Новая надежда

Исполнив своё предназначение, капрал Уильям Скофилд решился передохнуть. На такую роскошь он не мог претендовать уже несколько дней, если не считать падение в обморок накануне. Одолевавшая его усталость грозила стать причиной нового припадка, тогда как иной возможности перевести дух не предвиделось. Он провалился в сон прямо на улице, уйдя подальше от военного лагеря и скрывшись за деревьями. Чистый воздух и шелест листьев высоко над головой обещали дать спокойствие и безмятежность. Но кошмары войны не отпускали его и во сне. Стоило только мирно сомкнуть веки, как он заново переживал каждую милю пути сюда. Красочные воспоминания сменяли друг друга. Чёрный цвет ночи, разбавленный жёлтым пламенем костров. Яркие слепящие вспышки в небесах. Вид охваченной огнём церкви наводил на мысли, что бог давно покинул это место. Серый дым, заполнивший собой всё вокруг. Даже сейчас, существовавший только в голове капрала, он мешал ему дышать. Следом его с головой забрала вода. Проникшая и в нос, и в уши. Заслонившая взор. Прохладная синева освежила пересохшее горло, просочившись и туда. Течение несло тело Уилла в одном известном ему направлении. Став небольшой передышкой для материи и сознания. Наконец в своих сновидениях Уилл вернулся на передовую. Где тысячи глаз смотрели на него как на безумца, предателя и саботажника. Куда он, чёрт побери, лезет? Идиот! Самоубийца! Уильям Скофилд вновь и вновь слышал эти голоса, встречал взгляды полные ненависти. А что было потом? Он бежал по полю брани, не замечая выстрелов, игнорируя взрывы. Всюду кровь и копоть. К тому времени гибкая устойчивая психика уже заметно расшаталась. И только какая-то потусторонняя незримая сила благословила гонца добраться сюда, до пункта назначения. Если бы Уильям не справился — сдался, оступился или замешкался — то погибли 1600 британских солдат. Тогда королевская армия потерпела бы сокрушительную неудачу. И смерть по пути тому не оправдание. Но для него важнее любой (из свыше полутора тысяч имён) стала жизнь лейтенанта Джозефа Блейка. Не выдержав мучительных кошмаров, Уилл открыл глаза. Кажется, он проспал так уже часов пять или шесть. Небо успело зарозоветь, а неприветливо-прохладный ветер усилиться. Ему повезло заснуть прямо здесь, опустившись на сырую землю и оперевшись на дерево. Широкий ствол надёжно скрывал его от взглядов окружающих. По сути отрезая капрала от военной жизни Девонширского полка, состоявшего из полутора тысяч спасённых им судеб. Постепенно просыпаясь, Уилл уловил невнятный шум мужских стенаний. Но даже не захотел пробовать их разобрать. Вместо этого он стал прислушиваться к собственным ощущениям. Пламя, что зажглось в нём во имя достижения цели, ожидаемо потухло. Капрал больше не чувствовал прилива нечеловеческих сил и дарованной неуязвимости. На их место вернулись отчаяние и ломота в костях. Пережитое поменяло для Уильяма Скофилда всё и одновременно ничего. Под вечер у солдат открывалось второе дыхание. И звуки, доносившиеся из лагеря, постепенно усиливались. Более того, чуткий слух капрала различил, как тяжёлые подошвы армейских сапог сминали под собой траву. Уилл напрягся: это за ним. Люди в таких сапогах казались ему лишними в его жизни, ненужными и сулящими только проблемы. Стараясь двигаться как можно тише, он осторожно повернулся на звук, но ствол дерева заслонил собой обзор. Не способный смириться с обречённостью, Уилл крепко зажмурил глаза и ещё сильнее вжался в спасительную кору. Находясь в призрачной надежде слиться с ней воедино. Перетерпев волнение, он заставил себя мнимо расслабиться, придав лицу непринуждённый вид. Вдруг они пожалеют тревожить спящего? Ведь спящий солдат мало чем отличался от мёртвого. Злосчастные сапоги уже успели обогнуть дерево и остановились примерно в десяти дюймах от Уильяма. Так близко. От напряжения он не заметил, как впился ногтями в землю, разрушая её рельеф. — Капрал? — позвали его практически шёпотом. Уильям был удивлён такой тактичности. Уставшие офицеры обычно не церемонились. Будили солдат толчком мыска ботинка по ноге. Или как придётся. Но точно не так. — Эй, Скофилд? Слышишь меня? Скофилд мысленно выругался. Это даже не его полк. Тут вообще никто не мог знать его имя. Пускай. Надо так надо. Нарочито медленно Уильям всё же открыл глаза. Фигура перед ним выглядела смазанной из-за слепящего солнца позади неё. Он напряг зрение. В первый миг показалось, что это младший капрал Томас Блейк. Его погибший товарищ, с которым Уилла отправили передать депешу об отступлении. Шокированный, юноша сглотнул. Не успев начать думать, что сам он умер и попал в ад, Уилл разглядел офицерскую форму. Лейтенант Джозеф Блейк — старший брат Тома. Такие похожие внешне. Только Джозеф повыше. — Лейтенант. Было лениво, но Уилл начал подниматься. Однако офицер остановил его жестом руки: — Не надо, не вставай, — попросил Блейк, — ты не будешь против, если это я присяду к тебе? Не став дожидаться согласия от младшего по званию капрала, Джозеф разместился рядом. Теперь солнечный свет не мешал в деталях рассмотреть его красивое лицо и стройные контуры фигуры. Кто бы мог подумать, что и на ничейной земле расцветают розы? Первую минуту Джозеф просто молчал и отстранённо смотрел куда-то вдаль. Глаза у него были мутные и осоловевшие, что, впрочем, ничуть не портило его внешность. Уилл заметил ополовиненную бутылку Джина, зажатую в руке. Скорее всего Блейк был пьян. Вероятно, всё то время, что Уилл проспал, Блейк пил. Старший брат оплакивал младшего. И ему не нашлось больше к кому пойти за сочувствием. Разве что к гонцу, принёсшему трагическую весть. Единственному, кто мог хоть отдалённо проникнуться его горем. Смотреть на Джозефа было невыносимо. Бедный, бедный лейтенант Блейк. Уилл почувствовал себя неуютно, как будто бы от гнёта осознания вины. Оставшись с ним наедине, Уилл банально не понимал, как ему помочь. — В лагере только и говорят, что о тебе да о твоём подвиге, — лейтенант Блейк пытался звучать дружелюбно и непринуждённо. Он даже смог изобразить подобие улыбки. Как-то по-особенному, одними бровями и уголком губ. Но сколько Джозеф не старался, в его голосе было слишком много печали. — Подвиге? — переспросил Уилл. Не то чтобы ему требовалось пояснение, просто ничего другого он придумать не смог. — Иначе и быть не могло. Будет справедливо, если тебя наградят медалью. Ты спас почти полторы тысячи солдат. Включая меня. Медали для Уильяма Скофилда представляли сомнительную ценность. Фальшивый стимул для солдата и слабое утешение его семье. И меньшее о чём он думал торопясь исполнить приказ — это железка с ленточкой. — Неплохо, — с иронией проговорил капрал, горько усмехнувшись, — надеюсь, удастся обменять её на что-нибудь путное. Не сказать, что подворачивается много вариантов: вино — если повезёт, консервы. Джозеф, поражённый услышанным, вопрошающе посмотрел на него. Вроде бы без осуждения, но с такой энергией, что Уильяму разом стало совестно за свои слова. Он понимал, что лейтенант не порицал его и тем более не лицемерил. Скорее удивился тому, с какой лёгкостью Уилл обесценил потерю в лице его брата. — Это прозвучало гадко, — признал капрал. — По части промывания себе мозгов на тему «хорошо и плохо» люди непревзойдённые мастера. Так что я не стану связывать это с моралью. Просто предложу такую сделку: я отдаю тебе эту бутылку Джина, а ты, в свою очередь, никому не сдашь боевую награду. Итак, по рукам? — Не очень-то и выгодная сделка. Медали у меня ещё нет. — Так и бутылка початая. Считай, риски учтены. Не собираясь принимать отказа, Джозеф протянул Джин Уиллу. Тот принял дар и моментально припал губами к горлышку. Он сделал большой глоток и сполоснул горло и дёсны, после чего сплюнул жидкость. Затем дважды повторил ритуал, но уже проглотив жгучий алкоголь. В Джине без тоника приятного оказалось мало, но спирт есть спирт. Сначала жжёт, потом расслабляет. Дождавшись, когда капрал наконец напьётся, Блейк продолжил: — Дай бог, чтобы тебе эта дрянь в дело пошла. Из меня питок неважный. Я и эту-то бутылку держал в антисептических целях. А сегодня в первый раз решился выпить. И что ты думаешь? Еле проглотил, — Джозеф поджал губы и посмотрел на небо. — Даже смерть брата почтить не смог. К лучшему, что это ты был рядом с ним, когда всё случилось. Я бы не прибавил ему храбрости. Теперь Уильям понял, что лейтенант не пьян, а внешний вид его был таким от накопившихся слёз. Но свою догадку озвучивать не стал. Уилл оттолкнулся от опоры и придвинулся ближе к нему. Кончиками пальцев он аккуратно провёл по запястью Блейка. С той бережностью на какую только был способен. Лишь бы не спугнуть. Выждав ещё какое-то время, он заговорил, надеясь успокоить: — Том принял смерть без страха в глазах. Вашей матери не было бы за него стыдно. Это всё, что я помню. Надо гнать прочь такие мысли. Иначе не выжить. И алкоголь в этом деле не союзник. Мы оба знаем, к чему приводит попытка заспиртовать себя. Кажется, что стало легче, но на самом деле постепенно теряешь человечность. Поэтому здесь её так мало. Со смертью Тома я думал, что рассеялись последние искры света. Теперь я знаю, что это не так, — Уилл запнулся, строить речь удавалось с трудом. Он то и дело сбивался с мысли и спотыкался о слова. Ему давно не приходилось столько говорить. — Наверно, кто-то другой, в другой жизни дал бы совет получше, но… но на войне. На войне просто нельзя думать о тех, кого теряешь. Не найдя что ещё сказать, Уильям отстранился, погладив напоследок раскрытую ладонь лейтенанта. Глубоко в душе он желал, чтобы Блейк отозвался на прикосновения, но тот, по-видимому, был далёк от любых телесных ощущений. Не способный заглушить бешеный прилив чувств, вызванных гладкостью фарфоровой кожи, Уилл прикрыл веки. Он ожидал вновь остаться один на один с картинами войны, грязи и боли, но их не оказалось. Теперь он также видел Джозефа Блейка в своей голове, как если бы вовсе не закрывал глаза. Его фиалковый взгляд — такой блестящий от влаги в обрамлении дрожащих мокрых ресниц. Его чистую кожу и линию скул, что своей прозрачной белизной отражала солнечный свет. И дальше, ниже, глубже. Возвышая в мыслях образ печального офицера. Противоречивые ненужные чувства сильно всполошили Скофилда. Должно быть, прошло не меньше четверти часа, пока они пребывали в молчании. Уилл не вёл счёт секундам, а на войне время текло по-разному. Если за окопами было тихо, то минуты тянулись вечность. Если шума было много — время ускоряло свой ход. И часто пульс за ним не поспевал. — А что с рукой? Порез глубокий? Череда неожиданных вопросов принудила Уилла очнуться. К счастью, мужчина, пленивший его разум, и мужчина, находившийся подле него наяву, являлся одним и тем же человеком. Как тут не спутать реальности? Поэтому он задумался над услышанным. По-хорошему, его многострадальная ладонь нуждалась в уходе. Но сама рана не жгла и в целом не беспокоила, если её намеренно не тревожили. Очередная удача. Будь у Уилла, подобно кошке, по меньшей мере девять жизней, он бы все потратил и сейчас существовал в кредит. Между тем он мысленно отметил необходимость перебинтоваться при случае. — Долгая история. Разодрал о колючую проволоку. Дальше — хуже. — Её следует показать медикам, — Блейк кивнул в сторону лагеря. За эти пятнадцать минут Джозеф существенно преобразился внешне: стал бодрее и свежее. Скофилд сначала неопределённо повёл бровями, потом как бы в знак согласия кивнул головой. Он даже почти не лгал, обещая это. Просто не видел смысла досаждать и без того загруженным врачам тем, с чем мог справиться сам. И ему не пришлось бы затыкать уши от истошных воплей будущих калек, переполняющих эти места. Но а офицеру причины знать необязательно. — К счастью или нет, но меня так легко не провести. У тебя же на лице написано, что ты сам по себе, одиночка. Прячешься в высокой траве от людей, как лесной рыжий кот. Хоть мне позволь тебе помочь. Уильям подпустил Блейка ещё ближе и несмело протянул руку. Он затаил дыхание, когда снимали окровавленный бинт, оголяя недавнюю рану. Побоявшись увидеть там что-то отвратительное, Уилл переключил внимание на Блейка. И тут же был пойман ответным взглядом. Джозеф впервые за сегодня по-настоящему улыбнулся. Увлечённый полезным делом, он как бы временно забылся. — Она не воспалилась, — успокоил Блейк, — знал бы — принёс тебе не Джин, а кипячёную воду, чтобы промыть порез. Или молока. Думаю, дикие коты тоже любят молоко. Я тебя перевяжу. Бинт у меня с собой. Он вынул из кармана рулон фланели и промокнул стерильной тканью поражённую ладонь. Уилл дёрнулся, но быстро овладел собой. — А что насчёт тебя? Есть семья? Может, жена, дети или родители, хоть кто-то. Ты ведь как-то жил до войны. В Англии или где-то ещё, откуда тебя призвали. Имел работу или какое-то занятие. — Я не стану говорить. — откровенно признался Уилл. — Но так нельзя. Во-первых, хорошая компания — есть хорошая терапия. Я за этим и пришёл. А во-вторых, тебе сейчас больно. Ты умело это скрываешь, но твоя боль импульсами передаётся мне. Не обязательно насильно рассказывать о своей жизни. Пусть это будет чья-то пересказанная армейская байка. Давай по крайней мере попробуем поддержать друг друга. — Разговоры о прошлом, будущем, да любые — все они тянут на дно. Блейк всем своим видом выразил непонимание. На тот момент он уже закончил перевязку и отпустил ладонь Уильяма, чем изрядно его огорчил. Выдержав короткую паузу, чтобы выровнять осанку, офицер продолжил спор: — Война — ещё не повод ставить на себе крест. — Да я уже устал ждать, когда всё это дерьмо закончится! Не думая, что сорвётся на крик, Уилл намеревался было оправдаться. Он набрал в грудь побольше воздуха, готовясь начать, но так и не успел произнести ни слова. Джозеф обхватил его предплечья в хищную хватку и полный решимости прижал к себе. Блейк вслепую нащупал губы Уилла, вовлекая в яркий долгожданный поцелуй. Сердце капрала тревожно забилось, прогнав по телу лихорадочную дрожь. Разгорячённый природными инстинктами, он начал вертеть пуговицу на кителе лейтенанта в попытках расстегнуть. — Стой, — прохрипел Джозеф, — я сам. Так быстрее. Он повернулся спиной и принялся стягивать с себя верх формы. Не желая выпускать Блейка из объятий ни на миг, Уилл обвил его шею ладонью и прислонился к ней губами, даря всё новые и новые поцелуи. Как только с пуговицами было покончено, он сдёрнул китель вместе с блузой с плечей лейтенанта и отбросил их на землю, укладывая Блейка на помятую ткань. — Ты хорошо подумал? — прошептал Уилл. — Потому как мне плевать, если нас вдруг спалят, но тебе здесь ещё служить. Вместо ответа Джозеф сцепил пальцы Уилла со своими и потянул его к себе. Это можно было засчитать за согласие. Юноша поглаживал оголённый торс Блейка, сохраняя ему тепло, и не задавался вопросами о том, что делать дальше. Естество требовало обвить мужчину со всех сторон ремнями и навсегда привязать к себе. Поцелуи становились всё глубже и сложнее. Язык Джозефа буквально тонул и растворялся в его рту, как кусочек сахара в бокале. Упустив из виду тот момент, когда брюки оказались приспущены, Уильям тихо застонал от обжигающего прикосновения к тонкой чувствительной коже. Помогая себе рукой, Блейк соединил их члены вместе и осторожно двинулся. Уилл изогнулся в такт движениям, напрочь забыв, как жил прежде. — Кажется, я только что смутил одного рыжего парня, — усмехнулся лейтенант, целуя юношу в раскрасневшуюся скулу. — Со мной такое впервые. Дрочить рукой другого мужчины. Дышать становилось труднее. Приходилось сквозь глухие стоны глотать воздух, после чего с ещё большей страстью сцепляться губами друг с другом. Кульминация застала обоих практически одновременно. Блейк ещё какое-то время спешно работал ладонью, но затем и его накрыло удовлетворение. У Уилла всё никак не получалось выровнять сбившееся дыхание. Горло саднила сухость, но ему было слишком хорошо, чтобы жаловаться на жажду. Будь его воля и власть, он бы зашёл ещё дальше, растягивая блаженство до позднего утра. — Легче. Намного легче, — сладко закатывая глаза, почти пропел Джозеф. — Тебе лучше одеться. Не дело так валяться на голой земле — лёгкие воспалятся, — тон Уилла звучал твёрдо, как будто ничего не произошло. — У вас тут есть где разжиться винтовкой? Своей я лишился. — Стемнело, и тебе надо возвращаться к своим, — прочитал его Блейк, он ухватился за рукав блузы, на которой лежал, и прикрыл ею спину, — слушай, может мне удастся уговорить полковника Маккензи помочь тебе добраться назад, ты заслужил… Уилл не дал ему договорить до конца, зная, что Блейк вновь заведёт эту свою песню о «великом подвиге»: — В задницу Маккензи. — Тактичнее в выражениях, капрал. Тебе-то всё равно, а мне под его командованием ещё служить, — с юмором подметил лейтенант, после чего тембр его голоса приобрёл холодные металлические ноты. — Ты помнишь путь? Хотелось бы забыть. Не говоря ни слова, Уилл коротко кивнул. Лёжа в тишине, они продолжали рассматривать друг друга. Продлевая сокровенный фрагмент их интимной близости. Но, как и все прочие разы до этого, Блейк решился прервать затянувшуюся паузу: — Том просил тебя написать нашей с ним матери. Как это на него похоже. И что ты планируешь ей сказать? Уильям притронулся к груди Джозефа в том месте, где учащённо шумело сердцебиение, усмиряя его. — Правду. Что Томас Блейк был мне прекрасным другом. О том, как он вселял свой неиссякаемый оптимизм в окружающих. С каким мужеством рвался в бой и с состраданием относился к врагу. Что, несмотря на юный возраст, именно он обладал всеми качествами настоящего героя. И ещё кое-что: другой прекрасный сын у неё пока жив.