество “Жигулёвского”. И, чего уж скрывать, этот превеликий, почти Господний напиток неплохо повлиял на координацию его движений, на адекватность речи и восприятие окружающих событий. Всё это перемешалось и создало абсолютно ужасную комбинацию для его организма! Алкоголь странно действовал именно на Александра, заставляя его очень активно размышлять о чем-то, вспоминать о моментах из прошлого. Потому и шёл он с набитою головой непонятно чем, с полупустой бутылкой в руке, в белой рубашке с пятном (вероятно, от самого напитка) и нарушенной координацией, что значительно проявлялась в сильных шатаниях и иногда столкновениях со столбами и стенами. Это очень забавно выглядело! Однако шло вразрез с мыслями в башке. А там, ой, всё было так намешано, еле разберёшь… Скатился, как говорится, на горке в самый низ по всем фронтам! Всё проебал, абсолютно всё проебал, и продолжает проёбывать! Во даёт! И стыдно ему теперь идти домой, появляться на глазах родных. Снова он идет, пытаясь вспомнить, как блевал вчера. Снова воспоминания смешивались, объявлялись совершенно ложные, новые, кажущиеся вполне реальными. Никто не будет рад ему, и он теперь не рад никому. Он рад абсолютно всем, нет-нет, ошибся я первоначально! Сейчас он так наплевательски относится к абсолютно каждому рылу, кажется, алкоголь максимальный эффект в мозг вдолбил. Идет и лиц не видит, в окна не вглядывается, ибо окна не важны для него, а значит – окон нет! Он личность особенная, ему не важны другие, он без них сильнее, он всегда был сильнее, Александр Иванов, вы так прекрасны и грациозны в этой замечательной белой рубашке! Другие ему лишь помеха в среде обитания, требующие одинаковых ресурсов, участвующие и автоматически проигрывающие в конкуренции! Вот он какой, Александр Иванов. Тем не менее, на пути у Сашеньки встал какой-то молодой человек. – Ч-чё встал?.. Не видишь, личность, блядь, идёт!.. – пытаясь сохранить общие очертания чего-то, схожего на адекватную речь, сказал он. Так держать, Саня! – Ты даже не узнаёшь. Ты никогда меня не узнаешь! Это ты, я искал тебя все эти дни. Пьяная мразота. Сын я твой, не узнал, да? Да как обычно. – говорил Сын. – Ты же совершил это, ты отнял всё у матери! Ты! Отнял жизнь! Ты! Я тебя заставлю почувствовать то же самое, я тебе покажу всё! Всё-ё-ё покажу! Так орал Сын, и не успел заметить Александр, как вылетевшая вдруг пуля пробила ему череп, выпустив мозги и все его мысли наружу. Может, и Сын полакомится? Александр Иванов вновь попятился домой после трудно-тяжелого дня, чья тяжесть объяснялась во многом нормой нуждающейся для выполнения работы, которая несмотря на общий настрой, который вызывал у Александра отвращение, влияла у него на такой важный параметр, как ответственность, из несоблюдения которой у него обычно исходила совесть, которая давила на него еще сильнее, чем незнакомые люди у него дома. Ладно, не совсем незнакомые, это шутка такая, Александр бы также пошутил, будь он рассказчиком. Александра Иванова, проказника многолетнего, сейчас сильно клонило в сон, и он потому, придерживаясь за столбы и стены, всматриваясь в окна сверху, в глядящие на него будто насмехающиеся лица, пытался добраться домой, чтобы отоспаться. Конечно, могут вновь пойти упрёки от жены, она всегда находила тему для жалоб. Если не работа (которую он, кстати, благополучно сегодня выполнил в полной мере), то что-нибудь другое: семья, Сын, их отношения. Конечно, в его голове царили и немного другие мысли, тревожащие его совершенно не меньше. Саня-Саня, Саша-Саша, не беспокойтесь насчёт пустяков… “Но как! – вскрикнет он. – Как, если я вижу и осознаю, что что-то идет не так, что все это слишком знакомо, будто бы я этот момент уже несколько раз переживал. Почему я помню ту боль в конце…” А я и не отвечу. Зачем мне отвечать мертвяку? Пошутил, не мертвяк он, вполне здоровый и крепкий молодой человек. Настолько нормальный, что как и другие нормальные люди чувствует всё в одинаковой мере. Например, после тяжелого, ужасающе, но при этом справедливо тяжелого дня он утерял много дневных сил, и его уже клонит в сон, глаза слипаются, хочется упасть… На пути ему приглянулась стоявшая посреди дороги кровать, так и манившая Александра Иванова. Мягкий матрас, взбитая подушка, так и хотелось упасть прямо в объятия мягкой оболочки. Но Саша умел думать своей собственной, блядь, головой, небезопасно тут отлёживаться – на улице, так и еще на дороге, где любая машина заимеет шанс проехаться по свободно лежащему телу. Он пошёл дальше, не оглядываясь назад, как герой. В прочем, таким-то Саня себя и чувствовал, ведь смог подавить столетнее желание отлежаться в какой-нибудь из кроватей, для этого действительно нужно было иметь хорошую силу воли. Я безумно рад за него, знаете, он очень хороший человек, сильный, непростой, сложный, трудный, я не ожидал, что он справится со столь нелёгкой задачей. Но свернув по дороге направо, его тут же будто ударили кирпичом по голове. Там на дороге стояло ещё пять кроватей. Таких же заманивающих, столь же красивых. Нет, Саша не такой простофиля, он хорош собой, и хорош достаточно, прошу заметить, не подвластен он никаким кроватям. Александр Иванов шёл далее, мимо всех этих исчадий ада, ибо он знал, что единственное безопасное место для сна – это дом, там себя и прокормишь, и машина не собьёт во сне, там всё хорошо… Жена… Сын… Там все родные, все поймут, примут в свой круг… Саша вновь совершил поворот, отчего ему вдруг почему-то показалось, навело, так скажем, немного сомнений, что он ходит по кругу, наворачивает их налево и направо, заходит он в пустоту, в никуда, ищет непонятно что… За поворотом его встретили новые кровати. Нет, Саша не такой простофиля, он хорош собой, и хорош достаточно, прошу заметить, не подвластен он никаким кро Александр Иванов прилёг на ближайшую из кроватей прямо на дороге, ибо желание поспать его уже добивало. Сначала он вдруг почувствовал страх за собственную шкуру, ибо сейчас он был открыт для любой машины, да и дома его наверняка (наверно надеется) ждут. Обернулся он вокруг и не увидел никаких машин, однако обнаружил, что на кровати неподалёку отлёживается труп его жены с разбитой головой. Она была пробита, вытекала кровь, много красной жидкости. Много крови вытекло. Мозг видно. Видно.! Поначалу Саша даже испугался, но желание сна раздавило все прочие мелочи и окунуло его в потусторонний сонный мир. Александр Иванов снова попятился домой после неприятного тяжелого дня, который отнял у него руки, ноги. Александр предстал вновь перед миром во всей своей красе, но в форме, отличной от человека. Это ни гуманоид, ни что-то хоть слегка напоминающее человека. Александр Иванов принял бесформенную форму какой-то ползущей жижи, в таком новом обличии, которое не призывало никакого внимания. Если ранее лица в окнах иногда появлялись, дабы поглумиться над низким ростом Александра, то сейчас в этой живой смеси никого они узнать не могли, а Александра – так точно никак! Что стало с тобой, Александр… А Александр лишь недавно подметил данную метаморфозу, которая поначалу вызвала в нём несколько непонятные чувства, пугающие в каком-то роде своей неизвестностью. Но вскоре он подумал – а что, получается, тяжелые дни закончены? Да и чувствует, что всю энергию получает от питания воздухом, неужели он победил? Не придётся ему больше тратить свои силы в том дерьме, таскать какие-то вещи, свойства и значимость которых он даже не понимает. А питание – так это вообще, он, получается, поднялся на ещё одну ступеньку эволюции. Он не может чувствовать боль, а всякие физические контакты ему ни по чём, он ничего не будет чувствовать, ничто ему не помешает, не навредит. Александр Иванов, хочу заявить, вы победили. Вы обрели победу. И даже не стоит думать про других, забудьте про родных, ждущих вас с нетерпением дома. А прокормить их как? А никак. А надо? Александр, что же вы заметно погрустнели… Направляйтесь домой, там вас ждут ваша любящая семья. Правда, думаю, расстроятся они и разозлятся, как только узнают, что вы не можете более работать. Очень грустно будет, друг мой. Саш, вы что-то уронили, потеряли. Вы как-то говорили о “безответственности”. Она теперь с вами, коль вы такими стали, вам ничего не надо, но нужно семье… “Что ты говоришь? Ты сумасшедший? Какая “безответственность”? С ума сошёл? Совсем кукухой поехал? Ответь мне. – говорит в пустоту Александр Иванов. – “Жигулёвского” больше не залью в себя. Люблю я Сына. Я не могу, что с ним будет, коль узнает всё! Я не могу так, ой Боже. Я не могу так. Кем я стал, почему я им стал? Почему я вдруг упал? Что мне делать? Мне нужно вернуться, работать нужно. Я так свыкся с этим. Во имени чего я стал. Кем я превратился. Скажешь? И как вернуться? Где мне быть, меня так обратно не примут. Знаю я родную свою любовь.” Страшно стало Александру, хотя лица в его новой форме не было видно, но заметно стало, как он сжался внутрь себя, ослабел. Упал он. Спит, наверное. Мертвяк, и-хи-хи…VII
Александр Иванов проснулся в собственном обличии в собственной кровати дома, уже не понимая, что происходит, постепенно теряя нить всей поездки и здравый рассудок. А как его тут не потерять-то! Когда такое происходит. Саша подумал, что это может быть конец кошмара, и теперь он вернулся в обычное состояние, но труп Сына, лежащий рядом с кроватью, размыл все подобные мысли. Из его рта всё также вытекала та смесь адская, адско-жуткая… Саша медленно поднялся с кровати, в голове всё перемешано было, он уж больно проснуться уже хотел, отоспался он за весь мир, хватит этого! Тут в комнату забежала Жена, Женщина, чудище ещё то, Сашка теперь-то и вспомнил, почему дом не любит. Жена смотрит то на Александра, то на труп Сына взглядом каким-то странным, ни испуга в нём не видно, ни злобы, но какое-то ярко выраженное чувство все равно выделялось. Она никак нарадоваться не могла, настрадаться не могла. Она вновь впрямила свой волчий взгляд в Александра, выбив из него всё понимание происходящего. На лице Женщины проявилась слабая ухмылка, она начала: – Какой же ты жук. Жуков ненавижу. Ненавижу я всех насекомых. Насекомое же ты ёбаное. – ухмылка росла, Жена подходила ближе. – Уродец, выблядыш. Недочеловеческое подобие. Мусор. Мразь. Ублюдок. Тварь полная. Паскуда. Хех, блядина. Блядина… Её эти слова, несмотря на свою незначительность, давили Александра башкой к земле, уменьшали его итак мелкий рост ещё сильнее, давали на эго, Сашенька бедный, он переставал чувствовать себя полноценной личностью. Но вскоре он заметил некое повторение, в нем проснулась многолетняя ярость, злость. Он давно уже думал о страшных вещах… О том, как бы сложилась вдвое её голова в его руках, о том, как приятно было бы быть её по челюсти, как крики бы наполнили комнату… Рядом с ним на кровати лежал нож, как-бы намекая на совершение подобных действий. Саша пришёл к пределу, он устал слушать это. Он выпускает столетнюю энергию, все мечты не были напрасными. Александр Иванов схватил нож в руку и напрыгнул на собственную Жену, повалив ту на пол. Замах – удар. Пришёлся по челюсти, а затем замах орудием. Порез, кровь. Несколько повторов, отпечаталось несколько следов на её лице. А потом давай впускать в ход все эмоции свои, ввёл нож в живот по рукоять, несколько раз так, выпуская всё из себя… Как приятно… Жена кричит что-то, но он ни одного слова её не понимает. Он полностью увлечён этим процессом. И ещё удар, и ещё, кровь течёт струей, он её убивает, отнимает все жизненные силы, никогда он таким счастливым не чувствовал себя. Освободился Александр от всех цепей домашних, уже совсем скоро будет чувствовать себя в полнейшей свободе, делать будет что хочет, говорить по желанию. Лезвие прошлось по рукам, по шее, раскрывая все важные точки, струя яркой крови из артерии, показывает внутренности напоказ всему миру, раскрывает её напополам, разбирает по частям. Не уйдет никуда, ибо под его телом лежит Жена, никуда не убежит. Конец тирании. Свобода. Свобода. Победа, революция. Александр поднимает руки, пробираемые счастьем, и совершает новый удар, раскрывая для обозрения новые территории. Тело Жены уже всё покрыто кровью. Он рад, он доволен. Доволен… Но доволен лишь временно. Александр продолжает совершать различного рода замахи и удары, но лишь спустя время замечает, что с каждым его ударом силы его спадают, а сама Женщина, наоборот, всё сильнее прижимает его к земле. Он не ожидал такой компенсации, к нему вновь вернулась знакомое чувство. Это не победа, это сокрушительный проигрыш. Вся его злость постепенно превращалась в чувство собственной немощности. Александров нож придавал его лишь частичную власть и чувство подъёма с низов. Цепи никуда не ушли, это тот же дом с теми же людьми… Они не хотят уходить. Последние удары были слишком хилыми, он еле удерживал в своей ладони нож. Вот он вскоре совсем выпал, а сам Александр свалился на пол. И его вдавили с совершенно новой силой неведомая сила. Женщина… Она была жива, кажется, даже более сильная. С разбитой головой, порезами на руках, раскрытым горлом, она стояла и смотрела с улыбкой на Александра. – Бесполезен. Как обычно. Никогда не мог довершить никакое дело. Молодец. Молодчина, мой дорогой Александр. Уродец же просто… Сашка Иванов пытался что-то выкрикнуть в её сторону, что-то типа “замолчи” или подобное, но выходило лишь: – Мф, мх. Александр с новыми силами ухватил нож и, поднявшись на ноги, стал кромсать, рвать её. Разбить ей лицо, он и это сделал, сорвал одежду, дошло почти до ампутации, вырезал глазное яблоко, отрезал язык. Это превратило её в нечто ужасающее, но она всё равно стояла на своём. Но затем метаморфозы неясные охватили её, изуродовав её ещё сильнее, но, кажется, придав ей новые ужасающие силы, которые прижали Александра к полу ещё сильнее. – Ничего тебе не поможет. Беспомощен. Немощен ты. Слабый. Бесполезный, не нужный никому. Тридцать семь лет в никуда. Александр пробуждал какую-то злость, хватал Женщину за подобие головы, бил в стену, выбивал из неё все живое, топтал ногой, стопой смешивал с грязью но полу. Но всё это лишь ухудшало обстоятельства, усиливало все метаморфозы, превращая её в намного более ужасно существо, от которого тянуло вырвать. Все слова Женщины, сказанные пока неясным образом, постепенно подтверждались. Беспомощен. Прижали к земле его, а он пытался вырваться, топчась на месте. – Уродец. Просто ублюдок… Немощен… Но потом даже относительно знакомый голос пропал, и Саша окунулся в ранее неизведанное чувство. Страх, невозможность препятствовать, чувство приходящей смерти. Он её ощущал повсеместно уже, она растянулась до бесконечности, но он не чувствовал ни самой кульминации, ни когда она наступит. Никакого конца этого ужаса. Неизвестная форма, ранее считавшаяся его Женой, всё сильнее давило на его тело, выдавливая все его кости с хрящами, он задыхался, но не мог умереть, хотя очень желал этого. Он молил и Господа, к которому ранее обращался по пустякам. Ко всем обращался, к мёртвому сыну, к самой Женщине, но ответа не следовало. Он остался один, наедине с этой смесью. Эта ситуация разбивала. Она разбила его, добила, Александра Иванова, его внутреннее состояние доконало, невыносимая боль не позволяла хоть как-то обдумать план действий, он сходил с катушек, ничто ему более не поможет, существо давило его всё с более новыми силами, сдавливая его эго, сравнивая с землёй, уничтожая все мысли и надежды про победу. Саша надеялся на выход, на дверь, что появится магическим образом перед ним, он всё отдаст, он найдёт ключ в складках существа, откроет замок двери, только пожалуйста, Боже, Сын, Жена, создайте дверь, откройте выход, лишь возможность его мелкую! Он обязан уйти, ему нужно уйти, он больше не может так! Саша, скажи! Саша! Александр! Прошу, двинься, двигайся с места, иди к выходу, стучись, стучись, стучись, проси впустить на ужин! Тебе надо уходить, Саша! Уходи, беги! Пожалуйста, прекрати это! Прошу тебя, Саша! Саша! Ответь мне, сейчас же! Как же раздавило всю злость, все раздавило, все его особенности, стал он посредником, простым куском мясом, лишь отбирающее пространство, его нужно было сдавить с землёй, он должен умереть. Прошу, убей его. Он умрёт? Он должен погибнуть, он обязан разучиться дышать, есть червей. Он будет есть червей, лишь бы ты убила его, он сам говорит! Послушай его, ответь хоть чем-то! Он готов отрубить себе обе руки, обе ноги, выколоть глаза, но лишь отпусти, дай вдохнуть ему! Убей его! Убей его! Прибей его, доведи до конца! Он должен умереть! Умри, умри, умри! Саша! Конец твой! Смотри! Подохнешь со свиньями, рот набит червями, в дерьме весь, сдавленный, придавленный, с пустотой в душе и голове. Погибни же! Ты должен!VIII
“Если вдруг придёт беда…” Беда. Беда. Беда. Александр Иванов проснулся в собственной кровати после ужасающего кошмара, который до глубины души потряс его. По правде говоря, вогнал в состояние шока. Поднявшись на собственные ноги, он осмотрел окружающее помещение. На полу он обнаружил два тела: Сына и Женщины. Оба лежали в луже крови. Александр Иванов вышел на кухню, достал пачку сигарет и закурил, открыв предварительно форточку. Победа. Но так ли это? Выпустил дым, смотрит в окно, какой-то гвалт на улице. Выбросил недокуренную сигарету и присел на стол, взял бумажку, черкая рисуночки, стал думать. Ну и ну, сколько всего. Не ожидал он, что так много произойдет. Он один теперь, он теперь свободен. Желанная ли, не знает. Падение то какое. Александр Иванов, у вас какое-то унылое лицо… Да и мешки под глазами… Достаточно спали, Сашенька?.. Достаточно ли спали? Спали ли вообще? Александр… Безответственность – понятие относительное, думаю, оно возможно лишь тогда, когда есть ради кого эту норму ответственности выполнять, теперь у него никого не осталось, ему незачем куда-то идти, работать. Лишь для себя, но тут дело выживания, он может и запросто покончить со всем делом после подобных пережитых вещей. Ему легко закончить дело, ничего вообще не стоит, терять нечего уже. Честно думает Александр, и я согласен с ним. Нагрустился, настрадался. Женщина умерла наконец, рад и доволен Александр. Сына лишь жалко, попал под перекрёстный огонь. Одинок он теперь, не с кем поговорить в доме, может лежать один, сидеть один, не отвлечёт его никто, не услышит он ни “привет”, ни “пока” больше. Никогда. Все эти мысли я сам не понимаю и думает их Александр непонятно зачем, я сам не знаю, зачем записываю каждый уголок мозга Александра, Александр. Закончи уже думать, а. Надумался ты уже, настрадался, отдых хоть возьми. Александр-Александр, Саша-Саша, Саня-Саня… Столько потерял… А мог бы “Жигулёвское” пить… В компании тел Женщины и Сына Александр Иванов улёгся в постели и прикрыл глазки. Недоспал он. Пусть высыпается.IX
Александр Иванов, только открыв глаза, обнаружил себя в совершенно новом месте. Он не знал, что ему в итоге чувствовать, и может ли он вообще чувствовать, да и стоит ли в общем. Оказавшись на ногах, он осмотрелся. Все белое: стены, потолок, пол. Крепкое, повернуть ничего нельзя. – Эй! Ни эха, ни ответа ничьего, он в пустоте, буквально в пустоте. Хотя, может это и не так… Что вообще такое пустота: черное или белое? Скорее всего черное, ибо белое – смешение разных цветов, так что… Да и закрыв глаза, оказаться в пустоте можно, все вокруг черное, темное. Александр начал наконец-то думать, ему было страшно, он думал разные вещи, ходя вокруг по комнате: “Что это? Что это такое, где я? Как я тут оказался? Сон, заснул? Чувствуется всё вполне реально. Что же это? Наказание? Да где я, блядь, оказался? Может, это ответ от Бога. Он говорил что-то про главы. И что этот ответ значит, хорошо или плохо? Конец мне или это начало перемен? Белый цвет… Белый – это же, по идее, хорошо, так? Хорошо, красиво, светлая сторона, там. Чёрный – плохо всё, темная сторона. Это даёт пищу для надежд, для хороших мыслей… Ни солнца, ни луны. Ни лампочек… Откуда свет? Я надеюсь, Боже, ты меня или мои мысли слышишь. Объясни, прошу, этот ответ. А может… это может быть сном. Что вообще было сном, а что нет? Я так много просыпался и засыпал. Отоспался на два года вперёд. Что же это… Такое, блядь… Пиздец, полный пиздец просто. Пиздец. Я не знаю. Может это ещё предсмертный бред… Но после чего? Револьвер шею обхватил, Сын подстрелил? Что это такое всё? Когда я успел умереть, умирал ли вообще? Пожалуйста, Боже, объявись, мне нужны некоторые ответы. Может, всё это огромный сон… Но долго он что-то идёт слишком… Помоги мне проснуться, помогите мне проснуться. Господи, ты слышишь? Я прошу тебя, я извиняюсь за все грехи, я хочу уйти домой. Просто оказаться дома, я даже лицу родному жены буду рад, Сыну рад буду. Прошу тебя, Боже. Молю.” Нет ответа. – Так, значит, пойдёт дело? – подавливая в себе плач и все негативные эмоции, кроме злости, говорил Александр. – Да мне нужна помощь, ты обещал дать все ответы! Приди же! Ну! Самое время, блядь! Часики протикали! Время, время, сир! Блядь, ебать рот, слышишь?! Время! Сколько я тут торчу уже?! Помоги мне! Мне помощь нужна! Помощь! Это сон?! Я ещё сплю?! Или это реально? Может я вначале ещё умер?! Полицейские подстрелили… Может весь этот бред происходивший как раз нормальный? Боже, ответь, всё ли то, что происходило – нормально? Что нормально, а что ни с чем в сравнении не пойдёт, объясни! Прошу! Я падаю на колени, впадаю в истерике! Я сдеру все волосы с головы ради тебя! – в знак доказательства начал рвать даже. Бедный Сашенька. – Ну, вот! Видишь! Скажи что-нибудь, ответь! Сколько мне тут сидеть?! Это тюрьма?! Наказание?! Недостаточно отработал?! Ответь! Может весь бред кажется бредом лишь потому, что долго во сне был? Так ведь? И полиция американская в России, и моя речь? Ведь сны и на меня самого влияют, приучают, адаптируют к обстоятельствам быстро! Сюрреалистичным образом! Ведь так? Боже, ответь! Бил руками в пол, бил руками в белый пол, надеясь выбить чей-то отголосок. – Ты отомстишь за всё! Это всё ты проделал! Я исцелился, я более не болен, готов начать вновь всё сначала, ты провёл для меня правильную терапию, я понял все ошибки, не зря же я к тебе обращался, я люблю жену, я люблю Сына, я прощу им всё и попрошу прощения за всё, простят и они меня, вся ненависть всем сердцем пройдет, несмотря на разрешение, и заживём, как нормальная семья! Ну, как? Как предложение? Как по мне, неплохое достаточно, все проделаем! Я всё сделаю, обещаю! Я исправлен! Я хороший! Я отличный, единственный в своем роде! Красив душой и телом, лучше многих других, обещаю, я лучший вариант! Боже, дай увидеть свет солнца, да или хоть луну, звезды! Что-нибудь! Отправь в лес, я выживу, я сумею победить и там! Я победил всё! Я победил всех! Поспи ещё чуток. Ты не выспался, Александр Иванов.