Капитан Лазутчик и Лазурные берега

Черному становится скучно сразу после завтрака. Кроссворд кончился, а на прогулку из компании выползает лишь Бэмби: у остальных обнаруживаются дела. Поэтому Черный находит развлечение в наблюдении. Как ни странно, из всех объектов на территории наиболее увлекательным оказывается собственная сука. Хоть она и статична и едва двигается, все же можно развлечься. Бэмби сидит за столом в виде знака вопроса и читает комикс, тот самый за который боролся в сортире с бедолагой Финни и едва не расцарапал ему лицо. Кипишь котят и только, но сколько драмы и действия. Лицо напряжено, как будто происходящее на страницах полинялой макулатуры имеет хоть какое-то значение. И это по сравнению-то с окружающей действительностью, кишащей потенциальной угрозой. До чего беспечен. Но: «Наверное, может себе позволить — я-то здесь». Черный закуривает и прислоняется спиной к стене: Бэм беспечен из-за дистанции между ними, но стоит вернуться за стол, и парень начнет озираться, вытягивая тощую шею. В Бэмби ужасно все не логично. Он даже не замечает над душой китайца, который заглядывает через его плечо. До тех пор — пока тот не заговаривает. Как всегда загадками: — Заглянув за плечо соседа, что думаю видеть я? Не себя ли в бумаге выраженным или… О, тварь иноземная ксенофильная! — восклицает он. — Хентай и тентакли. Черный узнать — по попе давать. Бэмби сначала вздрагивает от неожиданности, затем оборачивается, чтобы одарить Лау тяжелым взглядом, оценивая свои и его возможности, и все же — посметь огрызнуться: — Не смешно. Чтобы ты знал, это не тентакли, а — полиморфная инопланетная сущность. Космическая одиссея. Цикл истории о герое нашего времени, который вне времени и пространства. Сравнивать «Лазутчика» с хентаем — фактически преступление против искусства! — Звучит как, «чтобы вы понимали, плебеи!» Лау пожимает плечами: — Горит чья-то попа, но не твой олень — не твой луг и не твои правила. Так стану бабочкой, вспорхнувшей с цветка на цветок, на другой луг. Свой. С этими словами китаец уходит к своим. Черный посмеивается. Юноша ловит его взгляд, хмурится и вновь утыкается лицом в комикс. Что-то бурчит под нос. Мужчина прячется за угол, чтобы покурить в одиночестве. Но ему не дают. — Черный, тебе привет от одного голубоглазого. Ты его знаешь хорошо. Перед лицом вырастают двое темнокожих. Один пробрался за угол мимо сторожевой вышки, скрывая лицо за капюшоном: чтобы Томас не увидел. Томас, который занят утренним кофе. Черный выпускает изо рта струйку дыма в лицо. У этого лица карие, нетерпеливые и нервные глаза. Подкидыши. — Из голубоглазых знаю только свою шлюху. Его глаза посмеиваются, даже когда парень вытаскивает из рукава заточку из железки и демонстрирует, проворачивая в пальцах. Другой прикрывает. — Читай по губам: Д-э-д-д-и. — О, вы серьезно? За углом на прогулке? Вы же знаете, что… — Черный склабится. «…Именно так ее и звали». Ему нужно совсем немного времени: сущая безделица, пара мгновений. Улыбка дантиста все еще способна обезоруживать. Усыпить бдительность с тем, чтобы… Ухватить одного за капюшон и приложить лицом о согнутое колено. Второго затормозить ударом локтя в солнечное сплетение. Никакой жесткости — он ведь не хочет испортить охраннику завтрак. Щенки. Кого еще мог позвать Дэдди, если у самого кишка тонка? Но Черный упускает из виду третьего, он шкерился за углом, и оказывается поздно, чтобы увернуться от камня в руке. В голову прилетает удар. Недостаточно сильный, чтобы вырубить. Черный расправляется и с последним, хватая за волосы и прикладывая носом об кирпичную кладку. Нет на месте Биг-Бена да Барда: кончилась бы история мясорубкой, так что соплякам еще повезло. — Безмозглые обезьянки. — Он поднимает оброненную зажигалку с принтом «женщины-кошки», сует в карман и возвращается к столу. Бэмби до сих пор листает комикс, но уже как-то вяло, видимо, Лау испортил настроение. Ему и невдомек, какая заварушка творилась за углом. Все произошло быстро, или он делает вид, что ему все равно. Мог бы хотя бы поинтересоваться. Ну да ладно. Черный сначала хочет оседлать скамью, но все же садится за стол: голова кружится. Чертовы обезьяны: хорошо же он приложился. Как умудрился еще. — Где все? — Еще не пришли. Биг-Бену и Барду надо затариться у Одноглаза. Говорят, крекеры со вкусом сыра пришли. «Ну да, крекеры с тунцом уже в печенках сидят». Взгляд никак не сфокусируется на предметах. Лицо напротив превращается в белесовато-розовое пятно, оно похоже на коралл сквозь лазурные воды. Мир расплывается и растягивается, как полупрозрачная стенка жвачки. «Все же задел голову», — мелькает мысль, а затем тонкий голос прорывается сквозь толщу серого воздуха: «Черный, выглядишь скверно». И прежде чем ответить: «Пусть ребята прикроют», Черный проваливается в темноту.

***

Он просыпается на холодном полу и встает. Сигареты и зажигалка на месте, а значит, все не так «скверно», как выразился мелкий интеллигент. Что ни говори, а оставить свое тело в бессознательном состоянии под опекой беспомощного юнца — та еще ситуация. Не то чтобы Черный опасался мести собственной суки, — у нее кишка тонка убить — но вот другие заключенные вполне могут воспользоваться шансом избавиться от него. У альфы достаточно врагов. «И все же я живой, а значит, что этот олень справился». Чего-то не хватает: держишь предмет в пальцах, и вот он точно сквозь землю проваливается, а ощущение присутствия остается. Черный зовет сначала тихо: «Бэмби», затем требовательно и с обещанием последствий. — Бэмби! — Здесь. Чего раскричался? В голове проясняется, и Черный оглядывается. Он не в камере, куда могли бы перенести ребята, призванные на подмогу, и даже не в медпункте. Стены гладкие, без швов и естественных шероховатостей: как внутренняя часть яйца, только сплошь черная и отполированная. Латекс в геометрии. Потолок высокий настолько, что цвет, концентрируясь в темноте, превращается во мрак. Как будто мужчина провалился в темноту, предшествующую бессознательному, поднялся на ноги и теперь может разглядеть, откуда именно упал. Источник голоса откуда-то справа, но глазам нужно привыкнуть, чтобы различить очертания кабины на фоне единственного царствующего цвета. Сначала раздается тихий звон, а затем показывается сам Бэмби. Правда Бэмби существо является лишь на половину, до талии, а затем человеческое туловище переходит в оленье. Золотисто-коричневая шкура с овальными пятнами на спине: как будто кто-то диковинным образом проливал и брызгал сливками. Тело бочкообразное, но узкое, приплюснутое и держится на четырех невообразимо тонких и нервных ногах. Звон, который предшествовал созданию, оказался ничем иным, как цоканьем копытц: раздвоенных, вытянутых и невероятно… существующих. Взгляд цепляется за животные ноги и пятна, как утопающий за бревно, — проверка на реальность происходящего. Чудеса. Бэмби и правда… — Олень, — только и удается выдохнуть. — Вообще-то предпочитаю фавн, — отвечает тот. Между бровей пролегает морщинка, а руки скрещиваются на тощей груди. — Даже кентавр не совсем точно. Кентаврические относятся к примитивному семейству лошадиных, и у них оранжевая кровь, в то время как у фавнов — голубая. Сколько раз повторять? «Вроде аристократ, да? Ну-ну». Голова больше не болит, но в глазах жжение: местное освещение непривычно, латекс или натянутая гладкая кожа вместе стен бликует и даже мерещится, что шевелится, как живая. Нестерпимо хочется курить, но его останавливают. — Я не люблю дым: напоминает лесные пожары. Брось. С сигаретой играет гравитация или она сама выпадает из пальцев. А Черному кажется, он держал крепко. — Не на пол, идиот! — восклицает Бэмби. — Хочешь, чтобы на моих копытах раздражение выступило? Сон это или не сон, но Черный склабится. Он шагает прямо на фавна, и фавн пятится; раздается медленное, но чеканное: «Цок-цок». До тех пор, пока олений зад не упирается в стену. — Слушай ты, — заявляет Черный, — я не знаю, что здесь происходит, — пока что — но твой язычок я быстро в жгутики стяну! Бэмби без промедления опускает ладонь на щеку заключенного. Его глаза яростно пылают. — Опять моей праны обожрался? Знай свое место, shnyaga! «Праны? Шняга?» Только сейчас Себастьян замечает на голове Бэмби капитанскую кепку с козырьком. За тощими плечами виднеется настоящая рубка с рулем и огромный экран — или окно? — через которые виднеются звезды. Туннель в бесконечность. Ему даже кажется вдалеке круглое солнце, похожее на горящий апельсин. — Капитан?.. — Капитан Лазутчик! — поправляют с достоинством. Наконец, Черный догадывается, о чем речь. Уж не попал ли он на галактический корабль из комикса Бэмби: «Капитан Лазутчик и Лазурные берега»? Иначе что за дрянь творится? Как бы то ни было, Бэмби следует хорошенько проучить. Во-первых, на случай, если происходит странный розыгрыш с последствиями после удара. Во-вторых, даже если это сон, — проучить все равно надо. — О, капитан, да я вас сейчас… Губы тянутся в ухмылке, не свойственной Сиэлю: «Что ты?» — передним копытом фавн резко наступает на мужской ботинок и давит. Еще раз и еще. И еще — напоследок. Получается слабо, но в глазах читается язвительное: «Хотя бы попытался». Вслух Бэмби бросает: — Забыл уже, что можешь только заботиться обо мне и «любить»? Или что там под любовью подразумевают твари вроде тебя? — Он фыркает с ноткой презрения. Она колкая, как раскаленная игла. Чрезвычайно дерзко для существа, чьи субтильные ножки мелко дрожат под собственной тяжестью. Когда Черный готов нанести оплеуху, его вновь что-то останавливает. «Нет-нет-нет, ты его не можешь трогать!» — раздается голос. Он чрезвычайно похожий на собственный и звучит из глубины нутра. Черный отвечает ему рефлекторно: «Моя сука: не лезь!» — прежде чем озадачиться. Погодите. — А ты кто? «Правила игры изменились, — объясняет нечто. — И я — это всего лишь ты. Вернее, то, за кого тебя принимает мой хозяин на данный момент. Ты находишься в моем теле. Выражаясь просто, я — полиморфное и неудержимое создание, способное воплощать потенциал творения в разных вариациях и формах. Моя сила обладает как разрушением так и созиданием. Проще говоря, я насколько увлечен творением и разрушением, что забываю самое себя и вполне могу самоуничтожиться, прихватив с собой половину мира. О Черных дырах слышал? Считай, что это мои папа и мама. Для удержания баланса, я вынужден сдавать энергию для чужих нужд. В этом мне и помогает это милое дитя природы. — «Милое, как же». — Мы заключили контракт. С тех пор мой хозяин именуется капитан Лазутчик, и я полностью принадлежу ему. Мы бороздим просторы Космоса с целью найти его брата-близнеца и отомстить. — Погоди. Есть еще один такой олень? — Они не просто олени, а — темные принцы лесного созвездия. Рождены, чтобы править, ибо Potentia regere. — И что такого его близнец сделал? — Родился первым. — «Нет, ну это, конечно, причина». — Ты все равно не поймешь. — Да куда мне. — Что касается тебя, заключенный под номером восемьдесят два, так ты — одно из моих воплощений, пребывающее в параллельной версии. Я решил, что забавно заключить самого себя в оковы, хотя бы в каком-нибудь маленьком и бренном мирке. — Я ничья-то версия и просто номер, а — альфа, — парирует заключенный. — А я есмь альфа и омега. И гамма, и бета, и дельта… Наконец, Черный понимает, что он угодил на чужую опушку с чужими правилами и — даже оленями. Пока волк не освоится, разумеется. — Ладно, — хмыкает он. — Можешь не продолжать, неведомая хрень. Голос тактично покашливает и поправляет: — Полиморфная сущность. — Да видел я в комиксе твои латексные шнурки. — Ты имеешь в виду щупальца?.. И только не говори капитану, но я понаделал клонов везде, где мы путешествовали во Вселенной. На всякий случай. Ты не представляешь насколько маленькие существа, в виду своей беззащитности, опасны и коварны». Черный пожимает плечами, ему ли не знать? Так и норовят спрятаться за спину и ничего не делать. И все же: «Где-то с тобой согласен. Просто нужен контроль и не давать спуску». — «Думаешь?» — «Практика». Голос сетует: — «Правда я не могу прибегать к насилию, как ты. Не мой метод». — «Почему? Я же это ты, как утверждаешь». — «Копия, но — не не неповторимый оригинал». Второе «я» смеется. В это время капитан Лазутчик подает голос: — Эй, я здесь вообще-то. Точно праны обожрался! Мое время завтракать. Или ты и это умудрился забыть? Голос тут же советует: «Ответь: о, как можно, мой капитан?» Но Черный улыбается, синие глаза кажутся ему хоть и до боли знакомыми и все же неизвестными: — У вас же копыта, капитан, как бы я мог? Фавн сверкает глазами, в них отражается странное лицо. Вроде бы Себастьян Михаэлис, а вроде бы и нет. Черный еще никогда не видел настолько реалистичных сновидений. Голос внутри вновь рекомендует: «Приготовь еду. Достаточно подумать об объекте и сконцентрироваться. Это моя личная shnyazhnaya магия». — «Какая-какая магия?» — «Shnyaga — раса моих предков на межгалактическом языке». То Черная дыра, то шняга… Ах, да, Черный припоминает: в злосчастном комиксе капитан Лазутчик называл своего личного демона именно шнягой. Это слово что-то значило на фантастическом языке. Бэмби не только об этом рассказывал, но и даже пытался обыграть их диалог в ролевой игре. Мол, Черный — ты за shnuaga, а я — капитан. Себастьян, разумеется, пресек попытку такой вольности на корню: «Еще бы я какую-то shnyaga отыгрывал». Даже если все это фантазия, странно, что могущественное создание позволяет себя так называть. Что ж, shnyazhnaya магия или какая-то другая — не имеет значения, лишь бы работала. Так, у Черного чрезвычайно легко воплощается бифштекс — еда, за которую он, будучи заключенным, половину души отдаст. Это тебе не кукурузная лепешка или жидкая каша. Сочный кусок приправлен морской солью и итальянскими травами. Вот только слюни не текут, и аппетита, кроме воображаемого не возникает. Еще бы: он в теле существа, питающегося чем-то иным. Какой-то «праной», которая каким-то образом извлекается из фавна. Хотя чего это «каким-то?» — достаточно вспомнить сам комикс: сплошная эротика с тентаклями. Страшное слово «ксенофилия». Черная субстанция овладевает хрупким телом капитана, побуждая его стонать от удовольствия. Даже припоминается надпись на одном из фреймов: «Как бы нам не сбиться с курса, мой капитан!» Но, увы, рот капитана слишком занят, чтобы ответить. «Пососи мое щупальце». «Слушай, — обращается заключенный к твари, — а прана, которую ты ешь, это ведь сексуальная энергия, верно?» Демон хмурится. Он догадывается к чему клонит человек: «Даже не надейся. Трогать его ты не будешь. Это — мой Бэмби, а не твой: твой остался в другом месте». Черный усмехается: «Лохматые задницы все равно не в моем вкусе». — «Именно из-за твоего вкуса мне и пришлось поколдовать: ты видишь моего капитана не таким, какой он есть, а всего лишь… в силу своего скудного и безвкусного воображения». — «Погоди. Но я же и есть твое воплощение. Разве нет?» Голос задумывается, — ти-ши-на — а затем просто молчит. «Сказать нечего», — думает Черный, но тварь бормочет про эксклюзивность оригиналов и скудные копии. Тяжко вздыхает. Когда стол накрыт, — черный, как потолок, пол и стены — заключенный сообщает, что кушать подано. Но капитану вид мяса омерзителен. — Ты издеваешься? Я вегетарианец. Сделай кашу с ягодами и травяно-молочный коктейль с трубочкой. Можно крыжовника и мармелада. «Кашку ему сделать. Уж я бы ему сделал: трубочкой и — через». — «Тише-тише, усмирите, пожалуйста, свои зэковские мотивы», — шепчет все тот же внутренний голос. Деликатный, как дворецкий с рекламной брошюры. Хрен с чайником. — «И как ты его терпишь?» Хоть Черный и не видит, но чувствует, — shnyaga пожимает плечами, мол, кушать тоже хочется. А после, наблюдая, как фавн потягивает коктейль, заключенный интересуется: — И как вы на них ходите? — Чего? — Ваши ноги, капитан, — веточки. — Занятная анатомия. — Про тебя молчу. Черная жижа. — Синие глаза сверкают прежде, чем наружу высовывается розоватый язычок. Им водят между губ и в ротовой полости, изображая звук похожий на чавканье и хлюпанье: пародия на то, как перемещается мокрое живое пюре или инопланетное облако. Паразитический инопланетянин, то бишь. — Полиморфная скотина, — подытоживает капитан и, развернувшись на своих упругих ножках, натянутых как струна, чинно шествует в капитанскую рубку. Цок-цок-цок. «Нет, ну это уже чересчур», — сетует голос внутри. Видимо, демоническое достоинство оказалось задето. «Согласен, — мысленно кивает заключенный. — Я бы на твоем месте его опустил. Но… ты правда выглядишь, как жижа?» — «Ограниченному не дано понять безграничное». Черный следует в рубку за капитаном. Панель управления галактического корабля оказывается гораздо проще, чем можно представить. На ней — латексной и черной — всего три компонента. Одна массивная брусничная кнопка, со стертой краской в центре «Огонь», массивный рычаг, обтянутый бархатом, положения вперед и назад, да еще совсем крошечная синяя кнопочка с надписью «Чай» и квадратный отсек для подачи. Космос снаружи поражает воображение и захватывает дух. Теперь Черный ощущает движение корабля. Оно едва уловимое и даже приятное, как мурчание кошки, — обычной, земной твари, а не какой-то иноземной… шняги. Капитан ловит озадаченный взгляд. — Тебя что-то смущает? — спрашивает он. — Да так. Любопытно, как корытце плавает. Капитан усмехается, он точно чем-то доволен: — А ты довольно самокритичен. «О чем это он?» — уточняет Черный у shnyaga. Тот терпеливо отвечает: «Корытце», как ты выразился, это я и есть». — «Поясни». — «Представь жемчужину. Представил?» — это спросилось в духе, «ну, это-то ты хоть сумел?» — «Допустим». — «Ее засунули в пластилин и спрятали. Из пластилина лепится что угодно, но жемчужина остается внутри, в целости и сохранности». — «Понимаю. Я так заточку прячу: х**й кто найдет». Голос натянут от нетерпения: — «Я и есть корабль. Именно я управляю всем, а мой капитан дает задания». — «Как Ной и ковчег?» — «Вроде». «Всегда знал, что у Бэмби какая-то шняга в голове царствует», — думает про себя Черный, но демону отвечает: «Странно у вас все тут устроено, не по понятиям. Иерархия плавает. У меня было бы иначе». — «Увы, творению не дано постичь планы создателя». Себастьяну кажется, что они с темным паразитом плохо понимают друг друга, хотя странно, учитывая, что они — суть одно и тоже, как тот утверждает. Но оба испытывают облегчение от того, что они мало схожи. — И куда мы летим? — спрашивает заключенный у капитана. Минутой назад тот усердно давил на рычаг, как будто от этого зависела жизнь. Забавно выглядели оленьи ножки, как точка опоры при силовом давлении вперед. На гладкой поверхности копытца разъезжались в стороны с тем, чтобы вернуться и снова разъехаться. Упорный парень. Тяжкий труд быть капитаном. — К месту заключения моего брата, — чеканит тот по слогам. — Дай угадаю: межгалактическая психушка, в которой половина рода побывала? — Собственно, мы уже прибыли. Скажи, привет, планете Земля. Перед носом корабля и правда растет точка. Она становится все ближе, до тех пор, пока не становятся различимы материки и океаны. Животворительная атмосфера. Вот она — настоящая жемчужина внутри черного пластилина! В груди расцветает тянущее ощущение оторванности от дома: «И как я могу быть там, одновременно пребывая здесь?» Но капитан Лазутчик не замечает смятение на физиономии shnyaga. Он говорит: — Земля в межгалактических реестрах числится, как тюрьма. Все души, попавшие сюда, отбывают наказание, и все же мой брат настолько отличился, что даже на тюремной планете угодил в еще одну тюрьму. Алиент-Крик называется. На межгалактическом языке переводится, как скрип ксеноморфа в кислоте бездны. Как Лау пошутил, да? Голос внутри добавляет: «Ксеноморф — это, считай, моя кузина». Черный вздыхает: «Да я уже понял, что у тебя та еще семейка Аддамс». — «А кто это?» Капитан Лазутчик отдает приказ — внезапно громкий для столь субтильного тела. — Приготовить оружие! К БОЮ!!! Что-то щелкает внутри корабля и снаружи от корпуса выдвигается исполинское прямоугольное дуло. Около дырки появляется бордовое свечение. Постепенно оно разрастается в энергетический шар. Сила заряда копится, догадывается Черный. Но, если эта махина жахнет, шансов не останется у всей планеты — слишком уж пушка огромная. Капитан Лазутчик держит руки за спиной и марширует вдоль экрана: «Цок-цок-цок-цок». Жемчужина в черном пластилине и не представляет, в какой опасности оказалась! С непреодолимой важностью и жаждой мести, но уже — в обратную сторону: «Цок-цок-цок-цок». Корабль из плоти shnyaga вибрирует и гудит, он как зверь, которого вот-вот спустят с поводка: рычит и разминает мускулы перед роковым броском. Стоит хозяину произнести «апорт!» — и, вот, пятнистый мячик растерзан в клочья. Сам капитан трепещет от предвкушения, его лесные ножки дрожат от нетерпения, он то и дело снимает капитанскую кепку и почесывает лоб. Заметны оказываются рожки, пробивающиеся через густые волосы. У Бэмби таких нет. Наконец, он говорит: — Я нарекаю пушку именем Виктория. Виктория означает победа! Ради Моего Собственного Величества! Снесем эту планету к чертовой матери! ЗАЛП! Палец готов нажать на красную сверхмассивную кнопку и привести энергетическую пушку, сотворенную из покорной shnyaga, в действие. Тут в Черном и просыпается нечто, что заставляет его преградить оленю дорогу к панели управления. — Сиэль, — зовет он. — Как ты меня назвал? — удивляется фавн. — Да неважно. Слушай, ты уверен, что на Земле твой брат? Капитан высокомерно моргает: с длинными ресницами это получается особенно эффектно. — Я чувствую его подлую душонку. Затхлая вибрация зомби. Заа-алп! Черный взывает к демону: «Вот ты мне скажи, shnyaga, ты же понимаешь, что это не игрушки. Почему какой-то олень может одной кнопкой взорвать целую планету? Не по понятиям так». И бархатный голос в голове отвечает: «В твоих словах есть логика, заключенный. Теперь я понимаю, почему тебя уважают. Но я не могу идти против воли моего капитана. Таковы условия нашего контракта». — «Но ты же могущественная shnyaga, проясни за ситуацию и растолкуй малышу. Отведи копыто в сторону». Тут голос и улыбается: — «Видишь ли, а это уже твоя задача, Черный. Ты еще не понял, зачем я тебя призвал? Мне выгодно, чтобы контракт с моим дорогим хозяином тянулся как можно дольше. А поскольку копия — еще не оригинал, то значит, что и твое вмешательство будет не моих рук дело». «Мудрая тварь!» — замечает про себя Черный. Голос внутри него продолжает стелить бархатными лепестцами: «Заключенный восемьдесят два, у тебя есть все средства, чтобы отвести копыто моего маленького, но грозного господина в сторону, но дам маленькую под-… поговорку: оленя способен одолеть только другой олень. У принцев леса своя логика, она неподвластна смертным и даже — бессмертным shnyaga вроде меня. Полагаю, так вышло, потому что у моего капитана нет отца, и он не имеет представления о том, как устроена жизнь сородичей. Таков мой господин. Без понятий, но с жгучим сердцем. Сущий олень-сиротка». Черный возвращается к капитану: — Может, вам надо встретиться с братом и обсудить все с глазу на глаз? На что фавн яростно шипит: — Нечего обсуждать! Тебе что велено, sh-shnyaga? — Там живут люди, как вы. Ну, почти, как вы. Голос вмешивается: «Скорее, заключенный, у тебя не так много времени: я не могу долго сопротивляться воле своего хозяина». Черный на измене. Что же делать-то? Как спасти планету? Там все ребята, Биг-Бен, Бард… Да и человечество тоже неплохо сохранить. Внезапно догадка приходит сама. Если оленя способен победить только олень, то Черный провел взаперти с одним из них столько времени, что неплохо имеет представление об их повадках и логике мышления (вернее, не логики — а траектории). Стать Бэмби. Думать, как Бэмби. И даже допустить в своем мозгу синдром косячного диснеевского зверька (ну все ради планеты, и как бы сказал Биг-Бен: ne zabudu mat' rodnuyu). Но вот только как бы Бэмби парировал брату?.. И ответ рождается сам собой: — Слабовато. И это все, что вы сделаете? Да и не по-мужски выходит. Капитан Лазутчик оборачивается, он нервно постукивает копытцем по полу. Похоже на азбуку Морзе. — То есть? — спрашивает. Черный улыбается: он надеется, что улыбка дантиста все еще при нем, хотя не имеет представления, как выглядит лицо полиморфной сущности, в которой он пребывает. — Вы сами утверждали, что не относитесь к примитивным кентаврическим, так? — Ну да. На ум приходит Рождество, когда Бэмби нарисовал на стене зубной пастой оленя и назвал его Жирнобедрым. Приносит счастье, — как постановил. Черный осудил. Но теперь пазл складывается воедино. — Я скажу больше, — говорит заключенный, — вы относитесь к благородным и жирнобедрым оленям. Разве вы не знали, мой капитан? Как увидел ваши пятна на крупе, так сразу и понял из какого вы знатного рода. На Земле, на зоне, есть один рогатый, на Рождество отбывал: настолько жирнобедрый, что местные у него просили, как у джина, исполнения желаний. А это, между прочим, доверие и уважение, не находите, капитан? Полагаю, что вы также станете соблюдать лесные понятия, чтобы не потерять уважения. Вы прибыли бодаться, как и полагается благородным оленям, на равных и лицом к лицу? Копытце прекращает отбивать дробь, оленьим бока вздымаются, а капитан неуверенно тянет: — Разумеется. Все по закону… — Но только взгляните, мой капитан, рога у вас-то еще не отросли. Толку же от вашего бодания будет? Капитан тянет руки к макушке и щупает: и правда еще маленькие, но чешутся — жуть! — Не слышали про такое замечательное место, как Лазурные берега? — продолжает номер восемьдесят второй. — Особая голубая соль растет там в кристалликах повсюду, и от этой соли у оленей рога дубовые. Растут, как на дрожжах. Теперь капитан Лазутчик прикидывает в уме. Он смотрит то на жемчужину, повисшую во мраке космоса, беззащитную и хрупкую, как пятно на оленьей холке, то — на энергетический шар, то на слугу. Верного космического спутника. Ну… почти верного, скорее хитрого. «А знаешь, все же есть в нас что-то общее», — думает альфа среди заключенных с тюрьмы «Алиент-Крик» на планете Земля. И космический полиморфный паразит, хоть и неохотно, но дружелюбно вторит ему: — «Вынужден согласиться». — И где же эти Лазурные берега? — интересуется капитан. «В душе не ебу», — думает заключенный, но вслух отвечает: — Shnyaga знает. Та произносит: «Вовсе нет!» Но Черного это уже не волнует: «Твой олень — твои проблемы». А мне своего хватает. Наконец, капитан Лазутчик гарцует в сторону от панели управления. — Что ж, возможно, я немного поторопился, — изрекает он чуть более уверенно. — У меня есть все преимущества, включая shnyaga. У моего брата shnyaga нет, поэтому я все же дам ему возможность отрастить рога. — А подумав еще, добавляет: — Но потом я вернусь! — Разумное решение. — И это не отступление, а корректировка плана. — Именно так. — И все же, пока мы будем плавать в этой твоей одиссее, отправишь в Алиент-Крик шпиона. Пусть позаботится о том, чтобы у моего братишки, пока он меня ждет, была «соленая» жизнь! Чтобы панты росли побольше! — Как скажете. Фавн злорадно хихикает, затем разворачивается к огромному окну: Земля все еще на месте. «И это хорошо», — ухмыляется Черный. Почесав под кепкой пробивающиеся панты, капитан командует во весь голос: — Спрятать Викторию, поднять якорь! Берем курс на Лазурные берега, растить рога! Внезапно голос shnyaga покидает голову Черного и звучит отовсюду: — Полагаете, там красиво, мой капитан? Фавн пожимает плечами: — Без понятия, но звучит здорово. Заключенный согласен, звучит лучше чем заточение в «кислотном скрипе ксеноморфа», но стоит ему попытаться вообразить Лазурные берега, как в голове раздается все тот же низкий голос: «Ты все слышал? Пока мы с господином растим панты, мы на тебя надеемся», затем неведомая сила отбрасывает мужчину назад. Он падает на идеально графитный пол космического корабля, только пол все время опускается. Ниже, ниже, ниже… Пока человек не осознает, что летит в пропасть без единой звезды. Он просыпается на койке, в привычной камере. Его окружают знакомые лица толстяка и Барда, они выглядят обеспокоено. — О, очнулся, наконец-то! Ты в порядке, Черный? — Нормально… Всего-то спасал планету от мирового зла, — мужчина усмехается, поглаживая затылок. — Олени — сущее исчадие ада, только притворяются милыми. Биг-Бен и Бард переглядываются: — Мне кажется, или он заговорил на языке Бэмби? — шепчет толстяк. — Кстати, где он? — спрашивает Черный. — Позади тебя, спит. Он это… перенервничал. Когда ты того, ну, схлопнулся малясь прямо во дворе, он от тебя ни на шаг не отходил, а там сам знаешь, кто круги вокруг наворачивал. И упал ты вовремя: в округе никого из своих. Ни Тодда, ни ребят, даже вертухая, как ни свисти. Только крысы по трубам шумят. Черный усмехается: «Вот как?» — он склоняется над спящим и тормошит за щеку. Она кажется даже более нежной, чем шелковистая шкурка фавна. Хотя цвет — вылитое молочное пятно на оленьей спине. — Просыпайся, капитан дальнего плавания. Прежде, чем распахнуть свои большие бэмбячьи глаза, Сиэль вздрагивает: — Чего? — Добро пожаловать в Алиент-Крик, — улыбается Черный. Как я тебе и обещал…