В подъезде

      — Айщ, Чанёри, что с тобой сегодня? — беспокойно спрашивает Минсок, наклоняясь к полу и сразу начиная собирать в мокрый пустой пакет осколки. Пиво спасти уже не получится.       Чанёль проделывает все те же действия и поджимает губы, словно не может сказать что-то важное. Он работает руками чуть быстрее Минсока, но подниматься с корточек не спешит, только разглядывает чужие ботинки перед собой в размытом фокусе.       В подъезде стоит мёртвая тишина, потому что уже ночь, и это только им с Минсоком могла прийти гениальная идея пойти в круглосуточный и купить ещё пива. Только вот, отдавая пакеты Минсоку, чтобы достать ключи, Чанёль весьма не вовремя их отпустил, и бутылки в них разбились, образовывая приличную лужу. Как ещё на этот грохот не сбежались соседи — вот, что удивительно. Либо они сейчас гневно наблюдали за ними, каждый из своих квартир, либо делали это же, только с прижатым к уху телефоном, чтобы вызвать полицию. Конечно, три часа ночи — кто это, если не хулиганы или не воры?       Но Минсока это мало волновало — он заметил, что друг весь вечер ходит какой-то дёрганный: то не может найти пачку чипсов в своей собственной кухне, то слишком внимательно смотрит хоккей, который никогда не любил. Минсок привык видеть его шумным и весёлым, привык знать, что друг никогда не моется перед его приходом, чтобы сохранить «запах мужественности». Только вот сегодня Чанёль оказался слишком чистым и задумчивый, из-за чего чуть ли не буквально становился похож на слона в посудной лавке.       — Говори давай, что случилось? — наигранно зло шипит Минсок, присаживаясь рядом с другом на ступеньки и давая несильный щелбан. Он на Чанёля немного обижен — тот мог бы и сам рассказать о том, что его беспокоит.       Чанёль только потирает лоб и понимает, что возвращаться в квартиру банально нет ни сил, ни желания — он влип по самое не балуй, и даже рассказывать об этом лучшему другу было невыносимо стыдно, ведь тот столько раз предупреждал его о подобном исходе.       — Помнишь ту японку, которая клеилась ко мне на работе? — всё же отвечает он, боясь лишний раз вдохнуть, потому что, кажется, даже собственное дыхание отражалось о стены подъезда с завидной громкостью.       — Ей ещё удалось затащить тебя в самые випы того клуба, — кивает Минсок, давая понять, что да, помнит.       — Она залетела, Минсок, — громким шёпотом выдыхает Чанёль, боясь даже произносить такие слова. Они больно царапают его горло, обжигают, словно он глотнул чистого спирта. От безысходности он умывается собственными ладонями, не спеша убирать их с лица. — Я только позавчера узнал, а она уже требует от меня деньги, — пробубнил он, утыкаясь лицом в собственные колени, что удаётся с трудом из-за дутой куртки, которую он надел в силу погоды — зима на улице. Показывать своё растерянное и виноватое лицо совсем не хочется. А ещё, кажется, он знает, что сейчас расчувствуется и выдаст себя со всеми потрохами.       — Ты даже с мужиками никогда не забывал надеть резинку, а тут что случилось? — так же тихо спросил Минсок, подсаживаясь ближе, чтобы их бока соприкасались.       Чанёль сильнее вжал голову в свои колени.       — Я не помню. — Из-за того, что Чанёль спрятал лицо, слова звучали словно из-за толщи воды. — Во мне было столько всего, что я даже ничего не помню! — громко рычит он, выходя из позы и начиная рыться в карманах куртки в поисках сигарет. Мутный взгляд упёрся в стену, а желание напиться только растёт, но капающие с этажа вниз капли напоминают, чем закончилась предыдущая такая мысль.       — А Чонхо? — задумался Минсок, положив ладони на щёки и смотря ровно туда же, куда и Чанёль: в закрытое подъездное окно, за которым ничего не было видно из-за вычурных рисунков мороза, а створки ходили ходуном из-за сильного ветра. Вопрос был больше задан самому себе. Он ведь прекрасно помнит, как его друг ухлёстывал за этим пареньком, который оказался категоричным натуралом и не видел в Чанёле никого другого, кроме своего начальника.       — Никому я не нужен, — произнёс он свои слова как факт, поднося огонёк зажигалки к самой несмятой сигарете из пачки. — Особенно этому нетронутому девственнику.       Минсок внимательно проследил за тем, как сигаретный дым поднимается вверх, к потолку. Он очень сильно волновался за Чанёля, потому что им обоим уже почти тридцать, и если Минсок уже женат, то Чанёль никак не может найти свою спутницу в жизни. Или спутника — тут он уже не в силах понять, кто Чанёлю больше симпатизирует.       — Минсок, — зовёт его Чанёль, медленно поворачиваясь всем корпусом, пока Минсок бросает в него непонимающий взгляд — у Чанёля глаза блестят искорками, а в середине ясно видно его, Минсока, отражение. В них можно сосчитать созвездия, словно Чанёль их только что украл с ночного неба, которого, сидя здесь, даже не видно.       — Да?       — Поцелуй меня, — просит он так, словно это может решить все его проблемы.       А Минсок смотрит в ответ, пытаясь разглядеть то, что не видел в этом взгляде раньше. Чужой космос, такой яркий, который смог уместиться в почти чёрной радужке.       Минсок нашёл в этих звёздах ту, которая предназначалась только ему одному.       И горела она ярче всех остальных.