Разрешите доебаться

      Впервые Баки сталкивается с «повадками соулмейта» в семь лет — когда спасает щуплого парнишку с упрямым взором от падения с дерева. Тот перепуган насмерть, отчаянно цепляется за ветку и отказывается слезать даже на подставленные руки, но в итоге, благодаря начавшейся асфиксии из-за страха и астмы, мешком картошки падает на землю, где Баки только чудом удаётся подставить больному мальчишке спину, чтоб не убился с такой высоты.       Стив, — как позже узнает Баки, — после произошедшего дрожит всем телом, пламенеет щеками и ушами, но выдаёт пулеметной очередью такие грязные слова, что Баки и сам усилием воли старается не сгореть от стыда, потому что столько плохих слов ребёнок шести лет и знать-то не должен, а новый знакомый — вон, поражает все новыми и новыми оборотами, уже сам не в восторге, что заткнуться не может и лишь пищит от стыда за себя и свой грязный рот.       Так и получилось, что Баки в один день нашёл себе «на веки вечные» единственного лучшего друга, их первый общий секрет и увидел воочию, так сказать, как действует связь соулмейтов. ***       Следующий десяток лет Баки ищет своего соулмейта-кошатника, — ничем иным свои кошачие замашки Баки объяснить не может, — таскает в кармане моток скотча, как единственное средство качественно и надолго заставить Стива «замолчать» все непроизвольно вылетающие маты, пока не отпустит волнение и, благодаря военному прошлому отца, готовится к армии и дальнейшей службе на благо родной страны.       У Стива появляются подозрения, что его соулмейт и не девушка совсем — так профессионально и изобретательно пользоваться нецензурной лексикой не каждый сапожник и матрос одновременно могут, что уж говорить о благовоспитанных дамах, так что ещё одну тайну, — одну из, — Баки клянется утащить с собой в могилу, а Роджерс, заноза в заднице, как одержимый начинает оббивать пороги военных подразделений, прикрываясь благородным порывом «идти за другом хоть в огонь, хоть в воду, хоть в армию», хотя и не с его тощим больным телом и воображением художника так напрягаться.       Впрочем, Баки знает — Стив упрямый, и когда тот спасает его из плена, — вот нарвался же, придурок, — лишь удивляется каменным мышцам груди и бицепсам на руках — всё равно выше не видит, вырос Стиви мускулистой дылдой всем на зависть, а ниже смотреть, вроде как, и не принято вовсе.       Так и живут до переломного момента в сорок четвертом — Баки мучается кошмарами по ночам, чувствуя себя защищенным лишь в присутствии лучшего друга, всё так же таскает моток скотча в одном из карманов военной формы и, разнообразия ради (только Стиву не говорите!), пачку снотворных и антидепрессантов в другом, лестью и флиртом выпрошенных у смущённо заалевшей медсестрички в одном из полуразрушенных городов.       Баки так живётся легче, а Стиву и без его ПТСР есть чем заняться и чем загоняться по вечерам.       О соулмейтах они уже не вспоминают, больше со смехом воспринимая совершенно не подходящие им повадки, чем со страхом, смущением или и того хуже — с надеждой.       Надежды для них теперь не существует в принципе.       У Стива на плечах Капитан Америка и все ожидания страны во имя чего-то там, очень благородного и патриотичного.       У Баки раздрай в душе, бессонница и ебаный ПТСР, не дающий вздохнуть свободно, чтобы не параноить каждую минуту.       А ещё с Баки что-то сделали в плену, но он никому не говорит о своей находке.       У Баки повышенная регенерация — глубокий порез на руке зажил буквально за пару часов. Экспериментировать больше Баки не решился, справедливо полагая, что данная плюшка может быть временным эффектом.       У Баки повышенный метаболизм — он хочет жрать каждую секунду своей жизни, и его организму явно насрать на ограниченное количество пайков.       В какой-то момент доходит до того, что Баки в полузабытьи подстреливает кабана и жрёт его прямо так, разделывая ножом и заглатывая сырые и истекающие кровью куски, почти не жуя. Потом его, правда, рвёт не по-детски, и телу снова нужна еда, но Баки в ужасе и снова проворачивать подобное не собирается, жёстко решив для себя как-нибудь прожить и на собственном сухпайке. Не то, чтобы у него получается — он срывается ещё два раза, прежде чем начинает потакать собственному организму и хотя бы жарит мясо бедного животного на костре, лишь бы потом не отмываться от крови в холодной реке (одежда отмывается плохо, а подозрительный взгляд Стива заставляет нервно дергаться — другу знать о кровавом пиршестве Барнса совсем не обязательно).       У Баки повышенная ловкость и улучшенные рефлексы, Баки весь какой-то... улучшенный, и Барнс не может не записать это в плюсы своего состояния, но подленькая мыслишка каждый раз заставляет его покрываться холодным потом и мурашками — опыт не закончен, улучшенные показатели его тела лишь начало, и за Баки придут, обязательно придут, чтобы завершить эксперимент. Баки знает об этом так же, как знает язык тела Стива.       За ним придут.       И за ним приходят. ***       Зимний Солдат не помнит половину своей жизни.       Хотя, вернее будет сказать, Зимний Солдат не помнит ничего о своей жизни.       У Зимнего Солдата белый лист вместо памяти в голове, глубоко вбитые в долговременную память навыки идеального убийцы и непонятный набор цифр в мозгу.       Три-два-пять-пять-семь-ноль-три-восемь.       Что это? Модель Зимнего Солдата, о которой его не предупредили? «Привет» от предыдущего куратора? Коды, которые выжгли у него в мозгу, чтобы впредь не забывал что-то настолько важное? Или... Что-то более глубокое, наглухо закрытое в подсознании?       Зимний Солдат не знает и старается не задумываться над этими вопросами. Ответов он все равно не получит, а вот заряд электрошока в мозг — запросто.       Да и жить от миссии к миссии этот набор цифр ему не мешает, хоть что-то внутри и толкает при каждом сеансе обнуления раз за разом повторять каждую цифру, выжигать её в подкорке мозга, не давая забыть, потерять в чистом листе памяти позже.       Это утомляет.       Зимний Солдат не знает, за что его так наказали, но и забыть проклятый набор цифр не может — что-то внутри противится этому, что-то настолько сильное, что заглушает голос, волю, сознание самого Солдата, и спустя время Зимний Солдат снова замечает, как в его голове, на пару с заданием, раз за разом всплывают чертовы цифры.       Зимний Солдат доходит до того, что искренне считает, что этот непонятный набор цифр его преследует и срывается на ком-то, чье лицо в упор не помнит — и получает ответку. Его снова обнуляют.       Кураторы доходят до того, что начинают обнулять его каждые три дня — считают, что так их оружие будет работать лучше, перестанет сучиться и вспоминать то, что вспоминать и не хочется вовсе.       Три-два-пять-пять-семь-ноль-три-восемь.       Числа в голове никуда не исчезают, и что делать с этим, Солдат не имеет никакого понятия. ***       Новый командир очередной группы поддержки, — хоть Солдат и не понимает, зачем она ему, — вызывает странные чувства.       Он смотрит знакомым взглядом и делает знакомые до внутренней дрожи вещи, но память Зимнего Солдата — белый лист и чертовы числа в голове, и ему ничего не остаётся, кроме как внимательно следить за командиром и пытаться вспомнить хоть что-то, хоть Солдат и сомневается, что получится.       Чувство де жа вю, — да, Солдат погуглил, он знает, что это за чувство, — вспыхивает в нем постоянно в присутствии командира, хотя Солдат даже не знает, как зовут этого странно-похожего-знакомого мужика.       Зимний Солдат просто знает, что знал этого мужика, извините за тавтологию.       Во всей его фигуре, взгляде, даже движениях прослеживается что-то... Такое, своё, родное. Солдат знает, когда командир зол или расстроен. Знает, когда ему весело, хоть кривая усмешка и пытается говорить об обратном. А ещё при одном только взгляде на командира, на его напряженное лицо может понять, в какой очередной пиздец они попали.       У командира глаза цвета янтаря, чёрный гребень волос и он ниже Солдата на четыре дюйма*— и этот образ так не сходится с голубым теплым взглядом, растрепанным блондинистым ежиком и монументальной мускулистой фигурой, чья тень горой укрывает Солдата в редкие моменты просветления, что Солдата начинает неебически клинить.       Защита командира и его отряда становится приоритетной задачей, на миссиях Солдат начинает прикрывать всех собственным телом, отстреливаясь от противников, рывками скачет между бойцами, похеривая всю операцию на корню, за что после получает заслуженных пиздюлей от командира, но его не обнуляют.       Не обнуляют.       Зимнего Солдата не оглушают электродубинками, не пресекают самоубийственную деятельность, — пытаются и ещё как, на самом деле, но Солдату никто не указ, его разрывает противоречиями, заложенная в голову программа не справляется с наплывающими воспоминаниями, и у Солдата такая каша в голове, честно говоря, — и не ставят под угрозу сеанса в ненавистном кресле, что говорит о командире лучше всего.       У Зимнего Солдата звонкий смех в ушах, голубые глаза под зажмуренными веками и металлический запах крови в носу. А ещё идентификационный номер, стоящий на повторе:       «Три-два-пять-пять-семь-ноль-три-восемь»       В реальности же у него в волосах смуглая жёсткая рука, ласково перебирающая отмытые от крови и пота пряди, горьковатый запах полыни и тихие разговоры рядом. Солдат поднимает расфокусированный взгляд, перед глазами всё плывет, а щеки ощущаются влажными, но беспокойный янтарь на чужом лице отчего-то виден чётко, и Зимний Солдат принимает решение. Возможно, последнее в своей жизни. А может, и нет.       — Меня зовут Баки. И я знаю, кто твой соулмейт.       Помещение накрывает шокированная тишина, но бесконечное время спустя (десять секунд всего лишь) Баки, — уже Баки, кто бы мог подумать, что ему хватит всего двух недель на восстановление, — прижимают к вздрагивающему животу, крепко обхватив голову и дрожащие плечи и... Укрывают.       Укрывают всем собой, бросая гору-тень, так знакомо, так по-родному, что Баки расслабляется, вжимается носом в стальные мускулы, укутывается потрясающим горьким запахом полностью, и выдыхает.       Он в безопасности. В безопасности. ***       Капитан Америка оказывается жив и Баки, путём долгих переговоров и сладких даров из любимой командиром пекарни, отпрашивается погулять до дома Кэпа — на разведку, по официальным данным (командир же знает?), а на самом деле — поговорить.       Серьёзно поговорить.       Брок, — командира зовут Брок Рамлоу, Баки даже и не догадывался, что можно настолько любить чье-то имя, — выдыхает и со скрипом, под угрозой пиздюлин, если что-то пойдёт не так, соглашается, клятвенно обещаясь не лезть к Стивену Роджерсу всё время подготовки с неприличными предложениями — Баки знает, что происходит с языком волнующегося Стива, даже если кажется, что он абсолютно спокоен и корректен, а ЩИТу определённо не стоит знать о тёмной стороне американского символа чести и совести.       Полгода Баки собирает всю информацию о Гидре, — он их чертово лучшее оружие, он знает, как правильно и незаметно добывать нужную инфу! — благо Брок умудрился с кем-то из техников Солдата сговориться и теперь лишь от актёрских талантов Баки зависело, не обнулят ли его на самом деле, но Пирсу с лихвой хватает этих полгода плясок красно-белого щита и пришпиленного к нему патриотичного тела, и случается «Новая цель. Уничтожить» и тонкая папка с фотографией Николаса Фьюри на первой странице. ***       Роджерс старательно мешается под ногами.       Нет, Баки не отрицает — драка с ещё одним суперсолдатом захватывает дух, но Стиви определённо не понимает, куда со всего маху, как умеет только он, вляпывается, то ли пытаясь защитить несуществующую честь директора ЩИТа, то ли просто ищет порцию адреналина вместе со своей рыжей и прибившемся к бессменному дуэту Соколом.       Баки не помнит, откуда знает позывной обычного рядового, который горазд только летать и быстро бегать, но крылышки старается сжимать не сильно — друга Стив не простит даже ему.       А потом Стив сбивает с него маску. И время для одного из них останавливается.       Баки быстро обдумывает ситуацию — камер много, Пирс не упустит возможности понаблюдать за этим фарсом, — а всё это определённо им и было, не в правилах Солдата так очевидно светиться перед благодарной аудиторией, — Старк, скорее всего, тоже мониторит ситуацию, но, спасибо гению огромное, не вмешивается в и так просранный со всех сторон план, а падать в горячие объятия Стива Баки вот совсем не с руки — без железных доказательств существования Гидры его отправят разве что на смертную казнь, а не под капитанский бок, да и Баки ещё Брока с отрядом вытаскивать из той жопы, в которую они попались путём шантажа и угроз — ибо нехер быть лучшей группой огневой поддержки на весь ЩИТ.       Так что Баки делает единственно возможное в его положении — притворяется Зимним Солдатом и, благодаря Вдове, удачно скрывается с почти места преступления.       Фьюри всё ещё жив, а вот Стива очень хочется побить головой, желательно о стену, от всей широты души, чтобы впредь перестал вмешиваться в то, во что его так настойчиво вмешивают.       Ибо нехуй, не маленький уже, по чужой указке идти, мозги-то всегда на месте были, по крайней мере до сыворотки, да и Барнса за спиной пока не наблюдается, чтобы отговорить, вбить в тупую башку, что быть в каждой бочке затычкой совершенно не обязательно. ***       В конспиративной квартире командир только криво усмехается на заебанный взгляд Барнса и привычно уже пропускает спутанные пряди между пальцев, достает резинку и собирает волосы в хвост.       Бойцы Страйка, — тринадцать крепких лбов, не считая командира и Мей, — разбредаются по квартире кто куда, снимая напряжение последних недель (миссий от обоих господ было завались) и готовясь к вызову от Пирса. То, что этот самый вызов будет, никто не сомневается — просто так убирать лучшего друга Александр Пирс бы не стал, а значит ему что-то нужно было в ЩИТе в обход Фьюри, и кто как не Страйк, — лучшая группа поддержки, ага, — окажется крайней.       Баки тихо хмыкает своим мыслям и обращает внимание на командира — тот уже в третий раз переделывает идеально собранный хвост, и Баки догадывается, отчего такая нервотрепка и решает немного помочь Рамлоу.       — От вас прям искрит.       Брок хмыкает, но как-то невесело и, устало вздохнув, оставляет чужую голову в покое.       — Ещё бы. Роджерс обещался на выходных в бар сходить.       Баки растягивает губы в улыбке и надеется, что не вышел очередной оскал — он уже и забыл, как это — легко и беззаботно улыбаться и смеяться, не думая о будущем больше необходимого, не загадывая наперед несбыточное.       — Не боись, командир. Стиви за своё со всем миром грызться будет. А ты — свой, это даже слепому видно.       Брок немного успокаивается, хоть и не верит ему ни на грош, но Баки знает Стива как никто — Страйк в этой возне с Гидрой даже не заподозрят, как только Роджерс докопается до всей оставшейся «за кадром» информации, которую Фьюри так щедро «забыл». Или не посчитал нужным рассказать. Хотя какая теперь разница.       Стив знает, что Брок, — долгожданный соулмейт с грязным языком, — связан с этим делом; Стив знает, что Баки, — лучший друг на все времена, — замешан во всем этом дерьме, и этих стимулов ему будет достаточно, чтобы сравнять Гидру с землёй. ***       В следующий раз Баки должен встретиться с Капитаном Америка на хэликэрриерах — доблестный Капитан и безрассудный Стив так просто не оставят такую угрозу миру без своего высочайшего внимания, но...       Ни один из них не приходит. Ни Капитан, мать его, Америка, ни Стив гребаный Роджерс.       Баки пропускает мимо себя настороженную Вдову, даже не взглянув на неё, и пытается справиться с иррациональной обидой — Барнс только настроился на шикарный спарринг, а Стив как всегда всё обломал. Ну вот как так-то, а?       Поэтому Барнс сам идёт искать свою занозу в заднице, одновременно надеясь, что та не заперлась с Броком до лучших времён где-нибудь в кладовке в другом корпусе здания, но облазив почти все этажи Трискелиона, только обречённо вздыхает — Брока не дозваться из-за перекрытой кем-то связи, Стива, если он с Рамлоу, конечно, искать бесполезно — тот умел так прятаться, что заебешься потом искать, несмотря на знакомую всем и каждому морду национального символа и яркий щит, а ребята из Страйка давно должны были отправиться на заранее оговоренные точки, залегая на дно и скрываясь от зоркого глаза недобитой Гидры.       Здесь Баки больше делать нечего — опасное летающее оружие в руках Вдовы, Рамлоу в объятиях Роджерса, а за ним самим наконец никто не следит, поэтому он топает обратно к лифту, — странно, что тот ещё работает, — чтобы скрыться самому, например, в Бухаресте, дабы пересидеть лавину пиздюлей, вскоре обрушившихся на всех, кто так или иначе был связан с Гидрой.       В лифте он внезапно сталкивается с пантерой.       Со спокойно сидящей на заднице пантерой. И Баки надеется, что насмешка в её золотых глазах ему только кажется.       Пару секунд удивлённо поглядев на неё, Баки только пожимает плечами — мало ли, чья зверушка погулять вышла. Не нападает и ладно. Так что спокойно жмёт на кнопку первого этажа и застывает в ожидании, сложив руки на груди.       Пантера странно на него смотрит, но у Баки есть дела и поважнее — например, рассчитать маршрут до Бухареста, при этом не попав ни на одну камеру и не засветив бионику. Она, конечно, на металлодетекторах не пищит, спасибо гидровским учёным за спокойный перелет из точки в точку, но если его будут искать, — а его будут искать, Стив же как цербер, всё к себе метёт, — то законным путём бежать из страны не получится, ибо Старк.       Оставались грузовые судна, до которых ещё надо добраться, и куча пересадок по пути.       Баки так напрягаться не хотелось, но Баки знает Стива, иногда даже слишком хорошо, к несчастью — тот потащит его легализовывать, не дожидаясь окончания бури и многочисленных судов, и в итоге разосрётся со всеми, кто будет против выпускать опасного киллера на свободу, и они теперь уже втроём, — Брок за компанию, — будут незаконно шароёбиться по всему свету, лишь бы в тюрьму не запекли.       Такого Баки ни для кого не хотел, а потому...       Передатчик внезапно ожил, заставив вздрогнуть, и заговорил хриплым голосом командира. Барнс отметил, что тот был вполне довольным, а значит Стив не наломал дров ещё и в личной жизни, за что ему честь и хвала.       — Зимний, приём.       — Командир.       — Ты где?       Барнс удивлённо поднял бровь, но ответил:       — Здесь.       Шипящий звук стал громче, а потом поутих, давая разобрать слова Рамлоу.       — Зимний, блядь, не сучись хоть сейчас. Где ты?       Баки хмыкнул.       — Южный лифт, двадцать девятый этаж.       Едва он договорил, как лифт остановился. И весьма неудачно — между двадцать восьмым и двадцать седьмым этажами.       — Командир? Какого черта?!       — А это, Барнс, благодарность. За устроенную личную жизнь. Наслаждайся.       И передатчик снова отрубился.       Чего?       Погодите, что?!       Сарказм в голосе Брока был слышен отчётливо, но слова вызвали мурашки по коже.       Внутри всё завибрировало от находящейся рядом с ним опасности, и Баки рывком обернулся, сжимая в руке нож.       Напротив стоял голый мужик. Африканец. Пантеры же будто и не существовало.       — Ну здравствуй, соулмейт. — Он поднял руки и улыбнулся. Знакомо так. Баки такую улыбку в воспоминаниях видел. На своём собственном лице.       На голом мужике напротив она смотрелась странно — слишком открытая, слишком раскованная, слишком несочетающаяся с общим видом... Оборотня.       Баки сглотнул. Бежать было некуда.       Кажется, он нашел своего кошатника.